Расставшись с Буслаевым, Лиханов подошел к Людмиле. Ее теплая, чуть с грустинкой улыбка заставила улыбнуться и его.

— Не скучай, сестричка!

— Вас — много. Я — одна. Скучать некогда. И потом, откуда ты взял, что я буду скучать по тебе, Ваня? — весело спросила она. — Уж не заговорило ли в тебе мужское сверхсамомнение, а?

К саням подвели Данилу. Он нерешительно взял в руки вожжи, хлестнул ими лошаденку.

— Но-о, поехали, родная!

Мелкорослый пушистый сосновник на опушке леса утонул в снегу. Замаскировавшись среди ветвей. Неугомонный и Сердцеед наблюдали за дорогой. В полусотне метров от них, за сугробом, покуривали их вооруженные до зубов собратья из «группы действия».

— Должен бы уже объявиться, — произнес Сердцеед.

— Как донес Зиновий через Варьку-Шалашовку, Лиханов может подойти скрытно и неожиданно для нас. Там, откуда его вовсе не ждешь, — сказал Неугомонный.

По дороге медленно брела клячонка. Ее вел под уздцы мужик.

— Появился, наконец, старик Данила, — глядя в бинокль, тихо объявил Неугомонный. — Значит, и Лиханов где-то на подходе к этому месту. Как бы не проворонить его. Атаман не простит нам ротозейства. Головы полетят, как пить дать.

— Мерзавец этот Данила! Запоздать на сутки может только безответственный человек. Впрочем, разве ему понять, что от оружия, которое он везет, зависит дальнейшее наше существование и выживание, судьба России.

— Передай, чтобы приготовились! — приказал Неугомонный. Сердцеед мгновенно отполз в сторону, туда, где расположились боевики, и вскоре возвратился на свой наблюдательный пункт.

— Смотри, смотри: ветки кустов шевелятся, — тихо проговорил Неугомонный. — Наблюдай во все свои зырки!

— Там кто-то есть… Даже снег осыпался, — подтвердил Сердцеед. — Из четвероногих здесь только дикие козы водятся.

— Передай по цепи: приготовиться к бою! Действовать мгновенно и решительно! Брать живьем! — скомандовал Неугомонный.

Предчувствие Неугомонному, прирожденному охотнику, не изменило. Лиханов с осодмильцами действительно засел в кустарнике, что был напротив. Отсюда хорошо просматривались и дорога, и лес. Видно было, как подъехал к месту встречи с бандитами Данила, как поспешно бородачи, прибывшие на двух розвальнях, перекладывали гроб в свои сани.

И вдруг послышалось шуршание мерзлого снега, чье-то прерывистое дыхание. Такое ощущение, будто кто-то греб, перемещаясь по снежному насту по-пластунски. Но вот среди зарослей и сугробов промелькнуло несколько бородатых мужчин. Стараясь быть незамеченными, они ползли по-пластунски в направлении осодмильцев.

— Т-с-с, — приставил палец ко рту Лиханов и вдруг вскочил. — Нас предали! Отходим…

Поздно! На Лиханова навалились двое бандитов. Он пытался выхватить из-за пояса фанату, но его мгновенно обезоружили, скрутили веревкой и накинули на голову мешок.

Успевшие отбежать Сергей и другие осодмильцы залегли за сугробом напротив и повели оттуда прицельный огонь по захватчикам, стараясь отбить у них своего командира, но безуспешно. Бандиты стремительно исчезли, забрав его в глубь леса.

Одиноко остался стоять на развилке дорог дед Данила со своей клячонкой. Он видел, что бандиты кого-то поволокли по снегу, бросили во вторые свои сани, на которые перетащили гроб. Но ему было невдомек, что так они расправились с начальником районной милиции. Покачав головой, он отправился в обратный путь.

Краковский резался в карты, когда распахнулась дверь и в жарко натопленную Философом землянку ворвался поток холодного воздуха, а вместе с ним вбежал бородач, прокричав:

— Атаман, там Буслаева привезли!

— Буслаева? Как Буслаева? — опешил Краковский.

— На подступах к нашему лагерю захватили. Он вел разведку.

Все, кто находился в бункере, выскочили на поляну.

У костра, на котором обжаривалась баранья туша, стояли крестьянские дровни с запряженной в них кобылой. На дровнях возвышался гроб, на котором сидел мужчина, на голову его был наброшен рогожный мешок, ноги и руки связаны.

