В общем, первый день хлопот об охотничьем билете для богатого Вовки прошёл для Мироныча почти безболезненно, если не считать сломанную о председательские сушки вставную челюсть. Но ушлый старец не пал духом, он продолжил походы к председателю охотничьего общества, а стоимость ремонта челюсти решил приплюсовать к гонорару, ожидаемого от Вовки в обмен на билет. Но не тут-то было, потому что и во второй, и в третий, и в четвёртый, и в следующий день председатель продолжал кормить бывшего директора окаменелыми сушками из бывшего номенклатурного спецпайка и обещаниями.

 Поэтому Мироныч, регулярно приплюсовывая стоимость ремонта вставных челюстей и морального ущерба к ожидаемому гонорару, так увлёкся мечтой о том дне, когда он обменяет вожделенный билет на астрономическую сумму, что начисто забыл о свиньях. Вернее, у него не оставалось свободного времени даже думать о них, не то, что следить за убывающим поголовьем. Ведь для того, чтобы попасть на очередной чай и за очередным обещанием к председателю, Миронычу приходилось вставать ни свет – ни заря и тащиться в город. Он мог бы проэксплуатировать сынка своего Ваньку или Семёныча, но первый ушёл в запой, а второй из оного ещё не выходил. То есть, как начал обмывать окончание восстановительных работ своей легендарной «нивы», так и не прекращал. Тем более, что его подогревал Жорка, который тоже ударился в пьянство, пропивая половину вырученных от реализации свиней денег.

 Короче говоря, когда Сакуров толкнул последних двух свиней какой-то продвинутой бабе, имевшей загородный трёхэтажный домишко на Рублёвке и желание покушать шашлык из натуральной свежины в компании с Федей Бондарчуком, Колей Фоменко, Аншлагом (85) и дюжиной артистов цирка силового жанра, Мироныч всё ещё ел сушки и слушал обещания. А времени на получение билета у него оставалось всего две недели. Поэтому старый хрыч не выдержал и наехал на фрукта пожиже, на местного прокурора. Тот, надо отдать ему должное, не вынес и трёх дней регулярных визитов бывшего соратника по бывшему городскому партактиву, и так пугнул председателя местного охотничьего общества, что тот уже через неделю выдал Миронычу требуемое.

 Но, надо сказать, на этом полоса невезения для Мироныча не кончилась.

 Ну, во-первых, его снова обокрал Дик.

 Во-вторых, ему самому пришлось сажать картошку, потому что нормальные односельчане ему никогда не помогали, а остальные пили горькую, в перерывах между пьянками едва справляясь с собственными огородами.

 В-третьих, свиньи, почти половину которых Мироныч железно считал своими, уплыли мимо него, и старому мерзавцу не досталось даже завалящего уха для холодца.

 И, в-четвёртых, главный облом Миронычу устроил Вовка, генеральный объект надежд Мироныча на компенсацию всех мытарств, потерю свиней, восстановление челюстей и выплаты вожделенной лихвы, каковая лихва могла бы оказаться лихом даже для богатого Вовки, если бы не его вздорный папаша.

 Тут кстати будет вспомнить об иерархии почитания со стороны Семёныча к окружающим его компатриотам, где первое место занимал Мироныч, как бывший директор, второе – военный в чине бывшего старшего офицера, третье – пастухи из Лопатино и так далее, минуя прочих односельчан и остальных нелегитимных российских граждан. Но почитание – почитанием и о нём ли речь, когда к Семёнычу приезжал его богатый сын, занимающийся неприкрытым спонсорством своего непутёвого папаши?

 Короче говоря.

 Когда к Семёнычу приезжал его обожаемый Вовка, Семёныч начинал презирать даже таких уважаемых людей, как Мироныч, военный и пастухи из Лопатино, потому что был натурой цельной и не разменивающейся на дрянной самогон бывшего директора, пока у него (Семёныча) не кончалась водка, привезённая таким замечательным сыном.

 И ещё короче говоря.

 Когда Вовка торжественно прибыл в деревню через обещанный месяц на новенькой БМВ, к нему не менее торжественно подканал Мироныч и ещё более торжественно объявил об исполнении своего обещания насчёт охотничьего билета. Старичок, можно сказать, ликовал, предвкушая жирный гешефт, но тут в дело вмешался пьяный – как всегда – Семёныч.

 - Ну и что ты хочешь за эту дешёвую ксиву? – брякнул бывший почётный таксист.

 - К… Что?! Деш…кси?!! – задохнулся и заперхал одновременно старичок. Он так изумился, что опрометчиво достал охотничий билет из кармана и трясущейся рукой протянул его Вовке.

 - Сынок, ты что, охотиться собираешься? – спросил Семёныч и отнял билет у Мироныча.

