Неужели муравьи, найденные мною поражены этой трематодой? Если так то при чем же тут подмаренник, задавший мне столько хлопот! Определить заражены ли муравьи метацеркариями печеночной двуустки нетрудно. Отношу собранных муравьев (многие из них еще подавали признаки жизни и все еще не выпускали из челюстей листья подмаренника) в лабораторию гельминтологии Института Зоологии. Там их вскрывают. Да, подтвердили гельминтологи, муравьи все заражены метацеркариями двуустки. Все стало ясным.

Впрочем, как все? А подмаренник? Зачем муравьи прикреплялись только к этому растения? Чтобы коровы или лошади обладали пристрастием к нему — никто этого не подметил. Может быть, все это было просто особенностью поведения группы родственных друг другу семей муравьев?

Так и осталась загадкой странная особенность поведения муравьев, исполняющих свои предсмертные дела ради процветания своего недруга.

Не всегда каждое явление удается раскрыть до конца. Особенно связанное с поведением таких сложных существ как муравьи.

Муравьев, зараженных метацеркариями, я нашел только в предгорьях Заилийского Алатау. В других местах, в пустыне, в степях, они мне не встречались.

Сегодня после затяжного апрельского ненастья сияет синее небо и трудно усидеть в такое время в городе.

В горах, на заброшенной глухой дороге, на крутом южном склоне — нетронутый уголок. Камни и оплывины черной лесной земли местами совсем загородили путь. Кое-где поперек лежат длинные языки еще не успевших растаять снежных лавин. Возле них отплясывают последний брачный танец черные зимние комарики.

Природа только что пробуждается, Засверкали крапивницы, лимонницы, черный с белыми пятнами жук-скакун (хорошая одежда для прохладного времени года) вяло пролетает над дорогой, еще не разогрелся. Какие-то черные пчелы, громко распевая крыльями, устроили шумную погоню друг за другом. Поет одинокий черный дрозд, на вершине ели зычно каркает ворон. Цветет мать-и-мачеха, показались пахучие листочки богородской травки.

В начале у одного из серпантинов горной дороги находится давно мне знакомый муравейник рыжего степного муравья. Он невредим и ничья злая рука его не потревожила. Усаживаюсь рядом с ним, собираюсь возле него побыть, отдохнуть, собраться с мыслями. После шумного города на природе светлеют чувства, мысли, и все дела, заботы получают иную оценку.

Но муравейник преподнес мне неожиданный сюрприз: возле него вижу необычное скопление улиток Брадибэна. Обследую вокруг муравьиный холмик, снимая с рук и лица его воинственных защитников, раздвигаю прошлогоднюю сухую траву, приподнимаю ветку рябины и всюду нахожу улиток с коричневой полоской по краям ракушки. Всего их оказалось более трех сотен. Среди взрослых есть и малыши. Кое-кто из улиток отогрелся, выглянув из раковины, расставил рожки, но путешествовать не спешит. Судя по всему, улитки забрались сюда еще с осени и тут перезимовали.

Кладу кучку улиток на верхушку муравейника. Его хозяева возбуждаются, обследуют неожиданное скопление, но быстро успокаиваются: улитки им хорошо знакомы и нападать на них, здоровых, нет толка. Другое дело если улитки больны, мертвы. А так, почувствовав неладное, улитки сразу же спрячутся в свой домик, выставив заслон — тягучую слизь. Тихони улитки не боятся муравьев. Они к ним привыкли.

Для чего же собрались сюда эти самые медлительные жители гор, таскающие на себе свои известковые жилища, что им понадобилось возле логова рыжего разбойника?

Не потому ли они приползают к муравейнику что заражены церкариями печеночной двуустки, которые изменяют поведение этих тихонь на свою пользу. Интересно бы проверить мозг этих неповоротливых созданий.

Утром небо захмурило, а когда мы выехали из города, на землю обрушился проливной дождь. Он лил целый час, когда же мы свернули с асфальтового шоссе в пустыню, выглянуло солнце и ничего не осталось от прохлады и влаги, сразу же воцарилась жара. Лишь иногда легкий ветерок приносил облегчение.

