Шифровальщик принес телеграмму.

— От резидента, — сказал генерал, прочитав ее. — В Германии объявился Лодейзен. Просит сообщить нашу заинтересованность в нем.

— Он же после провала и выдворения из СССР возвратился в США…

— Скупая телеграмма… Если это тот самый Лодейзен, то видов на него мы не имеем. А вот держаться от него тебе следует подальше.

— Я ему известен по фамилии Огольцов.

Буслаев выехал к месту назначения с семьей. В Германии ему потребовалось время, чтобы освоиться с разговорным немецким языком, экипироваться по здешней моде. Резидент посоветовал освоиться с делами по прикрытию, а вечера посвятить изучению города. Антон купил Ташенкарту Бонна и его окрестностей. Во время прогулок присматривал места для встреч с агентами, улицы, которые могут послужить в качестве маршрута проверки, а при необходимости и для отрыва от слежки. Подобрал ряд тайников, места для постановки сигналов о закладке в тайник и выемке из него материалов, предупреждения об опасности, переносе или изменении места и времени встречи. Сфотографировал и описал их. При этом избегал мест скопления проституток и наркоманов, да и тех мест, где располагаются увеселительные заведения, дорогие отели и магазины, крупные банки. Там всегда снуют тайные агенты полиции. Через личное общение в разных слоях общества старался ближе узнать немцев, их характер и образ жизни. Вскоре понял: немецкий народ пострадал от гитлеровского режима. Наш же народ пострадал дважды: от гитлеризма и сталинизма. Но сейчас мирное время и не дело сводить счеты. Сознание этого снимало груз предубеждений, обид и подозрений. Особенно проникся уважением к немецкой нации за то, что в подавляющей массе ее представители — люди мастеровые и деловые, умеют «ценить копейку» и «делать деньгу», блюсти единство слова и дела, любят порядок, детей приучают к труду и самостоятельности в жизни.

Как бы ни готовился Антон к загранработе, а первые шаги его были все же по-кошачьи осторожными и осмотрительными. Наверное, потому, что сознавал: спецслужбы, в поле зрения которых он, безусловно, оказался, как только вступил на эту землю, наверняка ведут его активную разработку, пытаются определить — «чистый» он дипломат или разведчик, использующий дипломатическую «крышу». Малейшая оплошность, и он на крючке, и тогда не дадут работать. Отсюда и осторожность, но не боязливость, не страх. Разведка — его выбор, его профессия, и делать все следовало так, чтобы спецслужбы видели в нем только дипломата.

С первых же дней Буслаев заботился о создании среди сотрудников посольства, да и немецких граждан тоже, собственного имиджа — образа человека, стремящегося познать культуру германского народа. Посещал театры, музеи, выставки, библиотеки, книжные магазины. Иногда с женой Еленой, с детьми.

Чтобы сбить с толку контрразведку, Антон завязывал множество знакомств. Прокладывал пешие и автомобильные маршруты по городу и за его пределами, на которых удобнее всего неприметно для постороннего глаза убедиться, не следят ли за ним, и уйти от слежки. Вскоре стал замечать, что первоначальный интерес к нему стал ослабевать. Надолго ли?

Выйдя на Институт, визуально изучил режим работы персонала. Но как найти и выйти на того, на кого можно опереться и перехватить с его помощью тайные каналы, тянущиеся на Советский Союз? Еще в Москве ему были известны отдельные фамилии сотрудников, но они ни о чем не говорили. Агента-наводчика в «Отряде-P» резидентура, к сожалению, не имела.

В один из вечеров, объяснив жене, чтобы она запечатлевала все, что удастся увидеть, вдвоем с ней на малой скорости проехал на машине вдоль фасада здания Института. То была «пристрелочная» рекогносцировка. Днем позже, подойдя к этому зданию ровно в 16.00, Елена встала спиной к подъезду дома, Антон — лицом к нему, чтобы можно было скрытно фотографировать покидавших его людей. Миниатюрная фотокамера размещалась под галстуком. Разговаривая с Еленою, держал левую руку в кармане брюк, то и дело нажимая на кнопку выведенного туда дистанционного управления. Срабатывал затвор камеры, открывался на доли секунды объектив, после каждого отснятого кадра автоматически перематывалась фотопленка. Но происходило это, как ему казалось, с каким-то треском. Антон опасался, как бы не услышали этот механический звук несовершенной аппаратуры проходившие мимо люди. Тогда все сорвется и объясняться придется в полиции. Волнение мужа невольно передавалось Елене.

