- Чтоб вы треснули! – бормотал Сакуров и, оставив в покое любительниц капусты, мчался к насыпи. По рассказам очевидцев он знал, что железнодорожники (особенно водители мотовозов) положительно относятся к таким ДТП, потому что из пассивных участниц вышеупомянутых ДТП получаются отменные котлеты, отбивные и прочие мясные блюда вплоть до копчёных рёбрышек. Поэтому подавляющее число железнодорожников (и все без исключения водители мотовозов) никогда не делали ничего от себя зависящего, чтобы избежать похожего ДТП с такими симпатичными парными его жертвами.

 - Я вам рога поотшибаю! – сипел Сакуров и пинками сшибал упрямых тёлок с насыпи. Вдали с сожалением гудел мотовоз, Константин Матвеевич сбегал с насыпи вслед за тёлками и старался направить их туда, откуда снова потянулись в капусту их охочие до культурной зелени подруги.

 «С ума сойти, - лихорадочно думал он и чувствовал, что ещё немного, и он начнёт лаять. – Однако как с этими блядями справляются Мишка с Витькой? Впрочем, Мишке на лошади сподручно, но Витька ведь на своих двоих?!»

 Потом пошёл дождь, и тёлки, как тараканы, стали разбредаться по посадкам. А Сакуров, как дурак, лазал по посадкам за тёлками и пытался собрать их в одно стадо. А затем, когда ноги стали отказывать окончательно, Константин Матвеевич решил на всё задвинуть и прилечь на какой-нибудь поваленный ствол хотя бы отдышаться. Как он прилёг, так, несмотря на зарядивший дождь, и вырубился. А когда очнулся, дождь уже поливал вовсю, а Жорка с Варфаламеевым гнали стадо в загон.

 - Братцы! – завопил благодарный Сакуров. – Что бы я без вас делал?!

 - Пропал бы на хрен! – весело отозвался Жорка. Когда он успел протрезветь, имея после ухода Сакурова на работу почти литр спирта, оставалось только догадываться. Впрочем, Варфаламеев тоже держался ровно. А вот Мироныч стоял у загона на четвереньках.

 - Костя, миленький, я вам обязательно помогу загнать стадо, - грозился старый хрыч. Тёлки шли прямо на него, а Мироныч тщетно пытался принять вертикальное положение.

 - Мироныч, отползи в сторону! – орал Жорка. – А то тебя опять кто-нибудь обгадит!

 - Я его оттащу, - спешил к Миронычу Варфаламеев.

 - Да, встань потом у входа. Посчитаем…

 - Хорошо…

 Как ни странно, но Сакуров в первый день своего пастушества не посеял ни одной головы. Это стоило отметить. Впрочем, отмечать пришлось бы и без этого, потому что Жорка нашёл очередную заначку в виде двухлитровой банки своего фирменного самогона и…

 В общем, продолжать собирались в избушке Мироныча. Во-первых, не тащить же старого хрыча к Жорке или Сакурову. Во-вторых, тот мог сам поползти за продолжением в любую избу, а кому это было надо? Дело в том, что Мироныч уже вырубался у Жорки на диване в большой комнате. А потом он захотел ночью по малой нужде, но, якобы не сориентировавшись в незнакомой обстановке и не желая беспокоить хозяина, вырубившегося в своей спальне, справил малую нужду в укромном, по его мнению, месте. Короче говоря, Мироныч надул в Жоркины резиновые сапоги, которые стояли в кухне. Потом Мироныч снова улёгся на диван и спал, как младенец, до тех пор, пока его не стащил на пол разъярённый Жорка. Мироныч долго отнекивался, но потом, припёртый к стенке вещественными доказательствами в виде полных известно чем резиновых Жоркиных сапог, стал ругаться и говорить, а зачем, дескать, его затащили в незнакомую обстановку? Ну, и про свою деликатность, не позволившую ему тревожить спящего хозяина, не преминул вставить.

 У Мироныча банкетали часов до одиннадцати. Старый хрыч выставил на закусь солёные кабачки, отвергнутые даже его неприхотливыми детьми-бизнесменами, и от выпивки, даже падая со стула, не отказывался. Да ещё пытался петь романс на стихи Есенина. А может, и не Есенина, но что-то про рощу золотую, которая отговорила серебряным печальным языком, и про журавлей, которые…

 - Тоскливо завывая, вдруг потянулись к югу босиком, - перебил старого хрыча Жорка.

 - Неправильно, - бубнил Мироныч и снова норовил упасть со стула, но его заботливо придерживал Варфаламеев.

 - Почему неправильно? – спрашивал добрый пьяница Петька Варфаламеев.

