— Две недели… — сорвалось у Буслаева с языка.

— Выполняй, лейтенант! О начале первой операции доложишь. Приеду, чтобы лично ею руководить. А возвратишься в Москву, спрошу с тебя по всей строгости.

Положив трубку на телефонный аппарат, генерал Петров задумался: предшественник его погиб, подорвавшись на вражеской мине. Вчера была обстреляна машина председателя облисполкома. Сам он получил легкое ранение, а могло и в куски разнести от гранаты, разорвавшейся под колесами. Неужели и ему уготована та же участь? Но кто же тогда будет давать ЦРУ — ценные руководящие указания подчиненным? И что они могут без него? Мысли эти преследовали Петрова все последующие дни.

По залитому зимним солнцем двору важно прохаживался крупный серо-черный индюк с красной бородкой. Ему было все равно, что делается вокруг, чем обеспокоены люди, его кормившие. В дальнем углу двора Григорий запрягал пегую лошадь в сани. Зиновий под навесом наполнял мешок овсом для лошади. По тому, что в путь собирался Буслаев, он сознавал важность предстоящей поездки, и ему очень не терпелось знать, куда именно тот едет. Но ведь так, прямо не спросишь. Сочтет еще за нездоровое любопытство, подумал он. Разве что Гришку поспрашивать? Вроде как по простоте душевной, ради невинного любопытства. А чем черт не шутит? Не скажешь прямо, мальчишка-несмышленыш не догадается.

— Далече поедут, не знаешь? — спросил он.

— А тебе, Зиновий, зачем знать? — скосил на него глаз Григорий.

— А чтобы коня голодным не оставить. Понятно?

— Любая поездка лейтенанта — военная тайна.

— От осодмильцев тайн быть не должно. Тем более от конюха, который за состояние и сытость лошади отвечает. Люди они, преданные Советам. Не в курсе дела, так и скажи. Подумаешь, секрет какой — пятьдесят или сто верст скакать изволят. Не хватит овса, отвечать мне придется, а не тебе. Уж больно зазнаваться ты стал, я смотрю. Да и вовсе не обязательно с тобой, малявкой, лейтенант поедет. Напротив, и скорее всего, он меня с собой возьмет.

— Это почему же? — удивился Гриша.

— Почему, почему… Да потому, что я старше тебя, а значит, опытнее, мудрее.

— А может быть, хитрее? — хихикнул юноша.

— Ну и хитрости, и смекалки мне тоже не занимать. Да и у кого, у тебя, что ли? Так скажешь или нет, куда ехать изволит лейтенант?

— Что ты ко мне пристал, Зиновий, как банный лист? Отвяжись! А коли так уж хочется знать, спроси индюка! Он все знает! — съехидничал Григорий. — И нечего арапа заправлять!

Из здания милиции бодро, чему-то смеясь, вышли Буслаев и Лиханов. В шинелях без погон, они были увешаны гранатами, автоматами. У Лиханова полевая сумка с документами свисала с плеча. Он бросил ее в сани. Григорий еще раз проверил упряжку. Крутился рядом и Зиновий. Он то сена подбросит, то овса подсыпет лошади. Раздобыл где-то и дал в дорогу старую овчину, чтобы начальники могли укрыть ноги.

— Не вините меня, товарищ лейтенант, если вашей лошадке не хватит овса, — сказал он как бы мимоходом.

— Дай так, чтобы хватило на всю поездку, — сказал Буслаев.

— Так ведь для этого мне надо знать хотя бы расстояние и время.

— Снаряжай километров… на сто. Не ошибешься.

— А по времени как долго будете ездить?

— Суток… двое.

— Это другое дело. Тогда мешок овса многовато будет. Ну да привезете обратно. Там не оставляйте и никому не давайте. Самим мало. Хожу, выпрашиваю то в горсовете, то на хоздворе совхоза.

— Будь по-твоему. Только не брюзжи, как старик. Да! У меня к тебе просьба, Зиновий.

— Сенца, что ли, добавить?

— Сена достаточно. Вот что. Когда отъедем, позвони, пожалуйста, в Кривичи. Передай, что я выехал.

— Будет сделано, товарищ лейтенант!

К Лиханову подошла Вера. Она была встревожена. Отвела Ивана в сторону. Положила руку ему на грудь. Заглянула в глаза, будто видела его в последний раз.

