Злость и отчаяние разрывали усталое сердце Джамухи.

— Делай со мной, что хочешь, но только перестань насмехаться надо мной. Я и так пережил слишком много.

Темуджин с любопытством посмотрел на него. Казалось, его что-то забавляло.

— Я тебе верю, — сказал он, а потом громко расхохотался. — Пей вино. Я тебе приказываю.

Джамуха с трудом сделал пару глотков, а потом поперхнулся. Вино обжигало горло, как жидкий огонь.

— Нет, мне, конечно, не стоило в этом признаваться, — медленно сказал Темуджин. — Признание могло повредить мне самому, ни один правитель не позволит себе так сделать.

Он молча продолжал смотреть на Джамуху, будто никак не мог удовлетворить собственное удивление и любопытство.

— Джамуха, ты глупец! — вновь проговорил он, но в его словах не было злости, а наоборот, можно было уловить привязанность и симпатию. — Неужели ты не понял, что наделал? Разве тебе неизвестно, что со всех сторон враги, желающие нас уничтожить, и что нашей единственной защитой является повиновение и подчинение порядку? Если мы едины, нас невозможно победить. Слабость и раздоры привлекают сильного врага, толкают к нападению. Неужели тебе это неизвестно?

Джамуха вздохнул:

— Я не считаю, что сила и единство зависят от жестокости. Почему во имя объединения нужно запрещать милосердие?

Темуджин улыбнулся ему, как глупому ребенку.

— Милосердие — для сильных народов, а у нас пока нет подобной силы.

Джамуха уронил голову на грудь, но упрямо прошептал:

— Я верю, что все сделал правильно. Ошибка не в том, что я сделал, а в том, что ты делал в прошлом. Ты превратил в животных и недоумков свой народ!

Он ожидал, что сейчас на него накинется возмущенный Темуджин, но ответом была тишина… Затем Джамуха заметил улыбку Темуджина, еще на его лице можно было различить приязнь и легкую насмешку.

— Я тебя никогда не понимал, Джамуха. Но ты — мой анда, и я должен тебе многое прощать, хотя мне никогда не удастся научить тебя правильно мыслить. Только тебе я могу признаться, что совершил глупость, оставив тебя вместо себя…

Джамуха был изумлен. Значит, он не умрет и его даже не накажут?! На усталом лице у него ясно читались эти мысли.

Темуджин коснулся его плеча и внимательно взглянул другу в глаза.

— Ты — мой анда, — повторил Темуджин. — Ты дважды спасал мою жизнь. — И улыбнулся.

Когда Джамуха остался один, его охватило истеричное ощущение облегчения и радости. Но потом сердце у него опять стало холодным…

«Он на самом деле не простил меня, — подумал Джамуха. — Но отчего он меня не убил?»

Отношения между ними наверняка изменятся. Только сейчас Джамуха начинал понимать страшную силу Темуджина, который называл себя его андой.

Люди Темуджина продвигались к зимним пастбищам на огромной скорости, зима день ото дня становилась все более суровой, а воздух застывал в легких. Песок вместе со снегом больно ранил лица. Женщины и дети ютились в юртах, кутаясь во все, что попадалось под руку, в тщетных попытках защититься от холода. Темуджин ехал во главе процессии, неся в руках жезл из слоновой кости — знак предводителя войска. Рядом с ним ехали его нокуды и паладины — Субодай, Шепе Нойон, Касар, Джамуха Сечен, Аргун, Мухули, Баян и Суу, великие военачальники и стратеги. Там был и Борчу, умевший почти также хорошо стрелять из лука, как Касар, который за это не терпел его. Темуджина окружало еще много народа, это были его главные любимцы.

По пути к ним присоединялись сотни новых воинов с семьями, представлявшие кочующие племена и кланы, которые прежде были их врагами. Теперь же они преклонялись перед молодым Якка Монголом, победившим Таргютая, его брата и других мелких ханов. У многих кланов почти не было еды, и воины были голодными и плохо вооруженными, но Темуджин, несмотря на протесты своих нокудов и нойонов, с удовольствием принимал их.

— Я измеряю силу не золотом, или добычей, или хитростью горожан, — говорил он обычно. — Нет, здесь важно количество воинов. Верные войска более надежны и сильны, чем наемники, купленные за золото. Они будут стоять крепче, чем каменные стены Китая. — Он осмотрел новых членов своей орды и промолвил: — Предводитель должен иметь успех, если он обладает верностью своих подчиненных. Только глупцы и мечтатели пользуются услугами слабых военачальников и защищают проигранное дело. В конце концов, тот, кто кормит людей и ведет их на густые зеленые пастбища, получает в ответ любовь.