Пустыня, большая, ровная, покрытая редкими кустиками тамарисков уже давно выгорела, но кое где еще цвели сиреневые кустики кандыма.

Здесь недалеко от Соленых озер почва на небольшой глубине хранила влагу — идеальное место для мокриц и муравьев-жнецов. Норки мокриц изрешетили землю и холмики жнецов видны повсюду. Но ни мокриц, ни жнецов не видно. Они, любители прохлады, днем отсиживались в своих подземных убежищах, показываясь наружу только в сумерках и ночью. Лишь кое-где по траве вышагивали тощие серые богомолы-боливары. Неинтересной казалась пустыня, следовало бы поискать другое место. Но как бывает часто, в последний момент нашлось стоящее внимания.

Возле одного муравьиного холмика копошились муравьи жнецы, черно-красные, гладкие, блестящие. Многие из них застыли гроздьями на травинках.

Жнецы в самое жаркое время дня, под солнцем, на растениях — это необычно!

Внимательно пригляделся к странным муравьям. Они не пытались собирать какой-либо урожай, да его и не было близко. Без цели, просто так, топтались на верхушках травинок. Никто из них не спешил в гнездо, никто не выбирался из него наружу. Странная кампания собралась, какие-то отшельники, нарушившие нормы поведения этого растительноядного племени.

Потревоженные мною муравьи начинали суетиться, некоторые падали на землю, но тут же поднимались наверх, на самые кончики растений. Будто их влекла сюда какая-то непреодолимая сила. Зачем торчать на виду заметными кучками? Надо посмотреть, как обстоят дела на других муравейниках жнецов. Не жалея времени, обхожу множество муравейников, но нигде не застаю таких скоплений. Все сидят глубоко в подземельях, давно собрав урожай трав этой скудной растениями малокормной тамарисковой пустыни. Только здесь на этом странном муравейнике происходит непонятное событие, из многочисленного общества выбралось наружу несколько сотен забавных чудачков.

Не заражены ли жнецы промежуточной стадией развития печеночной двуустки? Но ею заболевают только муравьи рода Формика, жнецы для них неподходящие хозяева. К тому же и сами жнецы-вегетарианцы вряд ли могли ими заразиться. Крошечные зародыши, выброшенные из кишечника улиток не их добыча. Впрочем, муравьи могли принять их за зерна! Сами же глисты, оказавшись в необычном хозяине, в несвойственной для них обстановке, смогли ли извратить поведение на свою пользу, как у своих привычных хозяев муравьев рода Формика.

Может быть, муравьи собираются заметными кучками ради того, чтобы попасть в желудок птиц? Ими могут быть заражены, допустим, завсегдатаи пустыни каменки-плясуньи, или жаворонки. Других птиц здесь нет.

Вспоминается одна странная особенность поведения жнецов. Весной, занимаясь заготовкой провианта, они иногда волокут в свои жилища испражнения птиц, возможно ради необходимых для организма минеральных солей. С испражнениями птиц муравьи могут заражаться глистами. Следовало бы повскрывать муравьев, поискать а их теле крошечных зародышей.

Собираю муравьев в спирт, помещаю их живыми в пробирку, фотографирую это общество обреченных созданий, своим поведением направленным на благополучие врага. Потом внимательно обследую холмик, нахожу немало и погибших муравьев, застывших в разных позах на кончиках растений.

В пробирке муравьи вскоре становятся вялыми и гибнут. Они явно больны. Тогда я еще больше убеждаюсь в том, что муравьи собрались на растениях не случайно.

Что мне скажут гельминтологи? Слово за ними! Но они ничего не могли найти в теле муравьев. Возможно, болезнь была вызвана не червями, а одноклеточными организмами.

От большого муравейника по лесу протянулась оживленная процессия рыжих лесных муравьев. Они спешно переносят живой груз: яички, личинок, куколок и кое-кого из жителей своего общества. Переселение происходит далеко, почти за две сотни метров, три-четыре часа пути в один конец. Там спешно сооружается новый муравейник. К чему затеяно переселение, что за прихоть, сопровождаемая безумной тратой энергии?