— Я не малыш, — запротестовал Маркос. — Мне семь на следующей неделе.

— В самом деле? — притворилась удивленной Кирстен.

— Неужели ты забыла? Ведь ты обещала повести меня в какое-то совершенно замечательное место, помнишь?

В глазах мальчика появился испуг.

— Ну, конечно, помню, — прошептала она. — Просто я тебя дразнила. Разве я могу забыть твой день рождения и наш первый поход на концерт?

Афинский симфонический оркестр с июля по октябрь выступал по понедельникам в «Одеоне» как раз под Акрополем, и Кирстен пообещала сводить Маркоса на концерт в день его рождения. Теперь она сожалела о своем опрометчивом обещании. Кирстен не была в концертных залах со дня своего последнего выступления за день до исчезновения Мередит. Неожиданно Кирстен почувствовала, что задыхается. Она вздрогнула и едва не выронила пустой стакан из-под сока.

— Кирстен, что с тобой? — Маркос инстинктивно схватил Кирстен за руку. — У тебя что-нибудь болит?

Кирстен наконец удалось сделать глубокий вдох.

— Нет, ничего не болит. Все нормально. — Но мальчик с недоверием смотрел на нее. — В самом деле я в порядке. А теперь постарайся заснуть.

Маркос обхватил шею Кирстен своими тоненькими ручками и расцеловал «няню» в обе щеки. Сдерживая готовые вот-вот политься слезы, Кирстен крепко зажмурилась и поцеловала Маркоса в лоб.

— А когда ты начнешь учить меня играть на пианино?

Как всегда, вопрос заставил Кирстен похолодеть, и, как всегда, она ответила привычной фразой:

— Как-нибудь на днях.

— Когда пианино освободится, да?

Кирстен обернулась и приложила палец к губам.

— Я знаю, извини. — Маркос разжал объятия и опять зарылся под одеяло. — Спокойной ночи, Кирстен.

— Спокойной ночи, мой маленький мужчина.

Проходя в спальню, Кирстен мимоходом бросила взгляд на пианино, стоящее у стены в гостиной. По крайней мере хоть какое-то применение для инструмента: в последний месяц пианино превратилось в тайник для тяжелых металлических пластин, которыми пользовались Полисисы для печатания своего запрещенного еженедельника «Голос демократии».

Большую часть концерта Кирстен наблюдала за переменой чувств на прекрасном лице Маркоса. Мальчик был загипнотизирован музыкой, его глаза ни на секунду не отрывались от сцены. Сейчас Маркос так сильно напоминал Джеффа, что Кирстен просидела весь концерт с глазами, полными слез, и горьким комом в горле, который никак не желал рассасываться. Время от времени Маркос вытягивал руки вперед и повторял движение рук пианиста Никоса Капралоса, солировавшего в тот вечер; остальное время мальчик сидел не шелохнувшись, сосредоточенно смотря на сцену. По окончании концерта Маркоса переполняло чувство восхищения.

— И ты тоже вот так же играла? — взволнованно обратился Маркос к взявшей его за руку Кирстен.

— Да, играла.

— А тебе было когда-нибудь страшно?

— Каждый раз.

— Правда? — поразился мальчик. — А я бы не боялся. Если я не боюсь Папандопулоса, то, значит, ничего не побоюсь.

Несколько людей, обернувшись, посмотрели на Маркоса, и Кирстен поспешила отвлечь внимание мальчика.

— А что ты скажешь на то, чтобы зайти к «Зонару» на пару порций мороженого?

Ответом было незамедлительное согласие. В этом Маркос ничем не отличался от других детей: он обожал мороженое, особенно в вазочке под названием «Чикаго спешиал» — гвоздь программы «Зонара», популярного уличного кафе на Винезе-лоу-авеню.

Домой они вернулись около полуночи. Двери лифта открылись на четвертом этаже, и Маркос быстро сунул руку в карман своих шортов, нащупывая ключ от квартиры.

— Интересно, родители уже дома? — вполголоса спросил мальчик у Кирстен.

— Если их нет, — шепотом ответила Кирстен, — ты можешь прийти спать ко мне.

Маркос вставил ключ в замок, но поворачивать его почему-то не стал.

Кирстен удивилась:

— Что случилось?

Дверь оказалась не заперта. Маркос слегка толкнул ее кончиками пальцев, и дверь отворилась.

— Боже мой!

