Потом приятели позавтракали, а за завтраком обсудили варианты покупки легковухи. Вернее, микроавтобуса, потому что микроавтобус для сельского хозяйства подходил лучше, чем обычная легковуха. Потом к ним пришёл Варфаламеев и спросил, не видели ли они Мироныча.

 - Нет, не видели, а на что он тебе? – задал встречный вопрос Жорка.

 - Я ему дал три десятка яиц, а он мне обещал принести чего-нибудь выпить, - объяснил Варфаламеев.

 - Давно несёт? – ухмыльнулся Жорка.

 - Третий день…

 - То-то я слышу, что Дик воет, как Зураб Соткилава (60), - несколько раз подряд ухмыльнулся Жорка. – Ладно, не горюй, литр для тебя у меня найдётся.

 - Жорка, родной! – прослезился Варфаламеев.

 - Мы там твои мешки освободили, отнеси их домой и приходи, - велел Жорка. – Кстати, у тебя сколько кошек?

 - Четыре штуки. А что?

 - Ничего. Принеси двоих Косте. А то от его кота пользы в хозяйстве, как от гвоздодёра в программировании.

 - Принесу, принесу! – замахал руками Варфаламеев и убежал выполнять поручение.

 Варфаламеев завис с Гришей и Виталием Иванычем. Жорка занялся своими делами, а Сакуров пошёл посидеть под сакурой. Вернее, под хилым саженцем того, что он считал сакурой. Но так как сидеть ещё было не под чём, то это только так говорилось, а на самом деле Константин Матвеевич стоял возле саженца, невольно думал о Японии, чего с ним раньше без определённой мотивации не случалось, и слегка грустил о том, что не видит никаких снов.

 «Тоже мне, соскучился! – упрекнул себя Сакуров. – Давно с домовым не общался? Нет, хватит с меня полётов во сне и наяву…»

 Убеждая себя, Константин Матвеевич чувствовал, что получается это у него не совсем убедительно, потому что он не верил в своё окончательное исправление. В смысле, исправления своего периодически пьяного, граничащего с белой горячкой, поведения на стопроцентно трезвое.

 «Ну почему нет? – продолжал убеждать себя Сакуров. – Ведь есть же люди, которые совсем не пьют. Ну, например…»

 Тут Константин Матвеевич забуксовал, потому что не знал в своём окружении ни одного человека, кто не пил бы совершенно.

 Пока он «сидел» под сакурой, прикидывая, что бы ему приготовить на обед, подала голос коза. Ей надоело пастись на чердаке, она спустилась во двор и бекала там до тех пор, пока её новый хозяин не вывел в заросли на огороде учительшы и не оставил её там бродить на десятиметровой верёвке вокруг вбитого в землю специального металлического штыря с кольцом. Коза успокоилась и принялась щипать какой-то ржавый сорняк, но в это время послышались вопли Мироныча. Он наконец-то вернулся из города, но не поспешил покормить Дика или отдать самогон Петьке Варфаламееву, а наехал на Жорку. Бывший интернационалист как раз вышел покурить на крыльцо, вот там на него наехал старый хрыч.

 - Вы знаете, вы непорядочный человек! – надрывался Мироныч, перекрикивая своего оголодавшего дармоеда. – А я, между прочим, дополнительно потратился на спектральный анализ того горшка, который вы мне подсунули!

 - Ты порядочный, - веселился неунывающий Жорка. – А если потратился – запиши на мой счёт.

 - И запишу! – визжал бывший советский директор, не успевший стать демократическим олигархом местного значения только потому, что его выперли из директоров задолго до приватизации. – Вы что думаете, я вам это оставлю? У меня семеро сыновей на руках, одна дура-дочка, шестнадцать внуков, четыре внучки и чёрт знает сколько правнуков! А я должен прощать вам ваши долги?! Нет уж, увольте!

 - Мироныч! – крикнул Сакуров. – Покормите Дика! Или хотя бы выпустите его – я сам покормлю…

 - Здравствуйте, Костя! – откликнулся старый хрыч. – Сейчас выпущу. Кстати, я слышал, вы получили зерно и зарплату?

 «Откуда?» - удивился Константин Матвеевич.

 - Да, получил, - сказал он.

 - Когда я могу взять причитающуюся мне долю? – поставил вопрос ребром Мироныч.

 - Ну, денег я вам не дам, - с неожиданной твёрдостью возразил Сакуров, - потому что мы с вами остались без привеса. Можете спросить Мишку. А вот половину зерна забирайте хоть сейчас.

