— Что мы будем делать в таком количестве комнат? — простодушно ужаснулась Жанна, когда Кирстен впервые привела родителей посмотреть дом за день до окончательного переезда.

— Постоянно теряться, конечно. — Кирстен крепко обняла мать и повела ее в большую современную кухню.

— В моем возрасте требуется меньше комнат, а никак не больше. Ты только посмотри, сколько здесь будет уборки!

— Для уборки я уже наняла женщину, — ответила дочь. — Она будет приходить три раза в неделю, и самой тяжелой твоей обязанностью отныне становится заправка постели.

— Ты наняла кого-то делать за меня уборку? — Жанна выглядела возмущенной. — А чем, по-твоему, я занималась всю жизнь?

— Это еще одна вещь, которую я намерена изменить. Я хочу, мама, чтобы ты ходила в «Карнеги-холл» слушать концерты, а не убирать его.

— Послушайте звезду! — воскликнула Жанна, обнимая дочь. В ее карих глазах стояли слезы. — Спасибо, любовь моя, — произнесла мать охрипшим голосом и нежно расцеловала дочь в обе щеки.

У Кирстен тоже зачесались глаза. Быстро повернувшись к отцу, хранившему все это время молчание, она взяла его под руку и улыбнулась:

— Ну-с, папочка, а что ты скажешь насчет швейцара внизу? Ты сможешь привыкнуть к тому, что не ты, а тебе открывают дверь в надежде на чаевые?

— Если человек поставит себе целью к чему-либо привыкнуть, он рано или поздно привыкнет. — И отец посмотрел на жену. Взгляд Жанны выражал полнейшее обожание мужа.

С нежностью глядя на родителей, Кирстен почувствовала приступ такой жгучей зависти, что сама испугалась. Они так подходили друг другу: отец, высокий блондин, и мать, маленькая брюнетка, представляли собой совершенно очаровательную пару. Они просто созданы друг для друга. Кирстен невольно подумала о том, как смотрятся со стороны они с Майклом. Можно ли сказать и про них, что они созданы друг для друга? Или же Майклу подходит совсем другая женщина? Кирстен смутилась от собственных мыслей. Она никогда не позволяла себе думать о подобных вещах — ничего хорошего, кроме боли, такие размышления не приносили.

И потому, взглянув на часы, Кирстен почти обрадовалась — пора было идти.

— Можете оставаться здесь сколько заблагорассудится, а мне надо уходить. — Кирстен передала отцу связку ключей. — Ровно через двадцать минут у меня очень важное свидание. — Эмиль и Жанна обменялись полными надежды взглядами. — Боюсь вас огорчить, но это чисто деловая встреча.

Кирстен вошла в демонстрационный зал «Стейнвей энд Санз». Разыскав Рейфа Боуэрса, она сообщила ему, что хотела бы купить концертный рояль. В ответ продавец схватил обе руки Кирстен и стал энергично их трясти. Вид у Рейфа при этом был такой, словно он никогда и ни за что на свете не согласится прекратить этого занятия.

— Итак, мисс Моцарт в конце концов добилась своего. — Сияющий Рейф победоносно улыбнулся, давая понять миру, что именно он является единоличным владельцем патента на открытие таланта Кирстен. — Полагаю, что прежде всего вы хотели бы опробовать все имеющиеся у нас инструменты?

— Нет, не все, мистер Боуэрс, — в свою очередь, усмехнулась Кирстен. — Только те, что находятся в настоящее время на полуподвальном этаже.

Боуэрс понимающе кивнул. Девочка и в самом деле добилась своего. Приобщилась к избранным. А лишь избранные знали о роялях, хранившихся в полуподвале.

— В таком случае следуйте за мной, мисс Харальд. — И Рейф смиренно, почти с благоговением протянул Кирстен руку, словно предлагая ее величеству свое сопровождение при парадном выходе. Кирстен могла поклясться, что в этот момент в глазах старого продавца стояли слезы.

