— Господи, что вы со мной сделали! — схватился за голову офицер. — А я-то вообразил себе… Хотел даже предложить вам свою руку и сердце. Нарожали бы кучу детей, о чем вы мечтаете.

— Времени у нас с вами слишком мало. Сюда могут войти. Договоримся так: через три дня доложите мне о готовности списков. И тогда условимся, каким образом и где вы мне их передадите. Дальнейшее будет зависеть от вашей исполнительности. Учтите: война для Германии уже проиграна. Der Krieg ist verloren! Вы же обретете спасение и жизнь.

— Нет, вы не хрустальная туфелька. Вы — железный каблучок! В какую историю вляпался по собственной болтливости и непростительной доверчивости!

— Не слышу ответа, майор.

— Я должен подумать, фрейлейн, чтобы не оказаться в дураках. Не насилуйте, ради Бога.

— Взвесьте все и увидите: вам некуда деваться, Фриц. Да и работать будете со мной. В обиду не дам.

— Вместе… Работать на врагов фюрера, Германии… Приперли, однако, вы меня к стенке. Значит, или — или. Либо с вами, либо — голова с плеч. Дайте мне сутки на обдумывание. Для меня превыше всего — честь офицера, гражданина, члена партии.

— О чести следовало думать раньше, майор!

Зальцберг сидел, опустив голову на руки. Потом подозвал официантку Раю, расплатился с ней за обед, попросил принести бутылку французского «Бордо» и два бокала.

— Угощайтесь, фрейлейн.

— Здравое решение требует трезвой головы, — ответила Альбина. — Я жду вашего слова.

— Слова… — задумался Фриц. — Конечно, дранг нах Остен не получился… Хорошо! То, что вы просите, я вам предоставлю, но при условии, что большевики не предъявят мне обвинения, как военному преступнику.

— Это я вам гарантирую. Leben Sie wohl! Прощайте!

— Рисковая вы женщина, фрейлейн.

— Wei nicht wagt, gewinnt nicht! Без риска и жизнь пуста!

Это был компромисс. Альбина знала, что, передав ей секретные материалы на предателей и каналы заброски агентов в Советский Союз, Зальцберг лишь закрепит свои отношения с ней. Предательство исключено хотя бы потому, что он уже совершил уголовно наказуемое преступление в отношении Германии, подставив агентов «Цеппелина» советской контрразведке. «Но может быть, я что-то не учитываю, не предвижу? — спросила она себя и задумалась. — Разве только одно: чтобы не идти на сотрудничество со мной, на первой же встрече он прикончит меня… Но нет, я не верю в такую возможность. Но и исключать ее тоже не следует…»

Удовлетворенная вербовкой Зальцберга, старшего офицера, ответственного сотрудника одного из секретных органов абвера, Альбина долго не могла сомкнуть глаза. Часы пробили полночь, а она лежала и обдумывала текст шифротелеграммы в Центр с докладом о своем приобретении. Радировать же решила по получении от него новых секретных сведений, закрепляющих вербовку.

И все же было тревожно на душе. Все ли учла? Насколько убедительны ее аргументы? Что, если Зальцберг, проанализировав все, одумается? Тогда и обергруппенфюрер СС Мюллер не выручит… С этим тяжелым чувством она жила и последующие дни, готовясь к худшему…

Пытаясь отогнать мрачные мысли, вспоминала любимого мужчину. Но почему он приходит во сне все реже и реже? С ним бы совет держать, а он не является, как прежде. Уж не отдаляется ли он от нее? А может быть, у него появилась другая женщина? От мысли этой навернулись слезы. Неужели другая… С испугом подумала: а вдруг его нет в живых?..

Хотя и плавал в облаках нарождающийся серп луны, на земле было черно, как в кротиной норе. Лишь кое-где у подъездов административных зданий тускло горели электролампочки, излучавшие маскировочный синий свет. Горела лампочка и над входом в здание Поставского отдела Службы безопасности и СД. Ориентируясь на нее, от развалины к развалине, от дома к дому, стараясь быть незамеченными, пробирались трое легко одетых, но хорошо вооруженных, спортивного сложения молодых мужчин. Приблизившись к зданию, старший группы направил помощников обойти его по периметру, устранить возможные препятствия на их пути.

