— Что, что! — притворно закричала на Маркоса Кирстен. — Несмотря на ваш великолепный рост, мой юный друг, в этом учреждении привилегией все же пользуется возраст.

— Но теперь, когда я стал выше тебя, мне будет легче заботиться о тебе.

Маркос выглядел таким серьезным и искренним, что Кирстен расхохоталась.

— А что, я и в самом деле выгляжу такой беспомощной? — Кирстен шутливо хлопнула Маркоса по щеке. — Может, я и маленького роста, но ты помнишь поговорку о золотнике, а?

— Нет, не помню.

— Мал золотник, да дорог.

— Вы, американцы, — поморщился Маркос, — все любите обратить в шутку.

— Ну ты преувеличиваешь! Это относится лишь к некоторым случаям.

— Ну вот видишь, ты опять подкалываешь.

— «Опять подкалываешь», — передразнила Кирстен, игриво взъерошивая пальцами волосы Маркоса. Подросток резко откинул голову назад. — Ох-ох-ох! — Кирстен насмешливо изобразила на лице испуг. — Все признаки налицо.

— Какие признаки?

— Возмужания. — Маркос страшно нахмурился. — Знаешь, в это время мальчики, прости, молодые люди, не терпят, когда прикасаются к их волосам.

— Правда?

— Так мне говорили.

Маркос заметил тень, пробежавшую по лицу Кирстен, и тут же понял, о чем она подумала. Маркос поспешил переменить тему разговора:

— Ты знаешь, что у новой демократической партии сейчас сплошные проблемы. — Кирстен закашлялась и ответила отрицательно. — Отец говорит, что, если провести выборы завтра, социалисты Папандреу могли бы победить.

Еще некоторое время Маркос распространялся по поводу политического положения в Греции, а потом как бы между прочим кивнул на покрытое шалью пианино в гостиной.

— А я смотрю, ты по-прежнему используешь пианино только как декорацию, — с грустью заметил Маркос.

— А где же еще мне пристроить свою шаль? — засмеялась Кирстен.

Маркос никогда не узнает, как тяжко трудилась Кирстен для того, чтобы иметь возможность отвергнуть сказанное им. Бросив взгляд на бузуку, крепко привязанную к чемодану Маркоса, Кирстен сухо заметила:

— А я смотрю, ты все так же ни при каких обстоятельствах не расстаешься со своим инструментом.

Так оно и было на самом деле: последнее время они были просто неразлучны — Маркос и бузука, трудно было представить их друг без друга. К великому изумлению Кирстен, мальчик вдруг покраснел.

— За последний год я выучил несколько новых песен. Мне казалось, что они должны тебе понравиться.

Кирстен мысленно представила себе стоявшего перед ней юношу, коленопреклоненно исполняющего перед ней серенаду, понимая, что недалека от истины.

— С удовольствием их послушаю. А теперь как насчет прогулки по городу?

Но Маркос все это время выглядел рассеянным, причину чего Кирстен поняла лишь после того, как мальчик вроде бы мимоходом спросил:

— Ну а где же его картины?

— Под «ним» ты имеешь в виду Эндрю?

Маркос кивнул. Кирстен указала ему на две акварели, висевшие по диагонали на стене, над небольшим бюро, и Маркос подошел к ним поближе, чтобы рассмотреть.

Он стоял, опустив руки, задумчиво склонив голову набок, неторопливо изучая сперва одну картину, потом другую. Он приготовился возненавидеть работы Битона, но не смог. Они были настолько прекрасны, что ненавидеть их было просто невозможно. Маркос никак не мог настроиться на вражду к человеку, создавшему эти бесподобные произведения. Мальчик медленно выдохнул. Возможно, его страхи не имели под собой оснований.

— И когда же я смогу познакомиться с этим Эндрю? — спросил он.

— Вот уж чего не знаю.

— Как? — На лице Маркоса вновь появилась тревога.

— Он сейчас в Лиссабоне, — пояснила Кирстен. — У него выставка в одной из картинных галерей. — В голосе Кирстен зазвучала гордость.

На что Маркос осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил:

— Так что все это время мы проведем наедине? И никто нам не будет мешать?

— Да. Ты доволен? — Маркос кивнул. — Ну, вот и прекрасно. А теперь, когда мы все выяснили, не пришло ли время распаковать багаж? А после этого отправимся в город и пообедаем. Как насчет порции нежнейших устриц?

