- Рэкетиры, - сообщил Жорка и закурил. Пацаны лежали возле своей иномарки и не подавали признаков жизни. Кое-кто, правда, прикрывал голову. Кое-кто поджал ноги так, чтобы не получить по заветному месту. И все четверо время от времени подглядывали через зажмуренные глаза за несостоявшимися жертвами рэкета.

 - Ах, гады! – взвыл Семёныч, прошёлся по кругу, а потом уточнил: - Кого рекетируют?

 - Нас… хотели, - сказал Сакуров и одолжился у Жорки сигаретой.

 - Нас? Эти?! Ах, козлы! – задохнулся от возмущения Семёныч и снова принялся пинать пацанов. Те негромко крякали в ответ и только поворачивались «удобней».

 - Куда их теперь? – кровожадно спросил Семёныч, вконец умаявшись пинать рэкетиров.

 - Надо погрузить их в тачку, а тачку отогнать подальше, чтобы здесь не маячила, - предложил Жорка.

 - Точно! – воодушевился Семёныч. – Костя, ты водить умеешь?

 - Да.

 - Тогда ты поедешь на этой…

 Семёныч пнул рэкетирскую иномарку.

 - …А я на своей – следом. Доезжаем до Лопатинского моста, ты из этой тачки вылезаешь, и мы её с моста сталкиваем. А там такой омут…

 - Ты бы телевизор поменьше смотрел, – сказал Жорка.

 - Ну, вот чего ты постоянно лезешь? – завёлся с пол-оборота ещё горячий Семёныч. – Чего ты всё постоянно портишь!? Нет, ну чего ему надо? А, Костя?

 - Ладно тут руками размахивать, - одёрнул односельчанина Жорка, – лучше признайся, что иномарку водить не умеешь.

 - Кто – я?! – завопил Семёныч.

 - Тогда гони её сам до Лопатинского моста и сам её в омут сталкивай, - сказал Жорка. – Только сначала у Мишки разрешения спроси. Сдаётся мне – это его кореша.

 - Что?! Да как ты… Да Мишка…Да это, чтоб ты знал, такой человек!

 - Лучше б не знал.

 - Вот ведь гандон! – поддакнул Сакуров и вспомнил, как Жорка легко расколол рэкетиров насчёт наводчика. – Это ж надо такую подляну устроить.

 - Это ещё не подляна, - отмахнулся Жорка, - это всего лишь шутка.

 - Кто – шутка? – не понял Сакуров и пнул близлежащего рэкетира.

 - Да нет, эти как раз всерьёз хотели присосаться. Это Мишка так пошутил. Вернее, скажет, что пошутил.

 - Скажет?!

 - А ты думал, он скрывать будет?

 - Ни хрена себе…

 - Именно. Однако чё с этими делать?

 И Жорка пнул другого рэкетира.

 - Слышь, мужики, - отозвался рэкетир, - на хрена с нами чо-то делать? Может, мы сами поедем?

 - Так поезжайте с Богом, - разрешил Жорка. – Чё зря на земле валяться?

 - Так мы поехали?

 Пацаны оживились и, не вставая полностью, стали подвигаться к тачке.

 - Ах, козлы! – снова закипел Семёныч.

 - Поезжайте! Костя, держи Семёныча…

 Когда рэкетиры отвалили, к месту недавнего побоища подошли Гриша и Мироныч. Семёныч принялся повествовать, как он всех тут уложил, Жорка с Сакуровым помалкивали. Гриша минуты две послушал Семёныча, а потом не выдержал и стал вставлять в речь соседа реплики касательно собственных былых подвигов, когда он в одиночку разгонял толпы пьяных хулиганов. Мироныч продолжал изображать постную благодать. Сакуров огляделся и увидел Варфаламеева. Тот торчал возле своего дома и всматривался в происходящее, пытаясь определить, сулит ли его продолжение выпивкой? Затем Сакуров увидел Мишку. Рыжий великан сидел верхи на своей статной кобыле и неторопливым шагом приближался к северной околице. Вид при этом у Мишки был совершенно сказочный.

 «Этакий красавец-богатырь, а такая сволочь», - невольно подумал Сакуров и поймал себя на мысли, что он не может окончательно связать хлебосольного Мишку с определением «сволочь».

 - А ты чего раззявился? – неожиданно спросил Мироныча Жорка.

 - Это вы мне? – переспросил Мироныч.

 - Тебе, тебе. Что, думаешь, прикинулся бедным родственником, сбагрил рэкетиров по нашу душу и – до свиданья?

 - А я ему… А он мне… - продолжал горячиться Семёныч.

 - Он мне сюды, а ему ка-эк хрясь… - тоже вошёл в раж Гриша.

 - Как? – прикинулся дураком Мироныч.