Проходила минута за минутой напряженного ожидания.

Тишину нарушили звуки губной гармошки, девичий хохот и громкая немецкая речь. То, видно, веселились офицеры в гарнизонном клубе. Со стороны партизанской зоны один за одним прозвучали три взрыва. Прошел патруль из подвыпивших полицаев.

Нервное напряжение росло. Разведчик должен был принимать самостоятельное решение. И вдруг условный сигнал товарищей: часовые сняты, путь открыт. Скрытно проникнуть в здание Службы безопасности и СД, значит, иметь половину успеха. Осмотревшись, старший группы проследовал в подъезд. Один из помощников пошел за ним, другой заступил на пост вместо убитого ножом немецкого часового. В случае опасности, он должен просигналить наверх и принять неравный бой на себя.

Помощник, проникший в помещение, усыпил и обезоружил дремавшего у телефонных аппаратов дежурного офицера. Старший проследовал в кабинет Хейфица, осветил его направленным светом карманного фонарика, вскрыл сейф.

Он не трогал ни денег, ни награбленных Хейфицем ценностей, среди которых было немало золотых коронок и мостов, вырванных у тех, кто отправлялся на виселицу. Взял лишь заветную папку с секретными документами, расположился с ней на приставном столике. С помощью специальной миниатюрной фотоаппаратуры переснял лист за листом на высокочувствительную пленку. Считанные минуты, и папка снова на прежнем месте. Заперев сейф, поискал, нет ли чего важного в ящиках письменного стола, и покинул здание. За ним последовали и помощники. На опушке леса их ждала партизанская автомашина с немецким номером, а на лесной поляне стоял легкий самолет. Вскоре все трое благополучно пересекли на нем линию фронта.

Хейфиц приходил на службу обычно первым. Выслушивал доклад дежурного о том, как прошла ночь в городе, в окрестностях, не поступало ли указаний из Берлина.

Сегодня никто ему не докладывал. И тогда, возмущенный этим, он сам прошел к дежурному. Офицер крепко спал. «Встать!» — скомандовал Хейфиц, но тот не реагировал. Принялся его тормошить, бил по щекам, кричал на него. В ответ слышал лишь невнятное бормотание.

К девяти часам начали подходить сотрудники. Уже на лестнице раздался голос заместителя Хейфица: «Дежурный, ко мне!» Ворвался в дежурку и заорал во все горло: «Где часовые? Почему не охраняется здание?»

На него шел Хейфиц.

— А я тебя, Пауль, хочу спросить: что все это значит? Молчишь! Ступай и разыщи часовых! Небось пьянствуют с русскими проститутками, сволочи! Найдешь, веди ко мне. Под суд отдам!

Сорокалетний Пауль стремглав бросился на улицу.

Хейфиц, негодуя, проследовал к себе в кабинет. Заметив Альбину, бросил на ходу:

— Зайди, Баронесса!

— Сейчас. Только почту занесу к себе в кабинет. Прихватила по пути в Городской управе, в Русской полиции. — На сердце ее было все еще тревожно. По наблюдениям Раи, Зальцберг все это время не посещал столовую. Не явился в назначенный день и час для встречи с ней. Она терялась в догадках: уехал из Постав? А может быть, находится в состоянии депрессии, вызванной ее разговором с ним?.. А что, если проявил малодушие?..

Войдя к Хейфицу в кабинет, она поинтересовалась:

— Как спали, мой господин?

— Разве не видишь, что в нашем доме происходит?

— Нет, а что такое?

— Исчезли часовые. Дежурный дрыхнет беспробудным сном. И это на посту! С кем я работаю…

Вбежал запыхавшийся Пауль.

— Штапффельфюрер, оба часовые обнаружены за домом.

— Разоружить и ко мне обоих!

— Они убиты, штапффельфюрер!

— Говоришь так, будто ничего особенного не произошло. А кто убил часовых? С какой целью? Стреляли или холодным оружием? Куда ведут следы? Какой же ты офицер, если от страха зуб на зуб не попадает!

— Я поручил кинологам заняться выяснением и розыском преступников с помощью собак, — оправдывался Пауль. — А пока лишь одно ясно: бандиты проникали в здание. В подъезде обнаружены следы их обуви.