Сумерки застали Кирстен на заднем дворе, где она занималась приведением в порядок маленького садика и огорода. К тому времени, когда окончательно стемнело, там не осталось ни одного сухого листика, ни одного увядшего цветочка, ни одного несобранного созревшего плода. Никогда еще ее задний дворик не выглядел таким аккуратным и ухоженным.

В десять вечера Кирстен еще раз попробовала поесть, но единственное, что ей удалось, так это пропихнуть в горло крошечный кусочек сыра. Не раздумывая, Кирстен отправила неудавшийся ужин вслед за обедом и решила попробовать купленную на базаре клубничную настойку. Крепкий напиток сразу же ударил в голову. Обрадовавшись, Кирстен наполнила второй стакан, после чего нетвердыми шагами прошла в спальню и, не раздеваясь, рухнула на постель, стараясь забыться пьяным сном.

Два часа спустя сон как ветром сдунуло. Действие настойки улетучилось, и Кирстен почувствовала начало нового ужасного приступа тоски и ощущение пустоты.

— Будь ты проклят, Эндрю Битон, — говорила она вслух, нанося кулаком удар за ударом по подушке. — Будь ты проклят, будь ты проклят!

Кирстен включила над кроватью ночник и попыталась читать. Прочтя в пятнадцатый раз одно и то же предложение, она наконец отбросила книгу в сторону, встала и, усевшись за письменный стол, решила закончить начатое письмо Маркосу.

Взяв ручку, Кирстен тут же отложила ее в сторону. Воспоминание о том, что написал ей Маркос в своем последнем письме, заставило сердце Кирстен слегка затрепетать. Итак, Майкл приезжал в Афины и разыскивал ее. Собственно говоря, уже дважды. Кирстен улыбнулась. Но и улыбаясь, она чувствовала в себе удручающую пустоту. «Майкл, — прошептала Кирстен. — О, Майкл, прости меня». Улыбка потускнела, а затем и исчезла вовсе. Минуту спустя состояние Кирстен совершенно изменилось — пришло вдохновение.

Кирстен подбежала к ночному столику у кровати, открыла верхний ящик и достала оттуда потертый кожаный мешочек с золотым браслетом и брелками. Как же она не подумала об этом раньше? С пятой попытки Кирстен удалось защелкнуть браслет на руке. Кирстен села за пианино и подняла крышку клавиатуры. На мгновение ей показалось, что ее сердце сейчас вырвется из груди.

«Только бы сработало, — вновь и вновь повторяла она, разминая пальцы. — Прошу тебя, Господи, пусть на этот раз сработает». Браслет холодил кожу, амулеты тряслись и позвякивали подобно колокольчикам, колыхаемым легким ветром. Душа Майкла была в браслете, в каждом из его амулетов, и ждала момента воплощения магического действия Майкла на Кирстен. Господи, помоги! Кирстен была готова. Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, она положила обе руки на клавиши.

В шесть часов утра, когда прозрачный свет новой зари, занимавшейся над Тавирой, только начал окрашивать комнату нежным розовым цветом, Кирстен оставила свои попытки. Пошатываясь, она добрела до дивана и рухнула на него в полном изнеможении и опустошенности, забывшись наконец тяжелым, всю ночь от нее ускользавшим сном.

Когда Кирстен услышала голос зовущего ее Майкла, ей показалось, что она проспала не более минуты. Однако медленно открыв глаза, она, к немалому своему изумлению, обнаружила, что уже почти стемнело. Желая окончательно проснуться, Кирстен, звеня браслетом, подняла руку. Она попросила Майкла подойти к ней поближе, ей хотелось рассказать ему только что приснившийся сон.

Эндрю двинулся было к дивану, но остановился на полпути, услышав незнакомое имя. Майкл? Какой такой Майкл?

— Кирстен?

Она испуганно вскрикнула, и Эндрю от неожиданности вздрогнул.

— Эндрю! — Широко раскрытые глаза Кирстен с расширившимися зрачками примяли цвет темно-фиолетовых ирисов. А где же Майкл? Разве она не пыталась играть на пианино, а Майкл не сидел рядом, помогая ей?

— Кирстен, что с вами? Что случилось? — Эндрю опустился на колени рядом с диваном и внимательно всмотрелся в лицо пытавшейся прийти в себя Кирстен. Когда Кирстен пошевелила руками, Битон наконец обратил внимание на браслет, и любопытство его возросло еще больше.