Маркос просиял:

— В «Жилао»?

Кирстен в последний свой приезд в Афины много рассказывала ему о бесподобно вкусных устрицах из «Жилао».

— Если пожелаешь.

Маркос энергично закивал в знак согласия, моментально превратившись из подобия взрослого мужчины в обыкновенного трогательного мальчишку.

С Маркосом Кирстен по-настоящему скучала по Эндрю лишь вечерами, когда приходилось одной ложиться в пустую постель. Дни, проведенные с мальчиком, были наполнены смехом, шутками и необыкновенной теплотой. Если они не гуляли по городу и его окрестностям или не купались на пляже у косы Илья-де-Тавира, то, потягивая лимонад, сидели на заднем дворике се дома, и мальчик, играя на бузуке, пел Кирстен свои песни. Каждый вечер они посещали новый ресторан; Кирстен учила Маркоса, как сказать по-португальски «маслины» (мексилоес), «маленькие устрицы» (амежаос), «осьминог» (полво) и маленькие рыбки, больше похожие на бульонные кубики (калдейрада), а потом со смехом наблюдала, как он пытался заказать ужин на двоих.

— А у них есть какие-нибудь особенные вина в Тавире? — спросил Маркос однажды вечером. — Ну, знаешь, как наша рецина?

— «Лагоа». Самое распространенное местное вино в Алгаври.

— А можем его заказать? — Кирстен заколебалась, но Маркос посмотрел на нее умоляющим взглядом. — Ну, пожалуйста, какая разница — рецина или лагоа? Дома я всегда пью рецину.

В конце концов Кирстен сдалась.

Неделя пролетела слишком быстро. Кирстен с Маркосом и оглянуться не успели, как настал их последний день в Тавире. Утро они провели в поисках подарков для Ларисы и Александроса, потом Маркос продолжил делать покупки самостоятельно, а Кирстен, вернувшись домой, занялась закруткой варений из персиков, слив и имбиря, которые намеревалась передать с Маркосом его родителям. Маленькая кухонька благоухала, как фруктовый сад во время сбора урожая. Весело напевая, Кирстен наполняла все новые и новые баночки, обвязывая каждую ленточкой определенного цвета, затем все это укладывалось в большую декоративную корзину.

Она не замечала появления Эндрю в кухне до тех пор, пока сильные мужские руки не обняли Кирстен сзади за талию. Она испуганно вскрикнула и выронила из рук стеклянную банку.

— Попалась! — воскликнул Эндрю, крепче сжимая в объятиях Кирстен и наклоняясь, чтобы поцеловать в шею. — Здесь пахнет чем-то ужасно вкусненьким, разумеется, я не имею в виду варенья, — прошептал Эндрю на ухо Кирстен.

Повернув ее к себе лицом, Эндрю нежно поцеловал Кирстен в губы.

Все вопросы, которые Кирстен собиралась задать Эндрю, растворились в пылу его страстного объятия. Всякий раз, когда она пыталась что-то спросить, Эндрю не давал Кирстен говорить очередным продолжительным, глубоким поцелуем.

— Эндрю, я…

— Потом, — настаивал Битон.

— Но я хочу узнать, как…

— Ш-ш-ш. Не сейчас.

Впереди была уйма времени, чтобы рассказать о том, как бесподобно все было, о том, что он продал все свои акварели и получил новые заказы, о том, чтобы поведать, как псе это время он скучал только по Кирстен. Но сейчас Эндрю хотелось одного — заняться с Кирстен любовь.

Подхватив любимую на руки, Битон понес ее в спальню и уложил на постель. Нетерпеливыми руками он принялся расстегивать блузку Кирстен, а его жадные губы тут же припали к волшебной лощинке между грудями. Кирстен застонала и выгнулась, пытаясь как можно крепче прижаться к телу Эндрю. Она сама была уже готова скинуть юбку, как вдруг вскрикнула и, вырвавшись из объятий Битона, принялась лихорадочно застегивать блузку.

— Маркос!

— Боже мой! Я же совершенно о нем забыл! — Эндрю смотрел, как Кирстен в спешке заправляет блузку и оправляет юбку. — А где он?

— Я послала Маркоса по уличным лавочкам купить кое-какие сувениры, но он должен вернуться с минуты на минуту.