Они больше не писали друг другу и не звонили. С растущим чувством безнадежности Кирстен вынуждена была признать, что они с Майклом все более отдаляются. Общие воспоминания подергивались дымкой забвения. Узы, когда-то так сильно их связывавшие, ослабели. Теперь всякий раз, когда Кирстен думала о Майкле, мысли о любимом обрамлялись рамкой легкой печали. Временами Майкл снился ей, но она забывала о нем сразу же после пробуждения.
И, если образ Майкла становился все более расплывчатым, то Джеффри постепенно становился для Кирстен единственным источником постоянства в этом вечно меняющемся мире. Джеффри был для нее опорой и убежищем. Он был готов довольствоваться «кусочками и частичками» Кирстен, как когда-то она довольствовалась «кусочками и частичками» Майкла. Кирстен нередко задумывалась о том, насколько устраивает Джеффри такая роль и не чувствует ли он себя обделенным. Ведь именно так чувствовала себя Кирстен в отношениях с Майклом. Правда, она считала, что такова уготованная ей судьба.
Джеффри был постоянно взвинчен. И все из-за женщины, продолжавшей то появляться в его жизни, то исчезать из нее с непостоянством, подобным неверному мерцанию пламени свечи. Свет, — и тут же мрак. Непредсказуемость отношений заставляла Джеффри вот уже два года находиться в тревожном состоянии человека, стоящего на краю пропасти.
Джеффри созрел. Созрел для того, чтобы спасти Кирстен от требовательной публики, публики, почти сумасшедшей в желании иметь всю Кирстен. А как насчет его желания? Его стремление полностью обладать Кирстен уже много месяцев как перестало быть просто желанием, а превратилось в одержимость. Пора прекратить относиться к Кирстен как к священному образу и пачкать простыни продуктами неутоленной страсти. Не может же это продолжаться бесконечно. Время пришло.
Джеффри подумал о золотом браслете, подаренном Кирстен Майклом Истбоурном, и в нем заговорила ревность. В ушах Джеффри стоял звон пяти амулетов, звучавший вызовом его упорной погоне за Кирстен. У него возникло непреодолимое желание схватить и раздавить одну за другой все пять побрякушек, заставить их замолчать навеки. Джеффри улыбнулся. Он скоро избавит Кирстен от Майкла Истбоурна. Дайте только срок.
За день перед отъездом Кирстен в трехнедельное концертное турне по Европе Джеффри повел ее в ресторан «Четыре времени года». Это роскошное заведение посещалось исключительно богатой и знаменитой публикой. Джеффри сидел скорее рядом с Кирстен, чем напротив нее, и впервые со дня их знакомства сделал заказ сразу на двоих. После второй рюмки коньяка Джеффри взял левую руку Кирстен.
— Сколько я подарил тебе колец, пять?
Кирстен кивнула.
— Но ни одного с бриллиантом, не так ли?
Кирстен вновь кивнула. Джеффри наклонился к ее уху и прошептал:
— Я хочу тебя, Кирстен, ты нужна мне. Я должен знать, что всякий раз, когда ты возвращаешься домой, ты возвращаешься ко мне.
— Но я и так возвращаюсь домой к тебе, — едва слышно ответила Кирстен.
— Не совсем. Ты приезжаешь домой, в свою собственную квартиру, к родителям. А я могу видеть тебя лишь несколько жалких часов. Но я хочу быть с тобой днями, неделями. Я устал делить тебя с кем-то еще.
— Ты ведь не требуешь от меня отказаться от карьеры? Ведь нет, Джеффри?
— Разумеется, нет! Я никогда не попрошу тебя об этом, никогда!
— Тогда о чем же ты просишь?
Сердце Кирстен стучало так громко, что она едва слышала собственные слова.
— Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Кирстен знала, что рано или поздно это произойдет, но, услышав слова Джеффри, совершенно растерялась. Джеффри, видя замешательство Кирстен, весь побелел. Но она, улыбнувшись ему дрожащей улыбкой, твердо произнесла:
— Да, Джеффри, я выйду за тебя замуж.
В ответ Оливер повел себя так, как ни одному истинному джентльмену из Лонг-Айленда и присниться не могло: Джеффри поцеловал возлюбленную на людях.
