Шепе Нойону пришлось взять на себя командование, потому что Темуджин не желал этим заниматься. Он не стал ничего есть, уселся поодаль от воинов, которые, завернувшись в плащи, улеглись спать рядом с конями.

Темуджин лег рядом с Шепе, который чувствовал усталость, но не мог уснуть, ощущая какое-то беспокойство.

Вдруг Темуджин сказал тихо и ни к кому не обращаясь:

— Мне следует отомстить за это.

«Отомстить? Но кому?» — подумал Шепе Нойон, которому от этих слов стало не по себе, но потом усталость взяла свое и он провалился в глубокий сон.

Проснулся он внезапно, понимая, что проспал довольно долго. Луна с неба исчезла, и все вокруг было погружено в полную тьму. Он сел, прислушиваясь, стараясь понять, в чем тут дело. Все спокойно спали, не двигался и Темуджин.

Шепе Нойон еще раз огляделся, вслушиваясь в звуки, а затем снова лег, решив, что разбудившие его мужские, приглушенные, отчаянные рыдания ему приснились.

Каждое утро Джамуха нетерпеливо осматривал розовый горизонт, и каждый вечер также внимательно разглядывал гиацинтовый горизонт, отчаянно надеясь увидеть возвращающегося Темуджина. По мере того как проходили дни, его тревога усиливалась.

Джамуха не был глупцом, и ему было неуютно занимать отведенное ему Темуджином место. Он прекрасно понимал, что управляет ордой временно, у него нет истинной власти. Настоящая власть находилась в руках молчаливого красавца Субодая. Правда, Субодай уважительно спрашивал у Джамухи совета, что случалось достаточно часто, но это была простая формальность. Сам Джамуха беспомощно тащился по дороге, выбранной для него другим человеком. Для него, с его тайной и жгучей жаждой власти, так жить было просто невозможно. На лбу у Джамухи проявились глубокие морщины, он легко раздражался по пустякам, чтобы показать людям, что ханом является именно он, а не Субодай. Он капризничал и тиранил окружающих, но даже это не доставляло ему удовольствия. Под внешним почтением Джамуха улавливал недоверие к себе и даже насмешку.

Если бы так случилось с Темуджином, он в открытую стал бороться с проявлением неуважения и легко поборол бы все проявления недоверия и разные уловки от соплеменников, но в Джамухе сочетались гордыня и неловкость и даже несмелость. Он был скрытым эгоистом и не желал явной борьбы, потому что сомневался в том, что сможет в ней победить.

Он был слишком брезгливым, чтобы быть чересчур жестоким. В его характере не было настоящей доброты или тепла, поэтому его не любили и не уважали. Он постоянно пребывал в состоянии смущения, испуга, и ему было не по себе среди своих друзей и соплеменников.

Проходило время, и суровому, но справедливому Субодаю с трудом удавалось с помощью силы и угроз заставлять людей слушаться Джамуху. Нервный Джамуха вскоре все понял и возненавидел Субодая.

Как-то он совершил страшную ошибку, плоды ее пожинал много лет спустя. Дело в том, что он дал слово во время своего правления попытаться исправить допущенную «несправедливость» по отношению к некоторым людям, чтобы иметь возможность, когда Темуджин вернется, показать, что его анда правил неверно. По установленному Темуджином правилу каждый нокуд обладал абсолютным контролем над жизнью и смертью членов общества, объединившихся под его началом. Нокуды принимали все решения, судили раздоры и ссоры, наказывали виновных. Если нокуд приговаривал человека к смерти, никто не смел оспаривать его решение.

Так случилось, что однажды во время заката солнца Джамуха мрачно шагал по улусу к тому месту, откуда он изо дня в день вглядывался вдаль, пытаясь увидеть отряд Темуджина. Это место располагалось в той части, которой управлял строгий мужчина средних лет по имени Аготи. Джамухе он не нравился, потому что был излишне суровым. Погруженный в свои мысли Джамуха не сразу обратил внимание на приглушенные рыдания женщин и вопли детей, которые доносились из большой юрты, но когда наконец услышал шум, отправился, чтобы узнать, в чем причина криков. Переступив порог, он увидел около двадцати молодых женщин, двух старух и около дюжины детей, столпившихся в дымном полумраке юрты. Большинство из них, сидя на корточках, раскачивалось, прикрыв головы тряпками.

