- Давай я схожу, - предложил Варфаламеев, имея в виду мешок овса и Ивана Сергеевича.

 - Сейчас сходишь, - пообещал Мишка и сделал краткий доклад на внутриполитическую тему. Говорил Мишка нараспев, речь его была правильной и в ней начисто отсутствовали местные диалектизмы, коими грешили Витька и Семёныч.

 Потом Варфаламеев сходил к Ивану Сергеевичу и притащил бутылку самогонки. Затем возник спор на тему: кому собирать разбредшихся по всей округе тёлок? Витька отмазался тем, что ушиб недавно копчик и ему больно ездить верхом. Жорка просто проигнорировал задание. Сакуров не мог в силу полного отсутствия ездовых навыков. Мишка, правда, пытался убедить его, что ездить на кобыле – дело плёвое, и что он даже самолично подсобит Сакурову залезть на спину, но Жорка так посмотрел на своего соседа, что тот наотрез отказался. Вышло ехать Семёнычу. Мишка помог ветерану столичного таксопрома взгромоздиться на Малинку и, когда Семёныч вцепился в гриву кобылы, стегнул её прутиком. Малинка поскакала в сторону речки тяжёлым галопом, и Семёныч сверзился с неё в одну из болотных луж.

 - Опять упал! – ахнул Мишка и принялся заливисто хохотать.

 - Чо, ёбнулси? – выскочил из будки, позабыв об ушибленном копчике, подвёрнутой ноге и вывихнутом плече, Витька и стал веселиться вместе с Мишкой.

 - Пора, пожалуй, по домам, - молвил Жорка и попёр на выход.

 - Да, пожалуй, - согласился Варфаламеев и, подмигивая попеременно обоими глазами Сакурову, потянулся за Жоркой.

 - Да, - нехотя буркнул Сакуров, оглядываясь на стол с обильной деревенской закусью.

 - Чё ржёте, придурки? – спросил Жорка Мишку с Витькой.

 Мишка, увидев злое Жлркино лицо, зашёлся в новом приступе смеха. Витька, хлопая руками по коленям, принялся объяснять:

 - Дык он прямо в лужу ёбнулси! Гы-гы! Прямо с кобылы!

 - Эй, ты живой?! – крикнул Жорка Семёнычу. Тот сделал попытку встать, но лишь повернулся на бок и снова замер.

 - Неужто помер?! – радостно спросил Мишку Витька.

 - Да нет, заснул, - отмахнулся Мишка.

 - Пошли, - сказал Жорка. – Слышь, Варфаламеев. Будешь идти мимо Лёшкиного дома, скажи Петровне – пусть ползёт сюда с тележкой и увозит домой своего кормильца. Да и посуду свою пусть прихватит, а то, неровён час, Витька опять упрёт всё своей хозяйке.

 - Чево это упрёт? Чево это ты на мене баллон катишь? Чево, давно в пятак не получал!? – ни с того, ни с сего раскипятился Витёк. Вообще-то, был он много крупнее Жорки, к тому же с двумя руками.

 - Ну-ка, ну-ка!? – быстро переориентировался на новый интерес Мишка.

 - Чё? – сузил глаза Жорка и сделал только шаг в сторону Витьки, как тот тотчас спустил пар и заюлил:

 - Да я чо? Я вить ничо… Но ты, эта, чево зазря лаешси?

 - Эх! – расстроился Мишка.

 - Зря?! – стал заводиться Жорка. – А кто в прошлом году взял у моей бабы литр самогона и обещал притаранить два мешка ячменя? Ты, сука, даже мешки взял! Ни ячменя, блин, ни мешков… Ты, козёл, хотя бы мешки вернул!

 - Дык баба, она, тово… Мешки увидела и в хозяйство присовокупила. Как их теперя оттуда возьмёшь?

 - Да срать я хотел на твою бабу! – заорал Жорка и сделал ещё один шаг в сторону Витька. Но пьяненький Варфаламеев подхватил односельчанина под руку и потащил его восвояси.

 - А вот бабу мою ты не тронь! – подал голос осмелевший Витёк.

 Жорка дёрнулся, но пьяненький Варфаламеев удержал друга, приговаривая:

 - Пошли, пошли. 