— Развязать! — скомандовал Краковский.

Бандиты сдернули с головы мужчины мешок, обрезали веревки, которыми тот был привязан к гробу. Перед всеми предстал молодой человек, светлые его волосы были взлохмачены, лицо выглядело хмурым. Поняв, что он находится в банде, он произнес:

— Что уставились-то? И еще ржете, ненавистники рода человеческого! Это вам не пройдет. Не отпустите подобру-поздорову, сами же и пострадаете. За меня есть кому отомстить!

— Какой же это Буслаев! — матерно выругался атаман. — Это — Иван Лиханов! Главный милиционер района! Но и он — неплохой «язык»! Вскрывай гроб, братва! Там должно находиться оружие для нас.

Когда подняли крышку гроба, автоматически сработала мощная пружина и из него выпорхнули и разлетелись по снежной поляне сотни цветных бумажек. То были листовки. Лейтенант Буслаев призывал в них бандитов к прекращению кровопролития и выходу из леса. Вместо оружия все увидели в гробу булыжники, пересыпанные щебенкой, строительным мусором.

— Листовки сжечь! Лиханова ко мне на допрос! — приказал Краковский и, широко шагая, направился к своему бункеру. На ходу крикнул: — Федор, приготовь хлыст! Шкуру будем снимать с этого большевика!

Но кто-то успел припрятать и прочесть листовку и безусловно задумался над ее содержанием, а возможно, сделал для себя выводы. Краковский это, видимо, понимал. У входа в бункер остановился, оглядел всех.

— Кто дрогнул от буслаевских призывов, подними руку!

Желающих получить пулю в лоб не оказалось.

— Я знал, что вы все преданы мне. Господь с вами! А тех, кто вздумает изменить, лично вздерну на любом из этих деревьев! — Он сделал выразительный жест руками и головой.

С тех пор, как поступило сообщение о пленении Ивана Лиханова бандитами, Буслаев не находил себе места. Потерял аппетит, пил лишь чай и курил самосад.

— Завелся среди нас Иуда, — сказал он Джапаридзе. — Тогда, по дороге в Кривичи, мы с Иваном были обстреляны. Теперь вот засада в лесу и захват Ивана. Во всем этом чувствуется опытная рука и тщательная подготовка. Случайность здесь исключена. Иначе каким образом в банде Краковского заранее знают о наших намерениях и замыслах?

— Глупо было бы думать, что Краковский не попытается проникнуть своей агентурой в ряды осодмильцев, — сказал капитан.

— Краковский — не дурак. Он прошел школу гестапо и абвера, а до того закончил советское военное училище. Но кто этот осодмилец, который доносит ему о каждом нашем шаге? Вот в чем вопрос.

Вбежал Григорий. Шапка в руках. Волосы взъерошены.

— Видел! Самолично видел! Он идет, а я за ним…

— Успокойся, Гриша. Приди в себя и расскажи обо всем толком. Что случилось, кого ты преследовал, что так волнуешься? — пытался успокоить его Буслаев.

— Я не волнуюсь, товарищ лейтенант. Это так со стороны кажется.

— О чем ты говоришь?

— Зиновий Аверкин — предатель! Провалиться мне сквозь землю, если я ошибаюсь!

— Аверкин? — переспросил лейтенант. Это совпадало с выводами, к которым он и сам пришел. Но ведь не пойман — не вор. — Давай все по порядку, малыш!

— Хорошо, только не перебивайте вопросами, а то собьюсь.

— Не буду, даю слово.

— Так вот, — начал Григорий. — Он идет, и я иду. Он по этой стороне переулка, я — по той стороне. Идет и все глаза косит по сторонам, нет ли кого, чтобы следил за ним. А я парень хитрый: думаю, с чего бы ему так себя вести? Смотрю, он зырк! Я за трубу. Он еще! Я за дом. Гляжу, в подъезд шмыгнул. А я парень хитрый: думаю, что дальше будет? Вдруг выходит этак через минуту, как ни в чем не бывало. Осмотрелся и дальше зашагал. А я парень хитрый: пригнулся, и дворами, дворами за ним. Гляжу, дошел он до особняка, зырк, зырк вокруг себя и исчез в нем. И пропал на долгое время. Я же к вам побежал, чтобы доложить.

— Ну и Шерлок Холмс ты! — улыбнулся Буслаев. — Но может быть, у Зиновия привычка ходить зигзагами и оглядываться?