Ей были противны и ненавистны все эти люди, их прошлое и настоящее. Некоторых встречала в Поставах, знала их, как изменников и предателей. Перебежчики во все времена были презираемы даже врагом. Ненавидели и вместе с тем использовали их продажность и гитлеровцы.

Зиновий Аверкин доложил Краковскому свои наблюдения за Буслаевым — режим дня, где бывает, с кем встречается. Скептик донес, что ксендз поставского костела в третий раз выступил с проповедью, обращенной к «лесным братьям», в которой призвал их покинуть чащобы, сдать оружие и вернуться к мирным делам. Заявил, что лейтенант Буслаев гарантирует им в этом случае свободу и неприкосновенность.

Выслушав обоих, Краковский загорелся идеей захвата Буслаева. Для этого решил использовать представившийся случай — его призывы к бандитам выходить из леса. «Важно подобрать людей, которые в критическую минуту не дрогнули бы», — заключил он.

Ночь стояла звездная, морозная. По заснеженной лесной дороге мчали крестьянские сани. Возница то и дело подгонял лошадь, чтобы прибыть к месту до рассвета. Трое бородатых мужчин, ехавших в них, были добротно одеты и вооружены далеко не охотничьим оружием. Да и называли друг друга почему-то не по имени, а по кличкам.

Тот, кто развалился посреди саней, сказал:

— Чтобы не ошибиться, нам предстоит сперва узнать, с ним ли имеем дело, а уже потом действовать.

— Важно, Цыган, чтобы без пальбы обошлось. Иначе переполошим спящий город, и тогда все сорвется. Да и самих поминай как звали. Народ злой, нас ненавидит, — вставил Мелахольный.

— Как сказал поэт, нелегкая эта работа тащить бегемота из болота, — сказал третий и громко рассмеялся.

— Тихо ты, Борода козлиная, ядрена вошь! — прикрикнул на него Цыган.

Закурили, помолчали. И снова заговорили.

— Атаман обещал четверть водки выставить в случае удачи. Вот пир будет! — ударил в ладоши Мелахольный. — Только где он водку возьмет? Ну, если обманет, сучий сын…

— Как где? Вчерашней ночью содержимое пивной лавки Постав Скептик и Служивый хапанули и в лес перевезли, — объяснил Борода. — Но я больше самогонку уважаю. Хмель прошел, стакан воды выпьешь и снова бухой. Ха-ха-ха!

Лишь выехали из леса, попали в снежную круговерть, не предвещавшую ничего хорошего. С каждым мгновением вьюга усиливалась, завывала, будто стая голодных волков. Едва заметной стала дорога через поле. Чем ближе к цели, тем нервознее чувствовал себя Борода, а Мелахольного и вовсе бил внутренний озноб.

Цыган же перед предстоящей встречей собирал все свои силы.

— Будет сопротивляться, ножом под левое ребро, и баста! — сказал он.

— Атаману доказательства нужны, — произнес Мелахольный.

— А мы голову евонную к атамановым ногам положим: на вот, полюбуйся на работу своих верных «псов» и не взыщи! Ха-ха-ха!

— Атаману он нужен живой, чтобы счеты свести, — сказал Борода и добавил: — Мешок на голову и в сани!

— Это было бы то, что надо! — согласился Цыган. — Слегка пришибленный и очумелый, чтобы не брыкался, но целехонький! А голова, это — на крайний случай. Все будет зависеть от нашей расторопности и обстановки на месте.

— Тогда другое дело, — ничего не имел против Мелахольный.

Судя по редким огням в домах, впереди показался город Поставы. Бандиты направлялись на мокрое дело. У них был план действий, и между ними были распределены роли.

— Только что б по моей команде все делать! — приказал Цыган. — Через час этой же дорогой будем ехать обратно, но уже с ним!

С тех пор как произошла трагедия с Иваном Лихановым, Буслаев не находил себе покоя ни днем ни ночью. Стал чернее тучи, осунулся. Все мысли его были направлены на вызволение его из банды. Но как это сделать? А тут, будто назло, связь с Егором оборвалась по причине болезни Анны. Чтобы Краковский не выместил зло на Иване и не расправился с ним, сочинил листовку, в которой призывал главаря банды к благоразумию, потребовал немедленно освободить Лиханова. Осодмильцы вручили листовки родственникам бандитов в надежде на то, что они донесут до Краковского. Сергей и Гриша с той же целью изобрели способ массового разбрасывания листовок. Для этого они загружали ими чрево печи разрушенного оккупантами кирпичного завода. Сильным потоком воздуха листовки выносились через возвышавшуюся над местностью печную трубу. Ветер разносил их по окрестности, легкокрылыми бабочками они опускались в ближайших деревнях и поселках, в лесу.