— Все не так просто, — запротестовал Джамуха.

— Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Темуджин.

Джамуха упорно молчал, потому что у него не было готового ответа.

Однажды Джамуха спросил у Кюрелена, каким образом выразить сожаление Темуджину в связи со смертью Азары. Кюрелен улыбнулся и спросил Джамуху, выказывал ли Темуджин глубокую скорбь по этому поводу? И Джамухе пришлось признать, что этого не было. Джамуха ощущал разочарование, ему казалось, что его в чем-то обманули. Проходили дни, и печаль на лице Темуджина постепенно исчезала, он правил своими людьми с прежней уверенностью и суровостью. Его сильный и громкий голос можно было слышать повсюду, на лице часто мелькала насмешливая улыбка. Правда, смеяться он теперь стал еще меньше, чем прежде. Джамуху возмущала подобная бесчувственность, но он помнил, что Темуджин никогда не считал женщин настоящими людьми.

Только Борте и другие женщины Темуджина с неприязнью понимали то, о чем Джамуха мог лишь догадываться. После возвращения, несмотря на то что ему постоянно требовались женщины, Темуджин ночь за ночью в одиночестве оставался в юрте.

Позади Темуджина грохотали, покачиваясь, кибитки с юртами и ехали тысячи воинов. Далее следовали стада с пастухами и подпасками, вопившими и погонявшими скот. Ночью вокруг стоянки горели яркие костры. На орду уже никто не смел нападать. Они встречали караваны, большинство из которых находилось под защитой Темуджина. Он останавливался, чтобы приветствовать купцов и собрать полагавшуюся ему дань, состоящую из серебра и золота, украшений, шерсти, коней или рабов. У него появилось много танцовщиц с ярко раскрашенными лицами, по вечерам они танцевали на открытом воздухе, потому что с каждым днем становилось теплее. Темуджину нравилось наблюдать за танцами, часто он восхищался какой-либо из танцовщиц, но по-прежнему один спал в своей юрте. Женам приходилось успокаивать себя тем, что ни одна из женщин не спит с Темуджином.

Жены продолжали жаловаться и сплетничать по этому поводу.

Темуджина тем временем забавляла растущая наглость Касара.

Остальным нокудам это не нравилось, но Темуджин открыто побуждал брата демонстрировать свое все усиливающееся вызывающее поведение. Касар от природы был простаком и не умел логично мыслить, но тут вдруг он понял, что является нойоном и братом великого хана. Другие нойоны и паладины были возмущены его детской назойливостью и высокомерием, особенно когда он делал вид, что на равных принимает участие в военных советах, важно покачивал головой и произносил с задумчивым видом:

— О, мне кое-что известно, а вы ничего не знаете! Я был свидетелем того, как мой господин обмозговывал эту мысль!

Люди ему не верили, но их охватывало раздражение. Некоторые нойоны над ним насмехались, пару раз дело почти дошло до драки, однако Касар не только был сильным человеком, но и частенько пользовался запрещенными уловками, поэтому больше никто не желал рисковать своей жизнью.

Продолжая хвастаться и напускать на себя значительный вид, Касар не замечал, что вокруг него все сильнее накалялась атмосфера. Некоторые нокуды стали сомневаться, они чувствовали себя униженными и обиженными.

— Оставьте его в покое, — посмеивался Шепе Нойон. — Он — глупый бык без мозгов. Конечно, наш господин ни о чем серьезном не станет с ним советоваться. Он может с ним поговорить лишь о том, как закаливать стрелы или не пора ли спаривать ту или иную кобылу.

Воины не верили Касару, но им уж очень хотелось расправиться с хвастуном. Джамуха постоянно на него жаловался, то же самое делали Борчу и Баян, да и другие нокуды. Темуджин в ответ продолжал хохотать. Его забавляло, когда он видел, какие надменные позы принимал Касар, как он кидает смелые взгляды на женщин. Когда они грабили караван, не находящийся под защитой Темуджина, тот с самым серьезным лицом объявлял, что Касар первый может выбирать для себя трофеи. Он так делал, чтобы Касар в очередной раз демонстрировал свою глупость и наглость, однако остальные воины кипели от возмущения.