— Почему бы и нет?

— Ты знаешь, почему нет.

Слушая мягкий шелест стремительных волн, ударяющих о борт яхты, Кирстен и сама захотела, чтобы не было этого «почему». Насколько проще было сказать «да». Но это бы значило отказаться от музыки, от Джеффа и от мечты, все еще горящей в каждой клеточке Кирстен.

— Ты всегда можешь вернуться в Нью-Йорк, — предложила она Эндрю, на что тот лишь застонал. — Там тоже есть куча мест, куда ты мог бы плавать вдоль Восточного побережья: залив Лонг-Айленд, Кейп…

— Слишком холодно.

— Каролина…

— Тоже холодно.

— Кейс. — Не услышав комментария Эндрю, Кирстен продолжила уже с надеждой: — Карибское море. Видишь, список можно продолжать бесконечно.

— Ха!

— Ну, приведи мне хоть один веский довод, почему нет?

Битон вскочил на ноги, повернулся и оперся спиной о мачту.

— Ты знаешь, почему нет.

Кирстен взглянула на усеянное звездами небо.

— Как же назвать эту комбинацию? — мягко спросила она, устремив взгляд к созвездию Плеяд. — Пат или мат?

Услышал ли ее Эндрю или нет, но вопрос остался без ответа.

Кирстен зябко повела плечами. Ночной воздух становился все прохладнее. Кирстен перевела взгляд на холмистый берег, и ей очень захотелось увидеть там свой маленький домик, затерявшийся в темноте среди множества других домишек. После месячного отсутствия Кирстен сама удивилась, насколько же она соскучилась по своему родному очагу.

— Пойдем, — прервал ее мысли Эндрю. — Я провожу тебя домой.

Кирстен, казалось, несколько смутилась:

— Я вижу, стоило только благополучно приплыть в родной порт, как тебе уже не терпится от меня избавиться, — попыталась она пошутить, но шутка не сработала.

Выражение лица Эндрю было необычно суровым, и Кирстен моментально забеспокоилась.

— Что-нибудь не так?

— Да нет, ничего. Просто я устал — вот и все.

Встав на ноги, Кирстен обняла Эндрю за талию:

— Ты не хочешь, чтобы я осталась и уложила тебя в постельку?

Эндрю обнял Кирстен в ответ, но сказал:

— Не сегодня.

Печально вздохнув, Кирстен опустила руки.

— Ну что ж, пойду складывать вещи…

— А ты знаешь, что тебе в городе уже дали прозвище? — спросил Эндрю, подавая Кирстен руку и помогая ей спуститься с яхты. — Они зовут тебя Ла Бранка.

— Белая?

— Легко запомнить, правда?

— Ла Бранка. — Кирстен примерила слово к себе, несколько раз прокатив языком твердое «р». — Мне нравится. Но, думаю, Ла Прада мне понравилась бы больше.

— Серебряная? Разумеется, почему бы и нет?

— Тем более по нынешним ценам, я могла бы приносить удачу.

— Ага! Так я и знал! — засмеялся Эндрю и замахал единственному такси, проезжавшему в это время вдоль побережья. — Ты уже соскучилась по газетным сплетням.

Они сели в машину.

— Порой страшно хочется узнать, что же происходит в свете. — Кирстен сделала вид, что падает в обморок, и откинулась на колени Эндрю.

Он обнимал ее всю дорогу до дома, но, как только довел ее до порога, повернулся и собрался уходить.

— Кажется, я вряд ли смогу затащить тебя к себе, если даже предложу рюмочку клубничной настойки или чашку горячего шоколада. — Кирстен всеми силами пыталась сдержать дрожь в голосе.

— Если я войду, я наверняка останусь.

— А мы не можем себе этого позволить, да?

— Кирстен, прошу тебя. Я совершенно выдохся, и все, чего мне хотелось бы, так это немедленно завалиться спать.

Эндрю нежно поцеловал Кирстен в губы, потом повернулся и, не оборачиваясь, быстро пошел по дорожке.

Кирстен смотрела вслед Битону глазами, полными слез, и паника волнами поднималась в ее душе. Только ли ей показалось или в этом поцелуе на самом деле заключалось последнее «прости»?

Несмотря на свое обещание, Эндрю вообще не лег спать. Большую часть он провел в беспрерывном хождении то по палубе, то по каюте. К нему вернулась неутомимость, и им овладели те же судорожные чувства, что выдернули Эндрю из его защитной шкуры в ночь первого ужина с Кирстен. Эндрю вспомнил о вопросе, заданном им сегодня Кирстен, и вздрогнул. Что на него нашло? Кого он испытывал — ее или себя? Спросил, не хотела бы Кирстен провести так остаток жизни, а если бы она ответила «хочу»?