 - Да нет, - пожал плечами Вовка.

 - Но ружьё вы уже купили?! – возопил Мироныч.

 - Купил, - горделиво возразил Вовка и достал из багажника трёхствольную лупару (86).

 - Вот! – обрадовался Мироныч. – А как он может официально держать ружьё без охотничьего билета?!

 - В задницу можешь себе засунуть свой билет, - отмахнулся Семёныч. – На днях закон вышел, по которому теперь всякий дурак может купить гладкоствольное оружие. И если такой дурак не собирается охотиться, то охотничий билет ему на хрен не упёрся.

 - Что, серьёзно? – переспросил Вовка, выказывая полное, в отличие от папаши, незнание законодательной жизни страны, в которой жил.

 - Да, есть такое дело, - солидно поддакнул подканавший к компании Гриша.

 - Но я же хлопотал! – снова возопил Мироныч. – Я на одни подарки нужным людям столько денег перевёл, что…

 - Сказано – в задницу, значит – в задницу, - обрезал старого сквалыгу Семёныч, вернул ему билет и вопросительно посмотрел на сына.

 - Да, давай разгружаться, - спохватился Вовка и, утратив всякий интерес к Миронычу, направился к багажнику.

 - Да как же теперь не охотиться? – засуетился Мироныч. – Это же просто преступно не охотиться с таким замечательным ружьём?!

 - Да некогда мне охотиться, - возразил Вовка, доставая из багажника кульки, пакеты и сумки.

 - Но я же… одних подарков! – отчаянно воздевая руки горе, причитал Мироныч.

 - Ври больше, - продолжал глумиться Семёныч.

 - Да вот же ей-богу! – божился старичок. – Честное партийное!

 Потом Мироныч таки всучил Вовке охотничий билет, но получил за него всего двадцать долларов. Такая смехотворная сумма вместо ожидаемой астрономической почти доконала старичка, и он, напившись дармовой водки, ходил по деревне и кричал, что если он умрёт от инфаркта, то пусть в этом винят неблагодарного Вовку, подлеца Семёныча и российских законодателей. Другими словами, или если быть точным, то главный облом в-четвёртых Миронычу устроил таки не политически безграмотный Вовка, а его папаша и тот новый российский деятель, который придумал закон, разрешающий любому платёжеспособному дураку иметь ружьё без всякого охотничьего билета. 

 Май проскочил мухой.

 Суетясь как проклятый по хозяйству и в огороде, Сакуров и не заметил наступления лета со всеми вытекающими из этого похвального явления подробностями. Такими, как полная комплектация перелётного птичьего состава на исторической родине, трансформация весенних почек в пышную листву, появление пастухов с их недорезанным стадом и переезд дачников. В дополнение к этим вышеперечисленным подробностям локального, климатического и миграционного свойства у Сакурова снова загуляла коза. Она снова орала так, что только любо – дорого, снова собирался консилиум и Сакуров снова возил козу к козлу, проклиная тот день и час, когда он расчувствовался и поверил «доброму» Мишке.

 Жорка тем временем пил, стремительно пропивая вырученные от продажи свиней деньги. Но ещё стремительней деньги обесценивались, благодаря инфляции и демократам, которые своё дело знали туго, за что Европа с Америкой их уважали. В общем, чтобы не обанкротиться окончательно, Сакуров поспешил выручить большую часть денег и, попеременно ругаясь то с Жоркой, то с самим Семёнычем, организатором пьяных оргий, купил новую партию поросят, числом десять визжащих недорослей, гусака на завод и трёх симпатичных гусынь. Затем Сакуров докупил зерна с комбикормом и, тайком от односельчан, купил пять мешков сахара. Год обещал быть урожайным на яблоки, поэтому искушённый в виноделии переселенец собирался сделать вино и водку и на обмен, и для удовлетворения известных потребностей своих теперешних земляков – приятелей. Ещё Константин Матвеевич приобрёл по случаю пять пятидесятилитровых бутылей. Сделал он это тоже тайно, совершенно нечаянно наткнувшись на одну из таких бутылей, пузатую и со сравнительно узким горлом, на базаре. Торговал бутыль какой-то интеллигентного вида мужичок в замшевой паре, с замшелой физиономией и разноцветным, наверно от авитаминоза, носом. Просил мужичок за свою бутыль до смешного мало, поэтому Сакуров даже не стал торговаться. А потом выяснилось, что данный мужичок – бывший завхоз местной больницы, сокращавшейся в виду демократических перемен и в плане штатов, и в плане услуг, оказываемых населению. Так вот, сократившись, замшевый мужичок связей с администрацией больницы окончательно не утратил, но, вступив с одним из представителей администрации в деловые отношения, принялся толкать на местном рынке разные, ставшие ненужными в больничном хозяйстве, предметы.