Джамуха крикнул, но его крик утонул в воплях, потом его заметил один мальчик и сказал об этом своей матери, она — соседке, та — следующей, и через мгновение при виде Джамухи все завопили еще громче. Одна из женщин распростерлась у ног хана, начала их целовать и омывать их горькими слезами, умолять его о милосердии. Через миг к ней присоединились и остальные женщины. Ночной воздух разрывался от их криков и хриплых жалобных голосов. Снаружи собралась небольшая толпа.

С трудом Джамуха понял, что их хозяин Чутаги был приговорен к смерти, и в полночь его должны были удавить по приказу Аготи. Никто из женщин не знал причину сурового приговора, но вопили, что только Джамуха Сечен, великий хан, может им помочь. Люди собрались вокруг него, валялись у него в ногах, хватали за халат и не переставая рыдали. Слабый свет падал на их мокрые темные лица и растрепанные волосы. Одна из этих женщин была матерью Чутаги, а старуха была его бабкой. Среди остальных были его жены, дочери и сыновья.

Джамуха внимательно посмотрел на них. Лицо его побледнело, и он крепко сжал губы, с презрением и ненавистью вспомнив об Аготи. Он с трудом освободился от рук вцепившихся в него женщин, пообещав поговорить с Аготи и узнать, чем можно помочь Чутаги.

Джамуха вернулся в юрту, кипя от ярости. Сердце сильно билось. Он понимал, что, видимо, Чутаги нарушил один из строгих законов племени и не мог уяснить, для чего ему самому понадобилось вмешиваться в это дело. Но перед ним маячило лицо Темуджина, отчего Джамуху охватила страшная дрожь. Он не испытывал симпатии к этим женщинам, и ему не было жаль человека, которого ждала смерть.

У входа в свою юрту он остановился, а затем повинуясь странному импульсу, отправился к юрте Темуджина. Стоя на ее помосте, Джамуха приказал слуге, чтобы тот привел к нему Аготи. Затем он вошел внутрь и уселся на ложе Темуджина. Джамуха тяжело дышал, ладони были влажными, в горле пересохло, он весь дрожал. Только теперь он начал понимать, что его волнует. Его охватила ярость. Никогда он не чувствовал ничего подобного. На стене юрты висело знамя из девяти черных хвостов яка, а под ним висел меч Темуджина. Он снял меч и положил его себе на колени. А потом стал ждать, с трудом переводя дыхание.

Многие видели, как Джамуха вошел в юрту Темуджина, и собрались снаружи. Все взволнованно перешептывались, к ним присоединялось все больше народа. Вскоре рядом с юртой Темуджина собрались пять сотен человек. Джамуха Сечен оставался в юрте их хана, сидел на его ложе и держал в руках его меч.

Когда Аготи приблизился к юрте, за ним шло много народа. Люди в орде понимали, что сейчас что-то случится. Аготи шагал абсолютно спокойно и смотрел перед собой равнодушно и презрительно. Время от времени он сплевывал, и люди отшатывались от него и отводили глаза.

Аготи подошел к юрте Темуджина и громко сказал:

— Ну и что? — И мрачно усмехнулся.

Затем он вошел в юрту, с усмешкой на устах поклонился Джамухе Сечену и стал ждать, пока тот заговорит.

Бледное лицо Джамухи блестело от пота, а светлые голубые глаза сверкали от волнения. Он заставил себя спокойно сказать:

— Аготи, мне стало известно, что ты приговорил некоего Чутаги к смерти. Почему ты мне не доложил об этом?

Он говорил тихо, но те, кто стоял совсем близко к юрте, смогли разобрать его слова и передали остальным собравшимся…

Аготи с непроницаемым лицом уставился на Джамуху, и когда заговорил, то в его голосе звучало презрение и вызов.

— Господин, я — нокуд и не должен никому и ничего докладывать, даже самому Темуджину. Я исполнял закон среди моих подопечных, как было приказано Темуджином.

Джамуха чувствовал, что ему не хватает воздуха, им овладело бешенство, перед глазами стелилась темнота, ненависть душила его, но он никак не мог определить, на кого же она направлена.