 - Молча, - не отставал от старичка Жорка. – Я вот расскажу учительнице, как ты её сдал рэкетирам в виде богатой дачницы. Что, думаешь, она не расскажет об этом своему зятю? А у неё зять, сам знаешь кто…

 - Жорочка, миленький! – перепугался Мироныч и молитвенно сложил руки. – Не говорите, пожалуйста!

 Мироныч был в курсе зятя. Он также знал о нравах, царящих в среде столичных младобуржуев, которые, в отличие от местных коллег-альтруистов, не постеснялись бы ни ветхостью потенциального донора своих стартовых капиталов, ни его полом.

 - Литр водки.

 - Хорошо.

 - Водки, понял?

 - Понял.

 - Притащишь самогон – сделка аннулируется.

 - Х-хорошо, - с трудом согласился Мироныч.

 - А сейчас – два стакана твоей дряни Варфаламееву, - продолжил мучить старого сквалыгу злопамятный Жорка.

 - Жорочка, миленький! – снова взмолился Мироныч. – У меня здесь ничего нет!

 - Нет – значит, и базара нет. Приедет учительница и…

 - Ладно!

 - А чего это два стакана одному только Варфаламееву? – чутко отреагировал Семёныч.

 - Ну, я пошёл? – на всякий случай поинтересовался Гриша

 - Да, иди, - разрешил Семёныч, не собирающийся поить Гришу чужой самогонкой, которой могло оказаться мало.

 - Ну, и Семёнычу за его героизм не мешало бы, - сказал Жорка. Сам он пить дрянной самогон не собирался. Сакуров в этом был полностью солидарен с Жоркой. А вот Семёныч с Варфаламеевым пили всё, что пахло спиртным.

 - Тогда я им по одному стакану налью? – искательно вякнул Мироныч.

 - Сказано по два, значит – по два, - твёрдо возразил Семёныч. – Петька!

 - Ай?

 - Гони сюда, сейчас похмеляться будем!

 - Бегу-бегу!

 В это время к толпящимся подъехал на своей кобыле Мишка.

 - А я смотрю-смотрю и понять не могу: что тут у вас происходит? – запел он.

 - Да вот, рэкетиры приезжали, начали с Мироныча, но пожалели, как убогого, и стали на нас наезжать, - принялся повествовать Семёныч, - потому что Мироныч, оказывается, всех нас, кого можно рэкетировать, сдал с потрохами…

 - Сдал? – ахнул Мишка и зашёлся в заливистом смехе. – А вы чо?

 - А мы… - задохнулся Семёныч и повторил рассказ про героическое побоище с главным действующим лицом в виде самого себя.

 - Неужели в лёжку наваляли?! – не верил Мишка.

 - Еле ноги унесли! – хвастал Семёныч.

 - Зря вы с ними так сурово, - продолжая смеяться заливисто и звонко, словно невинное дитя, сказал Мишка.

 - Это ещё почему? – хмуро спросил Жорка.

 - Да это серьёзные ребята, и связи у них в авторитетной среде имеются, - сообщил Мишка.

 - Да на х… я их видал! Да мы… Правда, Жорка?! – снова загорячился Семёныч. В это время к ним подвалил страждущий Варфаламеев.

 - Ну? – спросил он.

 - Сейчас старый хрен выдаст тебе два стакана бесплатно, - сказал Жорка. – Повторяю: бесплатно. А это значит, что никаких десятков яиц ты ему должен не будешь. Понял? 

 Сакуров, не желая договориться с домовым в виде трёхколёсного чайника до белой горячки или какой-нибудь хронической шизофрении, снова решил завязать. Тем более, работ становилось всё больше и больше. А Сакуров, в отличие от односельчан, не мог пить и работать одновременно. Жорка тоже, из-за своей контузии, после сильных пьянок по два дня отлёживался в своей избе, после чего (в силу регулярных пьянок с обязательными адаптационными периодами) у него случался недокорм в подворье и кое-какие прорухи в огороде. Добрые соседи добросовестно докладывали о том Жоркиной супруге, и та пилила своего кормильца почём зря.

 В общем, дабы не надрывать супругу на дополнительные вопли и не запускать хозяйства, Жорка тоже завязал. Они с Сакуровым пахали как звери и попеременно гоняли в столицу, толкая зелень и ранние овощи. Толкать всё это добро в Угарове из-за местной политики цен не имело смысла. Зато в столице стали всё чаще возникать проблемы с реализацией товара. И если в первые демократические дни всякий желающий чего-нибудь продать мог встать в любом людном месте, то постепенно столичные власти стали наводить порядки. Они, власти, поняли, что рыночный хаос хорош, но в меру. То есть, пускать в него всякую сельскохозяйственную шушеру и бедных городских бабушек, всё-таки, не стоит, потому что он хоть и хаос, но тоже не резиновый. К тому же если всякий желающий начнёт иметь демократию, то кто тогда будет кормить демократов?