— Теперь уже недолго, Майкл. Клянусь тебе в этом.

Несмотря на все страхи Кирстен, волшебство срабатывало и в Тавире — она могла играть. И, так же как в Лондоне, Кирстен проводила все дни за пианино. Рождество пришло и ушло — Битон не появился. Приподнятое настроение постепенно улетучивалось. Кирстен ужасно скучала по нему. Он стал ей сниться по ночам, в краткие перерывы между занятиями музыкой Кирстен ловила себя на том, что не отрываясь смотрит на акварели, подаренные ей Эндрю. Так где же он?

Кирстен решила встретить новый, тысяча девятьсот восемьдесят первый год с большой пышностью. Она даже надела по случаю длинное белое, вышитое серебром крестьянское платье с глубоким вырезом, расшитую шапочку и серебряные сандалии. В уши она вставила серебряные сережки, а на запястье надела два серебряных браслета. В дополнение к наряду Кирстен посеребрила ресницы, покрыла веки пурпурным цветом и подкрасила лиловато-розовой помадой губы.

— Эх, какая красотка пропадает! — сетовала она, глядя па себя в зеркало. — Ну да ладно.

Кирстен кокетливо пожала плечами и, послав себе самой воздушный поцелуй, отправилась на кухню, где открыла бутылку шампанского, купленного в аэропорту Хитроу.

Она вышла в залитый светом сад и села с бокалом шампанского в руке в деревянное кресло. Воздух был мягким, слегка влажным, звезды в безоблачном ночном небе сияли тем же серебром, что и украшения. Неторопливо потягивая шампанское, Кирстен смотрела на звезды и думала только о хорошем. Восемьдесят первый должен стать для нее счастливым годом. Кирстен это чувствовала. К ней вернулась музыка. Совсем немного, и она вернет себе сына. Закрывшиеся перед Кирстен двери снова приоткрылись. Отворить их настежь — вопрос времени, и только. Она вернет себе все, что потеряла.

От выпитого шампанского у Кирстен кружилась голова: на душе было светло и ясно. Кирстен чувствовала себя богиней луны, как там ее звали? Кирстен собралась с мыслями и попыталась вспомнить. Как же греки звали богиню луны?

— Селена.

Кирстен вздрогнула. Бокал выскользнул из ее руки. Она даже не поняла, что задала свой вопрос вслух.

— Эндрю!

Эндрю появился несколько минут назад, но какое-то время он не в силах был сделать ни шагу, а лишь зачарованно смотрел на Кирстен. Ее серебристая красота была как бы частицей ночи, и Битон не осмеливался пошевелиться, чтобы не разрушить бесподобную по своей прелести картину. Так продолжалось до тех пор, пока она не заговорила. Эндрю шагнул было к Кирстен, но тут же остановился, впервые за это время увидев ясно ее черты. Боль, которую почувствовал Битон, была короткой, но сокрушительной. Он увидел в лице Кирстен то же выражение, что уловил в нем много лет назад, рисуя свой первый портрет Кирстен. И он понял в какое-то леденящее душу мгновение, что потерял свою Кирстен.

Она сидела неподвижно, опустив свои чудесные руки. Первым ее порывом было броситься к Эндрю, обнять его. Но она тут же приказала себе остановиться: он первым должен подойти к ней.

— Не хочу даже говорить с тобой. — Голос Кирстен, прозвучавший невнятным шепотом, остановил Битона всего в дюйме от нее.

Улыбка Эндрю была обескураживающей.

— Если так — не говори, дай мне только насмотреться на тебя.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица, по она отвела голову. Рука Битона упала вниз.

— Ты сбежал, негодяй, — процедила Кирстен сквозь стиснутые зубы.

Эндрю уставился взглядом в землю:

— Не подлец, скорее трус.

— И что?

Эндрю пожал плечами:

— Ведь я вернулся, а?

Кирстен только еще больше нахмурилась.

— Кирстен, я вернулся потому, что решил попытаться жить только днем сегодняшним и прекратить постоянно копаться в прошлом. Я больше не требую гарантий на завтра. Я хочу, чтобы все происходящее значило то, что на самом деле значит. И мне казалось… я надеялся, и ты теперь так чувствуешь. Очевидно, я ошибся.

Битон повернулся, чтобы уйти.

— Подожди, пожалуйста.