 - Так я пошёл за мешками! – обрадовал Сакурова Мироныч. – И Дика заодно выпущу…

 Мешки у Мироныча оказались что надо. Очевидно, их шила сама Аза Ивановна, а образец взяла с чехла, в котором бывший капитан политотдела притаранил из побеждённой Германии трофейное фортепиано. Таких мешков Мироныч принёс десять штук, пытаясь убедить Сакурова в том, что в каждый мешок входит даже меньше пятидесяти килограммов зерна. Но Жорка распорядился мерить зерно вёдрами. Мироныч с вёдрами не согласился. Тогда Жорка сказал, чтобы тот просто шёл на хрен без всякого зерна. Мироныч покочевряжился-покочевряжился и согласился.

 - Надо было десять Варфаламеевских мешков не опорожнять, - заметил Сакуров, почти без сожаления наблюдая, как Мироныч без их с Жоркой помощи наполняет свои мешки своим пятнадцатилитровым ведром и на тележке увозит в один из своих сараев.

 - И плакали бы тогда мешки Варфаламеева, - возразил Жорка.

 - Как? – не понял Сакуров.

 - Молча, - сказал Жорка. – Тут такой народ, что если к кому какое добро попадёт, то пиши пропало.

 - Что ты говоришь? – удивился Сакуров.

 - То и говорю. В прошлом году, тебя ещё не было, мы тут выпивали на полянке, а Шура, твоя соседка, принесла трёхлитровую банку с огурцами на выброс. Принести – принесла, а пустую банку забрать не догадалась. Зато Мироныч после гулянки всё прибрал и банки не стало. Так же, как нескольких мельхиоровых вилок с ложками, притараненных дураком-Семёнычем.

 - Что ты говоришь? – снова удивился Сакуров и мельком подумал о том, что сколько он здесь ни живи, удивляться не перестанет. Подумав, Константин Матвеевич спросил Жорку:

 - Слушай, а тебя этот ровесник Николая второго кровавого (61) не замучил? Ведь он тебе прохода не даёт со своими тупыми претензиями?

 - Ну, мне это всё из-за моей контузии по барабану, - отмахнулся Жорка, - но иногда охота утопить их обоих.

 - Обоих – это кого? – уточнил Сакуров.

 - Мироныча и Дика.

 - Дика за что? Его бы накормить, как следует…

 - Наших собак, как наших людей, хрен накормишь, - туманно пояснил Жорка. – Наши люди и наши собаки могут вообще обходиться без всякой жратвы, но стоит их к ней подпустить… 

 Сакуров, продолжая держать себя за горло в том смысле, что не позволял туда просочиться никакой градусной влаге, как бы ему ни хотелось, продолжал ожесточённо упираться на ниве собственного земледелия с прикладным к нему скотоводством. Он продолжал, дни летели, как виртуальные птички сквозь не густо сплетённую сеть призрачного времени, а Константин Матвеевич не уставал удивляться Жоркиной способности не унывать во все времена, какие бы они не были. Будь то период почти беспробудного пьянства, самоотверженного труда всухую или никакого времяпрепровождения, когда Жорка и не пил, и не работал. В такие периоды бывший интернационалист запирался в своей избе и запоем читал то ли Чехова, то ли Достоевского. В такие периоды его не могла потревожить ни одна собака, и даже Сакуров не мог достучаться до своего ближайшего соседа. Потому что на стук Жорка не отзывался, но валялся на своём диване, дымил дорогими сигаретами и совершал очередное автономное плавание под парусами сухопутного Достоевского или не более мористого Лескова.

 Впрочем, на следующий день после своего приезда из своего Подмосковья Жорка не запил и не увяз в любимой им русской классике, но развил бурную трезвую деятельность. Сначала они с Сакуровым, как истинно русские люди (японский папаша Константина Матвеевича в этом случае не в счёт) купили десятерых поросят и поставили их в сарай к Сакурову. Потом, когда поросята принялись дружно визжать, требуя нормальной еды, а не Мишкиной пшеницы, приятели бросились хлопотать насчёт приобретения удобоваримых отрубей. И без проблем разжились пятью тоннами вышеозначенного продукта. Отруби ссыпали в заготовленные хозяйственным Сакуровым закрома, а кормить поросят прикинули просто: греть воду, заливать ею отруби и в таком виде преподносить визжащим недорослям. Но поросята, заразы, пошли в отказ от такой жратвы. Пришлось срочно мотать в город и закупать молока. С молоком дело пошло много лучше.