— Ты чем-то обеспокоен? — спросила она.

— Ты слышишь какой-нибудь посторонний звук, исходящий от меня? — тихо поинтересовался он.

— Ничего не слышу, — ответила Елена, вслушиваясь.

— Еще немного, и пойдем к машине. Потерпи, — благодарно посмотрел ей в лицо Антон и подумал, что стрекот, безусловно, есть, но его забивает шум проходящих мимо машин.

— Какая же рискованная у тебя работа, милый, ходить по канату и без всякой страховки.

Вглядываясь в лицо Буслаева, прошел, чуть не задев его плечом, какой-то подозрительный тип, худощавый, в джинсах, с обритой наголо головой. Приостановился, оглядел с ног до головы Елену и удалился прочь роскошно одетый щеголь. Рядом остановилась молодая, модно одетая женщина и стала кого-то ждать.

Проявлял фотопленку и печатал фотографии в лаборатории резидентуры Буслаев сам. В кадр попали, как он и рассчитывал, покидавшие «институт» по окончании рабочего дня сотрудники. Встретившись с корреспондентом «Радио Свобода», пожелавшим возвратиться на Родину, ему удалось кое-кого опознать. В числе них находился и некто Оскар Кейлеб. Основательно поработав вокруг этой личности, выяснил, что Кейлеб женат на сестре жены известного немецкого скульптора Райнера Эйхгольца.

На запрос о нем ПГУ информировало резидентуру, что Кейлеб проходит по показаниям перебежчика как пацифистски настроенный. В «Отряде-Р» заведует фототехнической лабораторией, изготовляющей документы для оперативных нужд, и преподает спецдисциплины. Это лишь подтвердило правильность выбора Буслаевым его кандидатуры.

Неплохое начало, как он понимал. Но главное впереди — скалы и подводные рифы. Пока ясно одно: Кейлеб занимается изготовлением фиктивных документов для шпионов, засылаемых в нашу страну. Знает кадровых сотрудников спецслужбы. Такого агента трудно переоценить, а значит, стоит потрудиться над его изучением. Не важен чин. Важно, чтобы агент имел прямое отношение к секретам.

Непосредственный контакт с Кейлебом установить несложно, рассуждал Антон. Прийти к нему в лабораторию или даже домой, поговорить, найти то, что нас объединяет. Но это был бы неоправданный риск. Да и вообще слишком прямо, а значит, может закончиться провалом, поскольку, стремясь обезопасить себя, Кейлеб может донести о его визите в контрразведку своего отряда.

Другой путь — предварительно создать условия для этого, зайти, что называется, с тыла: познакомиться с Эйхгольцем, а через него выйти на Кейлеба, что вполне возможно и теоретически, и практически. Путь подлиннее, тоньше, изящнее, где требуется немало выдумки, но зато надежнее. Ему Антон и отдал предпочтение.

Однако как воспримет это Эйхгольц? Захочет ли с ним иметь дело? Насколько коммуникабелен он и отзывчив? Незнакомых людей немцы домой не приглашают. И все же…

Приехав к скульптору домой на Зоненштрассе, Буслаев представился, разумеется, не разведчиком, а официально — атташе советского посольства по культуре.

— Милости прошу, — приветливо встретил его поджарый и подвижный, с одухотворенным лицом немец. — Чем обязан посещению меня дипломатом великой державы?

— Если не возражаете, я хотел бы познакомиться с вашими скульптурными работами, господин Эйхгольц. Наслышан о них. Встречал хвалебные публикации. Но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Не так ли?

— Совершенно верно, — подтвердил Эйхгольц. — Вы что же, тоже ваятель? А может быть, искусствовед?

— Видите ли… Я хотел бы рекомендовать ваши произведения для показа русскому зрителю в моей стране. Возможно, речь пойдет о вашей персональной выставке в одном из городов России.