Сказать по правде, во время их путешествия бывали моменты, когда Эндрю фантазировал о том, что они с Кирстен уходят в серию бесконечных плаваний, но бывали и моменты, когда он задыхался от их близости. Прежде он никогда так долго не разделял свое одиночество на борту «Марианны». Разве что с воспоминаниями. И они не занимали много места. Но этот месяц, проведенный на яхте с Кирстен, изменил многое.

На судне не осталось места для самого Эндрю.

Память о Марианне и реальность с Кирстен заполнили все пространство, окружили Эндрю и загнали его в тесный, душный угол. Впервые в жизни он узнал, что такое клаустрофобия.

Все, что ему сейчас было нужно, — вернуть себе пространство.

Проснувшись на следующее утро, Кирстен обнаружила на входной двери приколотое к ней письмо. С ушедшим в пятки сердцем Кирстен вскрыла конверт и прочла:

«Моя прекрасная Ла Бранка,

Говоря о том, что устал, я не лгал, я и теперь уставший. Говоря, что мне нужно выспаться, я тоже не лгал, у меня сейчас слипаются глаза. Но больше всего мне сейчас нужно время. Собственное время, время, чтобы побыть наедине с собой, время, чтобы иметь время, если в этом есть какой-то смысл.

Мы так долго были рядом, что сердца наши стали биться в унисон; порой я спрашиваю себя, помнит ли мое сердце свой ритм? Думаю, что именно это я и должен выяснить. И, как только мне это удастся, я вернусь. Несмотря ни на что, вернусь. Обещаю.

Эндрю».

Кирстен не поверила своим глазам, отказывалась верить. Она должна была сама убедиться.

Залив выглядел как обычно. Те же звуки, тот же запах, даже ветер тот же. Стоящие на якорях судна покачивались на волнах. В небе кружили чайки. Рыбаки вываливали из сетей на палубу пойманную рыбу. Макрель, окунь, камбала, сардины укладывались в высокие серебристые пирамиды. Кирстен слышала крики чаек, голоса и смех рыболовов. Она чуяла запах соленого моря и умирающей рыбы. Ощущала жар солнца на своем лице и прохладу морского бриза в своих волосах.

И все же, видя и слыша, Кирстен ничего не чувствовала.

Все оказалось правдой. «Марианна» действительно покинула порт.

Эндрю ушел. Опять.

Четыре дня Кирстен по два раза ходила в порт. Потом перестала. Вместо этого она купила большую карту мира и принялась выискивать на ней места, где никогда не бывала. Это должно быть что-то экзотическое, к примеру Фуджи, Бирма, Таиланд или Самоа. А может, даже Галапагосы. Кирстен провела пальцем линию от Таити к Маркизским островам, потом вернулась к Таити и подумала про себя: «А почему нет?»

Впервые за пять дней она почувствовала себя лучше. Даже повеселела. Нет ничего лучше, чем предвкушение путешествия, чем обещание каких-то невероятных приключений. Спрятать боль подальше, по крайней мере на время.

Переодевшись, Кирстен отправилась в город, а точнее на почту, позвонить. Всего один звонок — и можно собираться в дорогу. Кирстен принялась вслух напевать веселенькую мазурку и неожиданно услышала, как кто-то окликает ее по имени. Это был Антонио Зена, один из почтовых клерков, махавший Кирстен зажатым в руке желтым конвертом. Кирстен вдруг онемела и умерла.

— Сеньора Харальд! — Совершенно запыхавшийся Антонио подбежал к Кирстен, его смуглое лицо заливал пот, лысина раскраснелась на солнце. — А я как раз шел к вам домой, а тут увидел вас. Вот, сеньора, вам телеграмма.

Кирстен невидящими глазами смотрела на конверт, руки сковала хорошо знакомая непослушность. Негнущимися пальцами она заставила себя вытащить из конверта бланк телеграммы и развернуть его. Кирстен пыталась убедить себя, что в телеграмме не обязательно будет что-то плохое, может быть, совсем наоборот — что-нибудь замечательное. Может, это Эндрю решил предупредить ее о своем возвращении в Тавиру. Может, от Скотта, с сообщением о благополучном результате последней поданной ими апелляции или что убийца Мередит наконец пойман. Может, телеграмма от Ларисы и Александроса, что Маркос летит в Тавиру с неожиданным визитом.