— Там не указаны инициалы. Только фамилия.

— Займись и выясни: уж не разжалованный ли генерал Петров отличился этим. В те годы он был майором.

— Вы полагаете… — удивился Антон.

— Да и подпись смахивает на его. Такая же размахайка, какую он оставил не на одной сотне документов, за которые нам теперь приходится краснеть и держать ответ.

— Вы мне верите, товарищ полковник, что я не знал об аресте дяди Семена?

— Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы подозревать в обмане.

— Спасибо… Но предположим, экс-генерал Петров приложил руку к его делу. Его и без того наказали уже фактом смещения с поста, увольнением из органов безопасности, изгнанием из партии.

— И все это не искупает вины его перед жертвами. Родные потерпевшего вправе требовать пересмотра и расследования всех обстоятельств дела в уголовном порядке, вплоть до привлечения к суду следователя, который его вел. На Телегина же возбуждено уголовное дело! Сотни судеб людских он сломал, детей по миру пустил. Такие, как Телегин и Петров, скомпрометировали органы безопасности. Потребуются многолетние усилия поколений чекистов, чтобы вновь вызвать к нам доверие народа.

— Я об этом как-то не подумал, товарищ полковник.

— Хорошо, я утверждаю заключение без твоей подписи. Невзоров должен быть реабилитирован посмертно, как без вины пострадавший. А тебе, Антон, искренне сочувствую. Ты пережил тяжкие минуты, встретившись с этим делом.

— Спасибо, Вячеслав Георгиевич.

— Мы с тобой рассмотрели за эти месяцы десятки тысяч дел. Предварительный вывод: в подавляющем большинстве своем советские граждане, да и иностранцы тоже, пострадали ни за что. Это — трагические страницы отечественной истории, которые тщательно скрывались от народа. Мы должны донести до него всю правду.

— Но почему, почему это произошло на нашей земле?

— Причина? На этот вопрос должны ответить историки. На мой же непросвещенный взгляд — отказ Сталина и всех, кто вместе с ним отвечал за страну, от демократических принципов руководства государством, их приверженность режиму диктатуры. Режим Николая II держался на штыках, Сталина — на страхе народа перед репрессиями. Как теперь ясно из истории, ни одна деспотическая власть не принесла россиянам счастья, умиротворения. Скорее, напротив: деспоты оставляли после себя всенародный шок, длительные времена смуты.

Находясь под впечатлением расстрела дяди, Буслаев сосредоточенно думал над тем, что же произошло в стране. Генерал Петров требовал и от него перейти на методы «передовых следователей». Видимо, он имел в виду и свой «опыт». Спросил:

— Мне что же, следует обратиться к руководству с рапортом, в котором доложить, что мой родственник — «враг народа»?

— Я утвердил заключение о невиновности Невзорова. Это должно послужить основанием для снятия позорного клейма с него, хотя и посмертно. А заодно и с его родни. Но если не было преступления, зачем наводить тень на плетень, майор?

Буслаев вздохнул:

— Дай Бог, чтобы черные дни никогда не повторились.

Новиков дал Антону Буслаеву следственное дело на него самого, которое вел Телегин. Перелистав, Антон увидел всю тенденциозность его ведения, в нем были и подтасованные факты и их передергивание, фигурировал даже лжесвидетель. Телегин стал ему еще больше ясен, как фальсификатор, притом беззастенчивый и грубый, так что положения обвинения его в «антигосударственной деятельности» при первом же рассмотрении рассыпались.

Передал Новиков и «компромат» на него, который генерал Петров собирал в отдельную папочку. Это были сводки наружного наблюдения, перехват телефонных разговоров, застенное прослушивание разговоров с Еленой. Но все это не могло доставить Петрову «радости», поскольку не отвечало его ожиданиям. Заслуживали, видно, внимания лишь донесения агента Волгина. Для Антона они оказались тоже «открытием». Агент называл его «политическим проходимцем», «уличал в преступных связях с врагами народа», осужденными Особым совещанием, бывшими руководителями издательства «Academia», выпускавшего книги классиков русской и иностранной классиков литературы.

— Вы верите этому? — спросил Антон полковника.

— Бред какой-то! — ответил Новиков.