Ранним утром, в трусах и с полотенцем на плече, Буслаев спускался по лестнице во двор, чтобы по обыкновению сделать зарядку и обтереться снегом. Это придавало бодрости ему на целый день.

Проследовав через двор, в дежурную часть отделения милиции нерешительно направлялись трое давно не бритых вооруженных людей. В свете тускло горевшего на воротах фонаря Буслаеву трудно было определить возраст мужчин. Заметив безоружного человека в трусах, они остановились как вкопанные.

Бандиты — промелькнуло в голове Антона. При нем же не было даже пистолета. По телу невольно пробежали мурашки. Какое-то время и он постоял, изучая бородачей, думая, что предпринять в случае нападения на него.

— Лейтенанта нам надобно повидать, — обратился один из пришельцев, вглядываясь в его лицо.

— У вас что-нибудь важное к нему? — поинтересовался Буслаев, не раскрывая себя.

— Да как вам сказать… — произнес другой. — По пустякам не стали бы его беспокоить, отвлекать от государственных дел.

— Пройдите в приемную на первом этаже. Посидите. Почитайте свежие газеты. На столе найдете папиросы. Лейтенант скоро придет к вам.

Что-то настораживало в этих людях. Впрочем, возможно, пришли под влиянием проповедей ксендза и листовок… Зарядку Буслаев делать не стал, лишь умылся снегом.

Бородачи переглянулись между собой, потоптались на месте в нерешительности. Наконец, прошли в помещение, а там и в кабинет. Осмотревшись, Василий подошел к столу, взял пачку «Беломора». Покрутив перед глазами и вдохнув аромат папиросы, закурил сам и угостил остальных.

— Это вам не самосад или дубовые листья, — смаковал Ерема по кличке Мелахольный.

— Живут же люди! — в тон ему произнес Борода — бандит по имени Аркадий — и сделал затяжку дымом. Выпустил его сизыми колечками.

— Одичали мы, что и говорить, — сказал Василий за свою смуглость, прозванный Цыганом.

Не расставаясь с оружием, бородачи долго искали, где бы пристроиться — то ли на диване, то ли на стульях.

— Куда садишься в своих портках-то? Замараешь! — поддел Аркадия Ерема, когда тот попытался сесть на диван.

— А твои чище, что ли? — огрызнулся тот.

— Да уж не грязнее. Я только в бункере на нарах, да у костра на углях сиживал. Ты же еще и по бабам шастал, молодых вдов соблазнял.

— Будет вам препираться, дикари! Привыкли к чурбакам. Здесь — цивилизация, культура! — прервал баталию Василий. Понятно? А то, как дам! — И он сделал угрожающий замах рукой.

И все же люди из леса облюбовали себе место у окна, усевшись прямо на пол, поджав по-турецки ноги. Выложили перед собой немецкие автоматы, гранаты на длинных ручках, чтобы удобнее было швырять и чтобы они дальше летели.

— Что будет с нами? — произнес вдруг Ерема.

— Что… Что… На первое время разоружит нас лейтенант. А потом… Потом возьмет под стражу, посадит в КПЗ. А там посмотрит: понравишься ему, дарует жизнь, не понравишься, упрячет в каталажку на всю оставшуюся жизнь, — «успокоил» его Аркадий. — В тридцать седьмом году ЧК-ОГПУ так и расправлялось с врагами народа. А мы кто в его представлении? Такие же врат народа.

— А, что будет, то будет! — ударил шапкой о коленку Василий. — Чем в лесу прозябать, так уж лучше срок отбыть. Да кто он такой, Краковский, чтобы за него жизнь отдавать свою?! Изменник. Продажная шкура. Атаман-самозванец!

— Осуждаешь атамана, а сам, должно быть, жалеешь, что покинул его. Как же, он там переживает за все, бедненький! — иронизировал Аркадий.