- Слышь, Жорка, - воспользовался моментом Сакуров, пока военный бестолково апеллировал Виталию Иванычу, - а если он с этими долларами сунется что-нибудь покупать?

 Константин Матвеевич имел в виду Мироныча и фальшивые баки, всученные им легкомысленным Жоркой.

 - Никуда он с ними не сунется, - успокоил соседа контуженный Жорка. – Он их даже Ваньке или Азе Ивановне не покажет. Он теперь будет молиться за скорейшую реформу американской зелени, которая не коснётся его однодолларовой капусты.

 - Логично, - согласно буркнул Константин Матвеевич, с тоской наблюдая пьяное веселье. Трезвый Жорка умудрялся не портить картину, но, глядя на него, Сакурову хотелось выпить ещё больше. 

 Ожидая осени, а за ней зимы, Константин Матвеевич Сакуров ожидал хоть какой передышки в делах, но никакой передышки не получилось. Жорка стал подолгу пропадать в своём Подмосковье, и поросята целиком оказались на плечах бедного Сакурова. Но он не роптал, кормил хрюкающее поголовье строго два раза в день, тут же путались под ногами благоприобретённые куры, петух исправно голосил, да ещё коза время от времени напоминала о своём присутствии. Другими словами, она, в отличие от хрюкающих коллег и горлодёристого петуха, свой голос подавала редко, но возиться с ней приходилось изрядно. Во-первых, выдаивать из козы положенные полтора литра оказалось делом довольно трудоёмким, поскольку, помимо помывки и смазки вымени, козу ещё и приходилось привязывать за задние ноги, чтобы она ими не совалась в ведёрко или не сшибала его после дойки на землю. Во-вторых, эта сучья коза, гуляя по зарослям на задах огородов учительницы и Сакурова, умудрялась собирать на себя столько репья, сколько Сакуров сам в этих зарослях никогда не видел. В-третьих, коза почему-то не хотела нормально пастись, а бегала кругами вокруг вбитого в землю штыря, пока верёвка с кожаным ошейником не перекручивались до такой степени, что коза начинала хрипеть от удушья.

 - Вот зараза, - по-бабьи причитал Константин Матвеевич, вытаскивая полузадохнувшуюся козу из ошейника и вычёсывая репьи из её шерсти.

 - Бэ-э! – не соглашалась коза.

 - Мур-мур, - одобрительно возражал кот, околачиваясь рядом и ожидая вечерней дойки.

 - Сейчас, сейчас, - бормотал Сакуров.

 Надо сказать, молоко у козы оказалось вкусное и ничем не пахло. Пол-литра доставалось кошкам и коту, литр выпивал Сакуров. К нему, было, подъехал Мироныч, чтобы менять козье молоко на самогон, но Константин Матвеевич отшил старого халявщика.

 Что касается микроавтобуса и прав с категорией, то с ними проблем не возникло. Микроавтобус водился легко, а права и категория выдались Сакурову в местной милиции за сто пятьдесят долларов. Причём всё устроилось за один день.

 Мироныч и тут хотел помочь, но он просил за посредничество триста долларов, а сроки получения нужных документов устанавливал неопределённые, поэтому также был послан в известное место.

 Другими словами, Сакуров стал русеть и последнее время уже ни с кем из окружающих не деликатничал. Во всяком случае, с Миронычем Константин Матвеевич обходился исключительно с помощью кратких крепких выражений, но не так-то просто было от него отделаться. Во-первых, он доставал Сакурова интересами о задолжавшем старому хрену Семёныче и оставшемся должным ему же Жорке. Во-вторых, бывший директор повадился кататься на микроавтобусе в Угаров. Мироныч хотел бы и обратно ехать на «Фольксвагене», но не тут-то было. А вот бесплатным проездным билетом в один конец на всю оставшуюся жизнь на халявном транспорте он себя обеспечил. Потому что Сакурову легче было отвезти Мироныча в город, чем терпеть его компанию в деревне. Первое время Константин Матвеевич успевал уезжать в город за какой-либо нуждой один, но Мироныч стал вставать спозаранку и, заслышав возню на подворье односельчанина, спешил к нему.

 - К вам можно? – издевательски вежливо спрашивал он, вползая в избу.

 - Нет! – рявкал Сакуров, разливая молоко в разную посуду для себя и кошек с котом.