Маркос вздрогнул от вырвавшегося у Кирстен возгласа удивления, а вовсе не от вида перевернутой вверх дном квартиры. К этому зрелищу мальчику было не привыкать.

— Подожди здесь, — коротко распорядился Маркос.

На мгновение она и в самом деле подчинилась приказу Маркоса. Но тут же вспомнила, что перед ней всего лишь семилетний ребенок, и поспешила за мальчиком. Кирстен трясло от страха, когда она проходила по разоренной квартире. При мысли, что при обыске могли обнаружить что-нибудь важное, ее бросало в жар. Маркос же выглядел совершенно невозмутимым. Кирстен понравилась реакция мальчика, и в то же время было что-то неестественное в том, с каким спокойствием семилетний ребенок наблюдал разруху в собственном доме.

— Думаешь, их снова арестовали? — нерешительно нарушила молчание Кирстен.

Маркос покачал головой:

— Сегодня вечером они пошли на собрание в «Экономический клуб», там они в безопасности. Нет, полиция опять искала гранки.

У Кирстен пересохло во рту.

— Оставайся здесь, — приказала она Маркосу, который хотел было протестовать, но Кирстен быстро заставила мальчика замолчать. — Делай, что я сказала, Маркос. Я хочу, чтобы ты остался здесь.

— Ну, ладно, — недовольно проворчал мальчик. — Обещаю.

— Вот и молодец. — Кирстен поцеловала ребенка и вышла.

Ей казалось, что каждый ее шаг по коридору слышен, но она быстро сообразила, что это невозможно. Парусиновые тапочки не могли стучать так громко по мягкому ковру — это стучало ее готовое вырваться из груди сердце. Кирстен остановилась возле своей квартиры. Дверь была слегка приоткрыта. Из прихожей доносились приглушенные и невнятные мужские голоса. Расправив плечи, Кирстен глубоко вдохнула и шагнула в квартиру.

Человек в военной форме, листавший стопку журналов на низеньком вишневого дерева кофейном столике, стоявшем напротив дивана в гостиной, немедленно вскочил. Он сказал что-то по-гречески, и в ту же минуту в гостиную быстро вошли два офицера.

— Кто вы? — строго спросила Кирстен, прежде чем они успели открыть рот. — И что вы делаете в моей квартире?

Самый молодой из них, высокий, жилистый, сделал шаг вперед. Он по-военному отдал Кирстен честь и представился:

— Полковник Димитрос Паттакас, мадам. — Голос у офицера был тонкий, почти пронзительный, и говорил он с легким акцентом.

Кирстен не мигая смотрела на Паттакаса.

— И что же вы здесь делаете, полковник?

— Мадам, вы близкий друг Александроса и Ларисы Полисисов?

— Это не ответ.

— Вы абсолютно правы, мадам. Желаете, чтобы я повторил вопрос?

Холодно взглянув на офицера, Кирстен пожала плечами:

— Я знакома с Полисисами.

— Вы не просто знакомы, мадам, вас неоднократно видели в их компании в течение трех последних месяцев.

Кирстен вновь пожала плечами:

— Мы соседи.

— И вы сочувствуете им?

— Я гражданка Соединенных Штатов, — гневно взорвалась Кирстен, — и если вы и ваши люди немедленно не покинете мою квартиру, я свяжусь с американским посольством и подам на вас официальную жалобу.

К величайшей досаде Кирстен, Паттакас встретил ее заявление самоуверенной ухмылкой.

— Город находится на военном положении, мадам, и обращение в американское посольство принесет мало пользы. Так что же вы все-таки делаете в Афинах, мадам? Почему из сотен городов вы выбрали именно Афины? — Не получив ответа, полковник продолжал настаивать: — Через две недели у нас будет референдум, и очень многие, в том числе и ваши соседи, хотели бы, чтобы этот референдум не состоялся. Поэтому я снова спрашиваю вас, что вы делаете в Афинах и сочувствуете ли вы своим соседям?

Кирстен спокойно ответила:

— Я нахожусь в Афинах, полковник Паттакас, просто потому, что мне здесь нравится. Последние пятнадцать месяцев я путешествую по Европе, и Афины — лишь очередной город в моем турне. Что же касается моих симпатий к Полисисам, на это я могу вам сказать только одно — я аполитична. Но даже интересуясь политикой, я никогда не позволила бы себе вмешиваться в дела чужой страны. При всем желании мне нечего больше добавить. Полковник, уже поздно, и я ужасно устала, так что, если вы здесь закончили, мне бы…