Кирстен никогда не спрашивала Эндрю о завтрашнем дне. Завтрашний день они всегда видели каждый по-своему. Они понимали это с самого начала, и тем не менее они начали. Кирстен была убеждена, что ничего с тех пор не изменилось, ровным счетом ничего. Мысль об этом печалила ее. Но ей нужен был Эндрю, и не важно, сколько это продлится. Кирстен сделала шаг вперед и коснулась руки Битона.

— О Боже, Кирстен!

Эндрю обнял ее и поцеловал со страстью, которая тут же охватила их обоих.

Через минуту они уже лежали в кровати и занимались любовью.

— Еще, — потребовала Кирстен, тело которой все еще подрагивало от только что испытанного наслаждения. — Ах, пожалуйста, возьми меня еще раз!

Эндрю исполнил желание Кирстен.

И только после этого, когда они уже в сладком изнеможении лежали в объятиях друг друга, она заметила, что с шеи Эндрю исчезла цепочка с обручальным кольцом.

— У меня есть для тебя сюрприз, — приподнявшись на локте и с нежностью глядя ей в лицо, сообщил Эндрю.

Кирстен с трудом обрела голос.

— У меня тоже кое-что для тебя припасено.

— Сначала ты, — потребовали они в один голос и расхохотались.

Былое напряжение, возникшее в первые минуты встречи, лопалось подобно пузырькам мыльной пены. Эндрю натянул на себя джинсы, Кирстен обрядилась в его рубашку.

— Сейчас я вернусь. — Эндрю наклонился и чмокнул Кирстен в губы.

— Я жду в гостиной.

Когда Эндрю вернулся, Кирстен уже сидела за пианино. Глядя на освещенный зыбким пламенем голубой свечи профиль, Эндрю почувствовал, как где-то глубоко в паху у него что-то сжалось. Вот в чем дело, вот почему в лице Кирстен появилось это выражение. Держа в руках большой акварельный портрет в покрытой серебрянкой раме, он сделал было шаг вперед, но тут Кирстен опустила руки на клавиши, и комнату наполнили божественные, подобные игре солнечных лучей на глади пруда звуки.

Они долго сидели молча, после того как смолк последний аккорд, а потом заговорили одновременно, наперебой. Успокоившись, заговорили по очереди, и, когда наконец выговорились, Кирстен сходила на кухню и принесла оттуда два хрустальных бокала с шампанским.

— За искусство, — предложил тост Эндрю.

— За сегодня, — отозвалась Кирстен.

В свой следующий визит на яхту Эндрю Кирстен обнаружила исчезновение всех следов, напоминавших о Марианне, за исключением триптиха, перекочевавшего в гостевую каюту. Его место в каюте капитана занял портрет Кирстен — один из многих, сделанных Эндрю за десять недель своих одиноких скитаний по морям.

Несмотря на то что Кирстен твердо придерживалась принципа восьмичасовых занятий музыкой семь дней в неделю, Эндрю удавалось отрывать ее на незапланированные путешествия на яхте. В марте они поплыли на Майорку, в мае посетили Сардинию, а в июне Эндрю разлучил Кирстен с пианино, чтобы сплавать на Сицилию.

— Ты знаешь, а ведь я давно не слышала о Полисисах, — заметила как-то за ужином Кирстен.

Эндрю какое-то время задумчиво ковырялся в морковке.

— Может, вместо того чтобы ждать приезда Маркоса в Тавиру в июле, поплывем в Афины? Устроим мальчику сюрприз. Школа ведь уже закончилась, и нам ничто не мешает взять Маркоса с собой на яхту. Как думаешь? — наконец предложил он.

— Думаю, что это замечательная идея.

Насколько Кирстен и Эндрю радовались осенившему их решению, настолько же они оказались не готовы к тому, что ожидало их в Афинах. Поднимаясь пешком из порта в город, оба были потрясены тем, насколько действительно оказались оторваны от внешнего мира: они и слыхом не слыхивали о разыгравшейся в Афинах трагедии.

Весной страну потрясла целая серия мощных землетрясений. Их толчки ощущались даже в таких отдаленных местах, как Эпир, Крит и Ионические острова. Эпицентр же землетрясения лежал в Коринфском заливе, и потому основной удар пришелся на Афины. Десятки людей погибли, сотни были ранены, ущерб, нанесенный городу, исчислялся миллионами долларов.