Радистка Раиса во время радиосеансов с Центром отстукивала информацию, полученную от Альбины, в эфир, а глаза не высыхали от слез. Но и ярость отмщения светилась в них, вера в то, что советский народ отстоит свою землю и независимость, как это он делал не раз в своей истории.

Но вот в марте 1943 года Центр поручил Альбине восстановить утерянную ранее связь с агентом Кёнигом. Установила, где он живет. Предстояло главное: встретиться.

Она знала Кёнига лишь по присланной фотографии. Однажды утром повстречала его, что называется, нос к носу. Он выходил из дома вдвоем с женщиной. Потом она видела его проходившим по коридору ведомства Гиммлера. Эта визуально добытая информация давала ей не только представление о нем самом — внешний вид, физическое состояние, но и подтверждала имевшиеся у нее сведения о том, что он женат, по-прежнему работает в Службе политической разведки.

«Значит, домой к нему идти нельзя, — подумала она. — В здании, где он работает, тоже подойти рискованно». Однажды она заметила, как он, стройный, в залихватски заломленной фуражке, покинул департамент и направился к автомашине. Присмотрелась: конечно, он! Она тотчас поспешила за угол здания и перешла на противоположную сторону улицы. Играл всеми цветами радуги недавно выпавший снежок. Слепило глаза. Альбина шла, наблюдая в зеркальные стекла темных очков за идущими сзади машинами. Увидев «БМВ» Кёнига, вышла на проезжую часть, подняла руку. Машина остановилась.

— Что случилось, унтершарфюрер? — заметив женщину в форме, спросил он.

— Простите. Я очень спешу. Не могли бы вы подвезти меня? — обратилась Альбина к нему.

— Я еду в Кепеник.

— Меня это устраивает, — ответила она.

— Тогда прошу. — И он открыл дверцу машины.

Когда проехали Александерплац, Альбина спросила:

— Вы не подскажете, где здесь неподалеку часовая мастерская?

— Мастерская… — задумался Кёниг. — Я знаю одного часовщика… А что бы вы хотели?

— Мне необходимо срочно отремонтировать часы фирмы «Павел Буре». Не каждый берется за это.

«Часовая мастерская»… Часы «Павел Буре»… Кёниг взглянул на гестаповку вопросительно, включил радио, чтобы перебивало их разговор. Передавали выступление Геббельса в каком-то Спортхалле. Зал гудел, буквально взрывался.

— Я могу попытаться встретиться с моим знакомым. Возможно, он поможет вам. — И снова посмотрел на гостью, но уже сквозь улыбку.

— Я буду вам признательна, — улыбнулась и Альбина.

То были пароль и отзыв. Они друг друга поняли. Связь с агентом, таким образом, была восстановлена.

— Очень рад, что, несмотря на такое время, друзья помнят меня, — сказал Кёниг.

— Когда и где нам удобнее встретиться, чтобы обстоятельно поговорить? — спросила Альбина.

— В воскресенье на Мюгельзее вас устроит?

— Согласна. Запасная встреча там же и в тот же час в следующее воскресенье.

Условились о месте и времени встречи. Альбина попросила остановить машину и вышла у станции метро.

Чеканя шаг, шла рота новобранцев, горланивших нацистскую песню:

Пропуская их, Альбина всматривалась в лица юнцов. На них была написана решимость. Это ужасало. Одурманенные лозунгами Гитлера и геббельсовской пропагандой, они верили в успех своей миссии, а значит, земля будет и дальше вздрагивать от разрыва бомб, долго еще будет проливаться человеческая кровь. Невольно вспомнился родной дом. Интересно, чем занят в это страшное время Антоша? Этнографы сейчас не нужны никому. Остается — война. Он был активным комсомольцем и осоавиахимовцем. Такие люди не могут оставаться в стороне, когда Родина в опасности. Да и немецким языком владел. Тогда и его, возможно, забросили за кордон… «А вдруг встретимся? — От этой мысли ее бросило в жар. — А вдруг… Но тогда все равно нам придется пройти мимо друг друга, быть может, лишь обменявшись взглядом».