— Не лезь в пекло, родной. Очень прошу тебя. Даешь слово? — ласково спросила она.

— Чего не сделаешь ради любимой женщины! — поцеловал ее Иван.

— Ты немало сделал людям доброго… Пощади себя. И меня тоже. Ради нашего будущего пощади…

Это уже раздражало, но Лиханов тепло взглянул на Веру, смеясь, произнес:

— Если тебе не будет стыдно за жениха, я буду прятаться за спину Гриши. Благо, она у него широкая.

— Ты не любишь меня!

Надувшись, Вера попыталась уйти. Лиханов остановил ее, прижал к себе.

— Будь спокойна за меня, дорогая.

Буслаев и Лиханов сели в сани.

Последним нырнул в них Гриша. Сунув в сено бельгийскую винтовку и ухватив вожжи, он помахал рукой Зиновию, «вырулил» из ворот и «лег на курс», прикрикнув, пустил лошадей рысцой.

Зиновий от неожиданности застыл на месте. Ему и в голову не приходило, что возницей Буслаева окажется Гришка, этот юркий паренек с печальным лицом и задумчивыми глазами, во всем старавшийся походить на отца. Увидев Веру, он выместил зло на ней.

— Мало того что баба, так еще и глупая, — сказал он. — Сама лезешь к мужику, когда он вовсе не тебя любит, а другую.

Вера развернулась и плюнула ему в лицо.

Пройдя околицей, Зиновий приостановился. Осмотревшись и убедившись, что поблизости никого нет, постучал в окно небольшого домика. За окном показалась и тут же исчезла голова Варьки-Шалашовки, как всегда со взъерошенными волосами, окрашенными под блондинку.

Переступив порог и оказавшись в комнате, Зиновий сел на табуретку, утер шапкой раскрасневшееся от быстрой ходьбы лицо.

— С чем пожаловал? — строго спросила женщина.

— Начальство выехало в Кривичи.

— У тебя и Буслаев начальство, и Лиханов. Кто же из них?

— Оба уехали. И с ними Гришка Красавин. Пацан, а поди ж ты, расположением у лейтенанта пользуется.

— За каким же дьяволом они туда направились? — Чувствовалось, что это заинтересовало Варьку.

— Не доложились, мадам, — Зиновий развел руками.

— Не смешно! Откуда знаешь, что именно в Кривичи они поехали, а не в другое место? Я должна точно знать!

— Буслаев приказал мне о его выезде позвонить в Кривичи. Брехать ему не было смысла.

— И ты, конечно, постарался выслужиться?

— Решил сначала с тобой посоветоваться.

Варька быстро оделась и направилась к выходу.

— Не вздумай звонить. Я мигом к Краковскому смотаюсь. Не уйти им живыми!

Сани мчались большаком, проложенным через лес и поле еще до войны. Мелькали телеграфные столбы с оборванными проводами. Григорий покрикивал, подбадривая лошадь, чтобы шла резвее. Буслаев думал о доме, о Лиде, гадал, кто у него родится — сын или дочь. Встречал и провожал взглядом каждое дерево, каждое пепелище по обе стороны дороги. Попадались и землянки. Сколько же лиха хватили люди? — подумал он. Ничто не предвещало опасности. Однако он знал, что проезжают они места, где не раз подвергались обстрелам автомашины районных партийных и советских работников. Но они едут на обычных крестьянских розвальнях. И вместе с тем что-то заставляло его держаться настороже.

— Впереди должен быть поворот. За ним — опушка. А там недалеко и до поселка Кривичи, — сказал он.

— Бывал здесь? — спросил Лиханов.

— По карте изучил местность.

— А вон там — деревня, откуда происходит Вера, — указал Григорий кнутовищем. — Там и сейчас у нее мать живет. Во время гитлеровской оккупации они вдвоем десятерых раненых советских солдат и офицеров укрыли и выходили.

Буслаев повернулся к Лиханову.

— Это что же, в обозримом будущем — твоя теща?

— Не загадываю, лейтенант. Закончим войну, видно будет, — ответил Лиханов и уставился в одну точку.

— А ведь когда-то придется решать семейный вопрос.

— Не знаю… Вера предана мне как собака. В себе вот не разберусь. Иногда кажется — люблю. Иногда — нет. Может быть, мир наших чувств так устроен? Говорят же: от любви до ненависти и от ненависти до любви — один шаг.