Через тридцать лет там же, в Нью-Йорке, немного не успев к шестидесятилетию со дня смерти поэта, стараниями Людмилы Владимировны Савиной-Сулимовской и Ростислава Владимировича Полчанинова была издана книга стихов и прозы Савина «Только одна жизнь». Там впервые после публикации в почти недоступных и ставших уникальными русских изданиях Финляндии 1920-х годов увидели свет очерки, объединенные общим названием «Плен». «Самое важное, что Иван Савин был поэтом Божьей Милостью, попавшим в русскую смуту, которую он сумел так ярко и глубоко описать… Я молю Бога, чтобы он, умерший 60 лет тому назад, дотронулся, как живой, до Вашего сердца… Поймут ли сегодня люди, как искалеченный юноша-поэт на пороге смерти бил в один и тот же дорогой нам колокол?»— писала Людмила Владимировна в предисловии к этому изданию.[24] Еще через десять лет книга стихов и прозы Ивана Савина «Мой белый витязь» была выпущена в Москве под эгидой Российского Фонда Культуры, издательства «Изограф» и Дома Марины Цветаевой. И вот сегодня мы представляем наиболее полное издание наследия Ивана Савина. Все разделы книги включают основной корпус написанного Савиным с 1920 по 1927 год. Стихотворный блок публикуется по книгам «Ладонка» (Белград, 1926), «Только одна жизнь» (Нью-Йорк, 1988) и «Мой белый витязь» (Москва, 1997), цикл очерков «Плен» — по текстам журнала «Дни нашей жизни», две завершающие главы этого цикла «Чонгарский мост» и «Дневник» найдены в финских архивах. Текст стихотворения «Завтра» дается по ежедневнику «Новые русские веста» (10 августа 1924 г.), а «Как близок день вчерашний…» печатается согласно «Новому Нарвскому листку» (22 марта 1927 г.). В конце каждого прозаического произведения указан источник публикации. «Я походные песни, как свечи, / Перед ликом России зажгу», — писал Иван Савин. Уверены, что обжигающие строки этого замечательного поэта и писателя будут востребованы в новой России. Потому что нам сегодня очень нужны примеры подлинного таланта, мужества и любви к своей Родине. Э.А. Каркконен, Д.В. Кузнецов, В.В. Леонидов Стихотворения ЛАДОНКА Белград, 1926 Я — Иван, не помнящий родства, Господом поставленный в дозоре. У меня на ветреном просторе Изошла в моленьях голова. Все пою, пою. В немолчном хоре Мечутся набатные слова: Ты ли, Русь бессмертная, мертва? Нам ли сгинуть в чужеземном море?! У меня на посохе — сова С огневым пророчеством во взоре: Грозовыми окликами вскоре Загудит родимая трава. О земле, восставшей в лютом горе, Грянет колокольная молва. Стяг державный богатырь-Бова Развернет на русском косогоре. И пойдет былинная Москва, В древнем Мономаховом уборе, Ко святой заутрене, в дозоре Странников, не помнящих родства. 1923 * * * Оттого высоки наши плечи, А в котомках акриды и мед, Что мы, грозной дружины предтечи, Славословим крестовый поход. Оттого мы в служенье суровом К Иордану святому зовем, Что за нами, крестящими словом, Будет воин, крестящий мечом. Да взлетят белокрылые латы! Да сверкнет золотое копье! Я, немеркнущей славы глашатай, Отдал Господу сердце свое… Да приидет!.. Высокие плечи Преклоняя на белом лугу, Я походные песни, как свечи, Перед ликом России зажгу. 1923 Первый бой Он душу мне залил метелью Победы, молитв и любви… В ковыль с пулеметною трелью Стальные легли соловьи. У мельницы ртутью кудрявой Ручей рокотал. За рекой Мы хлынули сомкнутой лавой На вражеский сомкнутый строй. Зевнули орудия, руша Мосты трехдюймовым дождем. Я крикнул товарищу: «Слушай, Давай за Россию умрем». В седле подымаясь, как знамя, Он просто ответил: «Умру». Лилось пулеметное пламя, Посвистывая на ветру. И, чувствуя, нежности сколько Таили скупые слова, Я только подумал, я только Заплакал от мысли: Москва… 1925 * * * Идти в юдоль не вброд, а вплавь— Глубин глубинный не боится. В гнездо судьбы влетит Жар-Птица, Как золотая небылица, И то, что нынче только снится, Назавтра — встретится как явь. Размыта грозами дорога, Тяжелый мир заржавлен злом. Я знаю — кровью брызжет гром, Я знаю — тяжко под дождем… Мой белый друг, наш близок дом, Мой белый друг, мы у порога. [25] 1923 * * * Любите врагов своих… Боже, Но если любовь не жива? Но если на вражеском ложе Невесты моей голова? Но если, тишайшие были Расплавив в хмельное питье, Они Твою землю растлили, Грехом опоили ее? Господь, успокой меня смертью, Убей. Или благослови Над этой запекшейся твердью Ударить в набаты крови. И гнев Твой, клокочуще-знойный, На трупные души пролей! Такие враги — недостойны Ни нашей любви, ни Твоей. 1924 Корнилову I В мареве беженства хилого, В зареве казней и смут, Видите — руки Корнилова Русскую землю несут. Жгли ее, рвали, кровавили, Прокляли многие, все. И отошли, и оставили Пепел в полночной росе. Он не ушел и не предал он Родины. В горестный час Он на посту заповеданном Пал за страну и за нас. Есть умиранье в теперешнем, В прошлом бессмертие есть. Глубже храните и бережней Славы Корниловской весть. Мы и живые безжизненны, Он и безжизненный жив. Слышу его укоризненный, Смертью венчанный призыв Выйти из мрака постылого К зорям борьбы за народ. Слышите, сердце Корнилова В колокол огненный бьет! 1924 вернуться Савина-Сулимовская Л.В. К читателям // Савин И. Только одна жизнь. 1922–1927. Нью-Йорк, 1988. С. 5–6. вернуться В последующих посмертных изданиях составителями были добавлены в начале стихотворения следующие строки: Я знаю — страшен хохот молний, Я знаю — жгуч бездомья жгут. Мой белый друг, они придут, Зарницы солнечных минут, Они Россию приведут, Надеждой кубок свой наполни! |