Кирстен заставила себя сесть и сосредоточить внимание на сидящем перед ней на коленях Эндрю.

— Эндрю! А я подумала, что вы уехали, — все еще в недоумении пробормотала Кирстен.

— Уехал? Да нет.

— Но вчера вас не было у стенда.

— Я ходил на Илья-де-Тавира.

Кирстен не знала, смеяться ей или плакать. Обнять ли Эндрю и сказать ему, как она счастлива видеть его вновь, или же наброситься на Битона с кулаками и накричать за то, что ушел, не предупредив, что вернется.

— Мне хотелось сделать вам сюрприз.

— Сделать мне сюрприз! — Руки Кирстен невольно принялись приводить в порядок смятую прическу; под ложечкой засосало, напомнив о том, что Кирстен уже почти два дня ничего не ела. Он хотел сделать ей сюрприз, подумайте, — только и всего!

Но Эндрю, казалось, не заметил обуревавших Кирстен чувств. Улыбнувшись, он поднялся на ноги.

— Поскольку вы никак не могли справиться с сомнениями, какую же из акварелей выбрать, я решил эту проблему за вас. А теперь подождите здесь.

Битон исчез на кухне, а Кирстен, облизав высохшие губы, принялась быстро приводить себя в порядок. В то время когда Кирстен пыталась разгладить несколько складок на помявшейся юбке, в комнату вернулся Эндрю, прятавший что-то за спиной.

— Не могли бы вы зажечь свет? — попросил Битон. — У меня обе руки заняты.

Кирстен, исполнив просьбу Эндрю, снова уселась на диван и с сияющим лицом ребенка, ожидающего чуда, притихла.

Взмахнув руками подобно фокуснику, Эндрю достал из-за спины две акварели размером восемнадцать на тридцать шесть сантиметров и гордо показал их Кирстен:

— Ну, что скажете?

Кирстен восторженно вздохнула:

— Эндрю, они изумительны!

Обе картины изображали море и берег у Илья-де-Тавира: один вид был написан на рассвете, второй — на закате. Утренний пейзаж был выполнен в трех цветах — переливчато-розовый, оранжево-розовый и аквамарин; вечерний же пейзаж был наполнен сверкающей чистотой коралла, граната и сапфира.

— Они просто изумительны, — повторила Кирстен. — Оба.

— Значит, заметано. — Эндрю осторожно поставил картины на кофейный столик. — Обе акварели — ваши, с наилучшими пожеланиями.

Кирстен одарила Битона ослепительной улыбкой.

— Спасибо, — хрипловатым шепотом поблагодарила она, каждый звук давался ей с трудом, ком в горле не позволил что-либо еще сказать. Кирстен захотела было обнять Эндрю в знак признательности за его трогательную заботу, но болезненное воспоминание о жутких часах, проведенных в мыслях об отъезде Битона, сдержало ее порыв.

— Абсолютно не за что. — Эндрю, засунув руки в задние карманы джинсов и раскачиваясь на каблуках, пристально изучал лицо Кирстен. В только что подаренной ему теплой улыбке скрывалась какая-то несказанная печаль. Битон снова посмотрел на золотой браслет с пятью маленькими амулетами и насторожился. — Кирстен, — мягко спросил он, — что-нибудь не так?

Кирстен, поигрывая браслетом, избегала встречаться глазами с Эндрю. Да, кое-что было не так. И все это крутилось вокруг ее абсурдно-надуманного обвинения Битона в исчезновении. За то короткое время, что Кирстен знала Эндрю, он успел вызвать в ней слишком много чувств!

Чувств, заставляющих ее вновь ощущать собственную уязвимость и зависимость, от которых Кирстен, как ей казалось, сумела избавиться. А ведь она ничего не желает чувствовать в отношении Битона, понимая, что рано или поздно наступит день, когда придется просто сказать: «Прощай». Но с Кирстен уже хватит. Она и так в своей жизни распрощалась почти со всеми.

— Кирстен. — Эндрю кончиками пальцев приподнял лицо Кирстен, чтобы лучше его разглядеть, но она отвернула голову.

— Все в порядке. Просто вы немного напугали меня своим появлением, вот и все.

— Вы хотите сказать, что я нагло ввалился, без приглашения? — Битон потер затылок и смущенно усмехнулся Кирстен. — Вы правы, я не сообразил. И поставил обоих нас в неловкое положение…