 Окончательно разошлись без чего-то двенадцать. Жорка ушёл в сарай ремонтировать насест для кур, Варфаламеев засел у вековух рассказывать анекдоты, а Сакуров решил поработать в огороде. Там вовсю зеленела сорная трава, и её следовало выполоть. Однако пололось спьяну хреново, поэтому Сакуров плюнул на это дело и устроился спать на ветхом диване в большой комнате. Укладываясь, он увидел в окно Петровну, толкающую тележку с пьяным Семёнычем. Она толкала и орала на всю деревню, какие у Семёныча говно дружки-товарищи. Дескать, напоили и бросили. При этом Петровна конкретно адресовала ругань Жорке, Варфаламееву и Сакурову, чтобы нечаянно не обидеть таких уважаемых людей, как Мишка и Витька.

 «Вот сволочная баба», - подумал Сакуров и заснул. Проснулся он на закате, снял рабочую одежду, вымыл ноги, почистил зубы и, взяв с самодельной полки сборник рассказов Камю, завалился в спальную кровать в маленькой комнате. Читал он часа два, потом стал засыпать. Вставать было лень, поэтому он решил спать при свете. Но свет погас сам. То ли снова что-то сломалось в стареньком трансформаторе у речки, то ли опять местные энергетики занялись экономией электричества.

 «Надо же», - подумал Сакуров и услышал знакомый голос:

 - Значить, надо.

 - А, привет, - буркнул Сакуров, а потом, припомнив кое-что из ранних признаний домового, добавил: - дух святой…

 - Да, состоял в должности такового в некие времена, - словоохотливо поддакнул Фома, - однако был разжалован за…

 - Кстати, можно подробней? – поинтересовался Сакуров, не очень-то надеясь на удовлетворение своего интереса: он помнил давешние свои попытки выведать у домового разницу между ним и злыднем.

 - Дались тебе эти злыдни, - недовольно сказал Фома. – К тому же чё зря словесами блудить, коли можно глазами увидеть?

 - Кого? – уточнил Сакуров.

 - Да злыдней, - ответил Фома, - и протчие чудеса со всякой нечистью и ихними чистыми антиподами.

 - Когда я это всё увижу? – полюбопытствовал Константин Матвеевич.

 - Вскорости.

 - А про то, как тебя разжаловали, когда будешь рассказывать?

 - Да прямо сейчас. А потом, когда совсем стемнеет, покажу, что обещал.

 - Не верю, - буркнул Сакуров и задумался о сонно-временном феномене, когда, вроде, спишь недолго, но за это время успеваешь чёрт-те где побывать и чёрт-те чего сделать. Ещё он подумал о том, что думает на эту тему не первый раз.

 - Так уж надо чёрта поминать, - проворчал Фома.

 - Ты рассказывай, - одёрнул его Константин Матвеевич.

 - Ладно. Дело произошло из-за нашей внутренней привязанности к некоторым вашим внешним фантазиям на тему нашего бытия, каковое не есть такое, каким вы его себе втемяшили, однако пища для научного размышления для наших умников богатая есть…

 - Блин! – сказал Сакуров.

 - Ладно. Объясняю популярно: всё, что вы о нас придумали, не соответствует истинному положению вещей ни на толику. Тем не менее, кое-кто из наших, и чистых, и нечистых, издревле, как только появились ваши фантазии, работает с ними в плане научной классификации антисущего фольклора. Скажу больше: частью наши классификаторы перетекли из ипостаси чистой классификации в нечистую подспудную философию, а частью – в параллельное богословие, параллельную мифологию и так далее…

 - Ты долго мне мозги пудрить собираешься? – спросил Сакуров. – И потом: что ты врёшь, будто не соответствует ни на толику? Какого тогда хрена ты пел мне вчера о частичной общности?

 - Чево это я пел? – пошёл в отказ Фома. – И ничего я не пел.

 - Ещё как пел!

 - Не мог я этого петь, потому что мы на ваше враньё ни мало не похожи.

 - Вот, гад! Я, конечно, не всё помню, о чём мы в прошлые разы трепались, но всякий раз ты норовишь загибать из другой оперы.

 - Какой – такой оперы?

 - Сейчас засну! – пригрозил Константин Матвеевич.

 - Ты это брось, - испугался Фома, - нам ещё надо в одно место поспеть.

 - В какое?

 - Тебе про моё разжалование рассказывать?

 - Чёрт с тобой, валяй. Один хрен делать нечего, так что послушаю…

 - В общем, стала развиваться промеж наших чистых и нечистых целая наука на базе ваших поповских басен и бабушкиных сказок, а я тогда был дух святый…

 - Ну, вот, а врёшь, что ни мало не похожи. Будто у наших попов и сказочников нет святых духов…

 - А кто спорит, что не похожи? Очень даже похожи.

 - Нет, ты долго мне мозги пудрить собираешься? – снова спросил Сакуров. – То похожи, то ни на толику, то снова похожи.