— Я знаю, кто скрывается под псевдонимом Волгин.

— Кто же? — заинтересовался Новиков.

— Некто Честнейший.

— Фамилия-то какая.

— Это по его доносам расстреляны ленинцы Янсен, Полонская, Радкевич.

— Известные люди…

— Я в то время работал в этом издательстве и видел погром в кабинетах после их ареста. А во-вторых, уже после войны, узнав, что я работаю в органах, Честнейший доверительно признался мне во всем лично. И очень гордился такой своей «работой».

— Подними «Личное дело» агента Волгина и следственные дела на руководителей издательства. Его надо вывести на чистую воду. Агент должен нести правдивую информацию, а не оговаривать честных людей. От таких следует решительно избавляться… Что же касается следственного дела на тебя, составь акт на его уничтожение. Основание: отсутствие состава преступления. Дашь мне его на утверждение. И пусть душа твоя будет спокойна. Ты был слишком юн тогда, — неожиданно добавил полковник. — Я же, хоть и не работал в органах, помню 1934 год. После убийства Кирова была введена смертная казнь «за измену Родине». И поделом! Во все времена измена сурово каралась. Страшно другое. Одновременно были установлены различные сроки наказания для ЧСИР — членов семьи изменника Родины, в том числе и детей. Феликс Эдмундович вряд ли допустил бы такое. Сколько человеческих жизней загублено! Гениев, талантов, просто способных людей!

— Будучи под следствием, я думал над этим. В самом деле, при чем сын, если отец не в ладах с законом и тем более изменил Отечеству, продался врагу, — вставил Буслаев.

— А слова «враг народа», — продолжал Новиков. — Уже тогда они не сходили со страниц газет. Ими клеймили всякого, кто оступился, невпопад что-либо сказал, кто был осужден по доносу соседа или сослуживца из желания отомстить, из корысти, из ревности, из личной неприязни.

— Судя по архиву, таких дел было великое множество, — подтвердил Антон.

— Было и другое уродливое явление. Человек, побывавший за границей, автоматически попадал под подозрение, как потенциальный шпион или диверсант, террорист. Не щадили и разведчиков, выполнявших задание Родины, рисковавших жизнью.

— И такие дела мне встречались в архиве, — заметил Буслаев. — Чувствовалось, чтобы добиться оговора себя или других, следователь использовал все средства — от мордобоя до пыток.

Новиков задумался.

— В чем-то виноваты и мы с тобой, Антон, если терпели многое, мирились с тем, против чего надо было восставать. Впрочем, ты пытался сопротивляться. Но если бы не кончина Сталина, тебя расстреляли бы, а Елену с детьми бросили за колючую проволоку.

— Жутко даже подумать об этом, — Антона всего передернуло.

— Нам предстоит покончить со всем этим, восстановить презумпцию невиновности, реабилитировать невинно осужденных.

Полковник встал, походил, приблизился к Буслаеву.

— Засучивай рукава, Антон! И готовь к подобной работе своих подчиненных. Наступило время переоценки ценностей. Но знай: как бы ни относились к Дзержинскому, его три «Ч» навсегда останутся составными нашей морали — Честность, Чуткость, Чистоплотность.

Не успели отвоеваться и перековать мечи на орала, как разразилась другая война — «холодная», психологическая, не менее жестокая и бесчеловечная, когда и души растлевались, и судьбы людские калечились. «Но разве мы объявили Западу „холодную“ войну и угрожали ему атомной бомбой?» — размышлял Антон.

Он прекрасно помнил призывы Уинстона Черчилля к «крестовому походу против коммунизма». Это был март 1946 года. Затем последовала политика «сдерживания» и «отбрасывания» коммунизма, возникла программа американо-английского господства над миром. Стержнем этой программы стала политика с позиции силы и экономическая блокада государств Советского блока, изматывающая Советский Союз гонка вооружений. Были разработаны планы «устрашения» — «Тоталити», «Чариотир», «Флитвуд», «Дропшот», отличавшиеся один от другого тем, что каждый последующий предусматривал большее количество жизненных центров на территории СССР от Прибалтики до Камчатки, подлежавших уничтожению, подобно Хиросиме и Нагасаки.