 - Потому что не босиком, - упрямо твердил старый хрыч.

 - В штиблетах? – ухмылялся Жорка.

 - Не в штиблетах, - возражал старичок.

 - Значит, в кроссовках?

 - И не в них…

 - Тогда босиком. Слушай, пошёл в жопу, а?

 - Никуда я не пойду, потому что вы без меня остальную самогонку выпьете… 

 А том, как он будет справляться завтра, Сакуров старался не думать. Он пришёл в свою избу, переоделся в чистое и, так как топить было лень, завалился спать в одежде. Дождь монотонно барабанил по жестяной крыше, за окном спальной неназойливо капало из прохудившегося желоба. Времени было…

 «А какая на хрен разница?» - подумал Сакуров.

 - А вот никакая не на хрен, - послышался знакомый голос.

 - Фома, ты? – машинально уточнил Сакуров.

 - Мы, - доложил невидимый домовой.

 - Что так официально? – переспросил Сакуров. – Или ты не один?

 - Один.

 - Понятно…

 Насчёт понятно Сакуров сказал совершенно бездумно, поскольку понятие «понятно» даже рядом не стояло с его способностью что-либо нормально понимать. Хотя свой прошлый сон он помнил отчётливо, и даже про свою временную амнезию не забыл, когда в какой-то момент прошлого сна Константин Матвеевич забыл такое простое название места следования как Сакура.

 - Какая-то на фиг Сакура, - ворчливо заметил Фома, - напридумывают всякого от белогорячечного бреда, а потом маются.

 - Ну, мне ещё до белой горячки далеко, - лениво и не совсем уверенно возразил Сакуров. – А вот ты явно страдаешь склерозом.

 - Это ещё почему? – удивился Фома.

 - Да взять ту же или того же Сакуру, - пробормотал, засыпая (если, конечно, он уже не спал), Сакуров, - но даже не о Сакуре речь, потому что ты даже в такой ерунде, как дух первозданный и душа, запутался. То есть, не запутался, а сначала врал одно, а потом другое… Сперва ты говорил, что у меня есть этот самый дух, а потом пошёл в отказ… А что про душу пел?

 «А что он пел?» - прервался на случайную мысль Сакуров, но решил не отвлекаться и закончил тираду в заданном ключе:

 - Сначала одно, потом – другое, а ещё ночь спустя – третье. В общем – склеротик ты хренов… Или демагог… завзятый…

 - Ты сам-то разумеешь, о чём глаголешь, грешный? – кротко поинтересовался Фома.

 - Ну, заглаголил…

 - Ты не спи!

 - Тебя не спросил…

 - Ладно, пошли к твоей Сакуре.

 - Пошли…

 Константин Матвеевич, как будто и не засыпал (или не спал вовсе) бодро соскочил с кровати и встал на лыжи. Он помахал руками, уверенно ожидая, что лыжные палки окажутся в них так же спонтанно, как под ногами лыжи, но никаких палок не образовалось.

 «Да и хрен на них», - легко подумал Сакуров, дёрнулся корпусом и покатил на лыжах по зелени холма, неизвестно откуда взявшегося в его малогабаритной спальне. При этом он скользил не вниз, а вверх по склону. Но ни вектор движения, ни явление холма его не удивляло, как не удивлял сам факт катания на лыжах по зелёной травке.

 - Нельзя ли побыстрее? – поторопил Сакурова Фома, рассекающий ту же травку на каноэ. И получалась такая интересная картина, что Фома на своём каноэ рассекал травку сверху вниз, а Сакуров на своих лыжах – снизу вверх. Они рассекали навстречу друг другу, но встретиться никак не могли. По этому поводу в голове Константина Матвеевича родилась версия о разных пространствах с прозрачной между ними границей, в каковых пространствах с аналогичными холмами и травкой на них они с Фомой присутствовали. И всё бы хорошо (в смысле правдоподобности версии), однако имелась маленькая нестыковочка. Дело в том, что Фома рассекал на своём каноэ вниз по своему пространству чётко по линии движения Сакурова, но не приближался, а удалялся. Хотя голос постоянно аукающего Фомы с аналогичной постоянностью приближался. А на фига, спрашивается, если ты и твой домовой находитесь в разных пространствах и двигаетесь навстречу друг другу, друг от друга удаляться, да ещё мудрить с акустическими эффектами? Ведь если ты и твой домовой двигаетесь навстречу друг другу в разных пространствах, вы обязательно должны пересечься. Или, на худой конец, столкнуться. Ну, всё равно, как будто вы ехали бы во встречных троллейбусах.