Кирстен много раз твердили, что нельзя сочетать карьеру и замужество, что надо выбирать. Но она хотела иметь и то и другое. И она будет иметь и то и другое.
Временами Майклу казалось, что он самый настоящий мазохист. Сколько еще подобных статей он с жадностью прочтет? Последнюю неделю даже лондонская пресса взахлеб публиковала все, что только можно было узнать о планах, связанных с предстоящей «свадьбой десятилетия»: пианистка Кирстен Харальд выходила замуж за миллионера доктора Джеффри Пауэл Оливера II. Аккуратно сложив пополам последний номер «Тайм», Майкл положил его перед собой на стол и обхватил голову руками.
Им с Кирстен предстоял еще один совместный концерт в Хьюстоне, пятого июня, ровно за тридцать пять дней до объявленной даты бракосочетания мисс Харальд. Майкл спрашивал себя: сможет ли он вынести встречу с Кирстен, сможет ли он искренне желать ей счастья? Конечно же, Майкл действительно хотел, чтобы Кирстен была счастлива. И все же с этим будущим счастьем умирала часть самого Майкла — часть, предназначенная только для Кирстен, часть, которой она так трепетно дорожила.
— Майкл? — окликнула его стоявшая в дверях Роксана, и Майкл повернулся к ней с виноватым видом. — Дорогой, ты выглядишь так, словно тебе нужно выпить. Я что-нибудь приготовлю?
Майкл покачал головой:
— Что мне действительно необходимо, так это крепкое объятие.
Роксана рванулась к мужу, словно нетерпеливая школьница. И они слились в долгом и страстном поцелуе. Майкл жадно припал к губам жены, и Роксана застонала от блаженства. Они едва не задохнулись от жадного, бесконечного поцелуя, слегка даже ошеломившего обоих своей неистовостью и искренностью. Когда же он закончился, Роксана счастливо положила голову на грудь мужа. Но умиротворенность Роксаны исчезла, как только взгляд ее упал на лежавшую на столе Майкла газету с портретом Кирстен Харальд. Роксана в панике подумала о том, уйдет ли когда-нибудь постоянная угроза таким вот счастливым минутам в их семейной жизни.
Рейс Кирстен из Канзас-Сити в Хьюстон был отложен из-за серьезного грозового шторма. Поэтому Кирстен на репетицию отправилась прямо из аэропорта. Опоздавшая, голодная, Кирстен была в совершенно растрепанных чувствах. Майкл же, в свою очередь, проявлял несвойственную ему нетерпеливость. В воздухе повисло ощущаемое всеми напряжение.
За роялем Кирстен совершенно не могла сосредоточиться. И в тщетной попытке успокоить разбушевавшиеся нервы она заиграла исполненный энергии Концерт ля минор для фортепьяно Шумана так, точно это был похоронный марш. Майкл немедленно остановил ее и заставил начать сначала. После этого они без конца останавливались и начинали заново, начинали и снова останавливались. Кирстен чувствовала, что расклеивается окончательно. Майкл не выдержал и, раздраженно опустив палочку, объявил для всех перерыв.
— Я должен немедленно вычеркнуть тебя из программы, черт побери! — кричал Майкл, следуя за Кирстен в ее уборную. Войдя туда, он с треском захлопнул за собой дверь. — Скажи, Ради Бога, что ты творишь?
— Ничего необычного, — огрызнулась Кирстен. — Просто стараюсь играть на рояле.
— Стараешься играть? Ха! — фыркнул дирижер. — Более походит на то, что ты стараешься не играть на рояле.
Никогда прежде Кирстен не видела Майкла в гневе. Но сейчас ей и не надо было спрашивать, чем он вызван. Майкл неотрывно смотрел на кольцо с бриллиантом в три карата на левой руке Кирстен.
— Прости меня, Майкл.
— За что? За попытку сорвать концерт?
— За то, что сама не сказала тебе о нас с Джеффри.
— Ты вовсе не обязана что-либо мне объяснять. — Голос Майкла звучал резко, почти грубо. — От всей души желаю счастья!
Фраза уже сорвалась с губ. Но Майклу казалось, что слова тугим комом застряли у него где-то посреди горла. Все это время Роксана была с Майклом, но два дня назад у ее отца произошел приступ стенокардии, и Роксана была вынуждена поспешить домой, в Уинфорд.
— Майкл?