Спустившись в городскую подземку, она села в вагон, на котором значилось — «Nicht Raucher», для некурящих. Доехала до Карлсхорста. Пока шла к себе на квартиру, встретилось немало изможденных женщин в черном траурном одеянии. Подумала: должно быть, матери, вдовы погибших на Восточном фронте солдат и офицеров. Это на смену им шагали безусые парни, верившие, что завтра весь мир будет принадлежать им и никому больше.

А между тем жизнь шла своим чередом. В кинотеатрах демонстрировались не только боевики и нацистская хроника, но и сентиментальные фильмы. В гастштетах завсегдатаи потягивали из керамических кружек пиво и вели неторопливые разговоры.

Воскресный день выдался слегка морозным. Альбина добралась до Мюгельзее Эсбаном. Убедившись, что «хвоста» за собой не привела, встала на лыжи, направилась к условленному месту.

Кёниг в это время съезжал с горы. Подъехав, пригласил ее пройтись на лыжах по заросшему кустарником берегу озера.

— Хорошо, что вы сегодня в штатском, — сказал он. — Гестаповская униформа не к лицу вам. Огрубляет. У вас же правильные черты лица, великолепная улыбка.

— Между ведомствами Шелленберга и Мюллера всегда были отношения соперничества и неприязни, — заметила Альбина.

— Просто у Шелленберга народ поделикатнее. В гестапо же работают костоломы и кровопускатели. Вас лично я не имею в виду. Но и советское ОГПУ, видимо, не в белых перчатках делает историю.

— В таком случае ради чего вы идете на риск, сотрудничая с русской разведкой?

— Философский вопрос. — Кёниг остановился, закурил. — И все-таки удовлетворю ваше любопытство. Я — антифашист в душе. Больше того: привержен коммунистической идее. Государство же советское рассматриваю в качестве далеко несовершенного, но все же прообраза будущего человечества. Без этих репрессивных аббревиатур, разумеется.

— Это ласкает мой слух… Скажите, пожалуйста: ваше положение в ведомстве Имперской безопасности позволяет иметь доступ к высшим партийным и государственным секретам?

Кёниг задумался.

— Как вам сказать? К Гитлеру и рейхсминистру Гиммлеру напрямую я не вхож. Зато близок к партайгеноссе Борману. С обергруппенфюрером Шелленбергом, что называется, на короткой ноге. А теперь сами судите о моих разведывательных возможностях.

— Мою службу интересует также, насколько прочны ваши позиции.

— Ничто не вечно под луной, фрейлейн… О степени доверия ко мне того же Бормана вы можете представить себе хотя бы по такому факту. Однажды он посвятил меня в святая святых политики фюрера. В частности, в его замыслы в отношении Польши. Если коротко, мысли Гитлера сводятся к следующему:

Первое. Образуемое польское генерал-губернаторство должно стать для Германии резервом дешевой рабочей силы и представлять из себя большой рабочий лагерь. Во главе него должна находиться немецкая администрация, способная поддерживать порядок среди аборигенов.

Второе. Польское губернаторство должно поставлять в Германию исключительно неквалифицированных рабочих для использования в качестве дешевой сезонной рабочей силы. В Польше же эти лица должны наделяться небольшими участками земли, с помощью которых могла бы прокормиться семья.

Третье. В экономическом отношении последний немецкий рабочий и крестьянин должны цениться выше любого поляка. Другими словами, если поляк в Германии будет работать 14 часов в сутки, то, несмотря на это, он должен получать за свой труд меньше, нежели немецкий рабочий за 8-часовой рабочий день.

Четвертое. Для поляков должен существовать только один господин — немец. Два господина — один возле другого — не могут и не должны существовать. Поэтому все представители польской интеллигенции подлежат уничтожению.

Пятое. Будет правильным, если поляки останутся католиками. Польские ксендзы должны быть на нашем содержании, а за это обязаны будут направлять своих овечек по желаемому для нас пути — внушать им кротость и повиновение, делать их глупыми и тупоумными.