 - Я могу попробовать молоко на вкус, - лез к посуде Мироныч, - и профессионально определить его качество с учётом должного количества в нём белков, жиров и углеводов.

 - Не сегодня, - возражал Сакуров и прятал посуду.

 - Жорки опять нет в деревне? – заводил свою волынку старый хрен.

 - Слушай, отвали, а?! – рычал Сакуров и мельком давался диву с самого себя, в кратчайшие сроки обучившегося хамить человеку, годившемуся ему в дедушке.

 - А Семёныч ещё не приехал? – не отставал Мироныч.

 - Как будто ты сам не знаешь, - кипел Сакуров, прикидывая, за каким хреном ему сегодня надо в город. В общем, делать там ему было нечего, разве что прикупить гвоздей, уходивших в хозяйство, как вода в песок. Помимо гвоздей, в хозяйстве постоянно не хватало хлеба, который батонами поглощал Дик. К нему, в отличие от хозяина, Константин Матвеевич продолжал относиться по-человечески.

 - Я знаю, что Семёныч должен мне бутылку водки… или сто рублей? – принимался валять дурака старый перец. – О чём это я! Я ведь знаю, что Семёныч должен мне бутылку водки… нет, две! И сто рублей… нет, двести. А Жорка мне должен сто долларов…

 - А на те пятьсот вы уже что-нибудь купили? – путал бес Сакурова и он задавал вопрос, который задавать не следовало.

 - Те пятьсот я вложил в дело, - на ходу врал Мироныч, - но дело не состоялось и деньги пропали. Это всё потому, что отдавая деньги, Жорка их пожалел и сглазил. В общем…

 - Интересно, что это за дело такое? - вовсю ухмылялся Сакуров, просвещённый контуженным Жоркой насчёт Ломоносова вместо Джорджа Вашингтона.

 - Дело как дело, - хитрил Мироныч, - но не о нём речь, а…

 - Всё! – поднимал руки Сакуров, с тоской думая о том, что завтракать он будет только по возвращении из города, потому что кормить завтраком этого престарелого упыря Мироныча он не собирался. -  Я еду в город!

 - Ну, раз вы в город, то и мне туда же, - сообщал Мироныч, но уходить из избы не собирался.

 - Что ещё? – злился Сакуров, ощущая нестерпимый зуд в той ноге, которой он мог бы лучше пнуть односельчанина и соотечественника.

 - Вы поросят покормили? – заботливо интересовался старый хрен, имея в виду поживиться поросятиной в то время, когда она будет освежевана.

 - Покормил, мать твою! – орал голодный Сакуров.

 - Я, пожалуй, схожу в сарай, посмотрю, как там наши поросята, - не унимался Мироныч.

 - Сарай я запер, - с расстановкой сообщил Сакуров, - а через минуту собираюсь запереть избу. Понял?!

 - Да что вы так нервничаете? – невинно удивлялся Мироныч. – Как собирались, так и запрёте. А как запрёте, так сразу поедем, потому что вещмешок я уже приготовил, и ждать вам меня не придётся.

 - Спасибо…

 - Кстати, у вас нет яиц на продажу?

 - Когда это ты яйца покупал…

 - А когда вы из города поедете обратно?

 - Не знаю… у меня там дел навалом…

 - Когда закончите, заезжайте за мной.

 - Всенепременно…

 - Только не так, как в прошлый раз, когда я вас ждал три дня, а потом мне пришлось идти в деревню пешком. А Дик, между прочим, всё это время голодал.

 - А вы бы его не запирали в сенях…

 - Как же мне его не запирать? А кто тогда будет охранять мою избушку?

 - Чёрт с тобой, продолжай запирать…

 - А вам его не жалко?

 - А вам собачье говно в сенях не надоело? – парировал Сакуров, присовокупляя в уме «сволочь». Дика Константину Матвеевичу было жалко, поэтому, чтобы не возить старого мерзавца хотя бы из города, он долотом пробил отверстие в стене его домика, сложенного из старых шпал, и в эту дырку кормил Дика. Мироныч, разумеется, про дырку не знал, и продолжал давить на жалость. Или на нервы, потому что у кого они выдержат, если под боком сутками напролёт воет взрослеющий голодный кобель.

 - Может, вам бензин нужен по льготной цене? – интересовался Мироныч, залезая в кабину микроавтобуса.

 - Пошёл в жопу…