1956 и 1957 годы были значительными не только для Кирстен, но и для всего музыкального мира. Впервые после войны в Соединенных Штатах состоялись гастроли филармонических оркестров Берлина и Вены. Бостонский симфонический оркестр стал первым американским оркестром, посетившим Советский Союз, и Исаак Стерн — первым американским скрипачом, выступившим за последние десять лет в Большом зале Московской консерватории. Глен Гоулд, двадцатитрехлетнее чудо из Торонто, записал на пластинку «Гольдбергские вариации» Баха, эта запись стала первой в истории классической музыки пластинкой-бестселлером. Весь мир отмечал семидесятипятилетие композитора Игоря Стравинского. В Лос-Анджелесе по случаю юбилея был поставлен в концертном варианте его последний балет «Агон». В Нью-Йорке в возрасте восьмидесяти девяти лет скончался дирижер Артуро Тосканини, а Майкл Истбоурн наконец был назначен дирижером Лондонского симфонического оркестра.

Несмотря на то что концерты Лоис Элдершоу пользовались определенным спросом, ее пути редко пересекались с Кирстен. Хотя туманные намеки на очевидное соперничество двух пианисток и проскакивали в наиболее скандальных изданиях, но благодаря Нельсону и Кари Дандональду, личному импресарио Лоис, не дававшим никаких комментариев на подобные статьи, борьба музыкантов оставалась областью досужих домыслов.

За все это время Кирстен и Майкл виделись всего одиннадцать раз, да и то лишь мимоходом, что заставляло их с особой жадностью смаковать сладчайшие мгновения коротких встреч. В объятиях друг друга они черпали силы для жизни и творчества, память о каждой встрече оживляла скучные, серые будни между свиданиями. На публике же оба были предельно осторожны, не оставляя ни единого шанса дотошным репортерам и закулисным сплетникам заподозрить в их отношениях большее, чем естественный профессиональный интерес и уважение. Собратья по ремеслу — не более.

Каждая разлука для Кирстен наполнялась болезненной тоской и опустошенностью. В первое время ее даже одолевали сомнения, сможет ли она сдержать данное Майклу слово — не требовать большего. Повсюду с ней рядом незримо присутствовал Майкл: плоть помнила его тело, и, лежа по ночам одна в постели, Кирстен часто совершенно реально ощущала его объятия. Временами их отношения с Майклом представлялись Кирстен абсолютно безнадежными. Их можно было сравнить разве что с последней стадией неизлечимой болезни, когда чахнущий больной томится в предсмертной тоске и молится об облегчении страданий. В такие моменты Кирстен желала одного — либо положить всему конец, либо попросить о большем. Тем не менее не делала ни того ни другого.

Причиной тому была музыка.

Кирстен научилась продлевать чудные мгновения коротких свиданий, превращая напряжение чувств в энергию исполнения. А еще она научилась верить. Верить в то, что разлука — это не конец, а лишь пауза между встречами. В какой-то момент Кирстен начала думать об отношениях с Майклом в музыкальных терминах, представляя их серией прекрасных прелюдий. Подобно прелюдии каждая встреча и каждая разлука была превосходно законченным и уникальным произведением. И Кирстен в конце концов пришла к выводу, что это не так уж и плохо, и безопасно. Подобные мысли, как ни странно, успокаивали. Ведь то, что Майкл появлялся в ее жизни столь нерегулярно, изредка, позволяло Кирстен все ее чувства направлять исключительно в музыку.

— Кирстен, ты сидишь?! — закричал Нельсон так, что Кирстен пришлось немного отодвинуться от трубки. — Спрашиваю тебя потому, что если ты на ногах, то лучше присядь. — Кирстен послушно опустилась на низенький стульчик рядом с телефонным столиком в спальне и доложила, что готова. — Поздравь меня, моя девочка, я наконец добился своего.

— Добился чего?

— Заказал тебе оркестр Нью-йоркской филармонии.

— Что?! — Кирстен вновь вскочила на ноги.

— Он требует тебя, Ленни требует тебя.

— Боже правый!

— Где-то дней через пять ты заменишь на этот сезон Гари Графмана. Ты ведь знаешь Концерт ми-бемоль мажор для фортепьяно с оркестром Листа?

Кирстен с трудом перевела дыхание:

— Знаю.

Концерт Листа был непременной частью репертуара пианистов, специализирующихся на композиторах-романтиках.

— Прости, Кирстен, что не смог сделать ничего лучше замены, но в конце концов это — «Карнеги-холл».