Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Здесь всегда толпился народ: летчики, техники, механики.

Подъезжали и отъезжали топливо- и маслозаправщики, тягачи, АПА, машины с кислородом, воздухом.

Спарки у нас пользовались таким же преимуществом, как матери с детьми на вокзале, — им все доставлялось в первую очередь.

В полку их было всего несколько, а поэтому при составлении плановых таблиц командиры эскадрилий устраивали в штабе баталии друг с другом; шли на хитрость, только чтобы заполучить «УТИ»; дело иногда доходило до скандалов.

На одну из спарок перешел работать и бывший механик майора Сливко Абдурахмандинов — удивительно юркий паренек, прозванный за свой малый рост Шплинтом.

— Служить мне осталось немного. Зачем привыкать к новому экипажу? — так мотивировал он свой переход.

Но мы знали и другое: Абдурахмандинов хотел до конца остаться верным своему командиру.

Мне рассказали, как Шплинт прощался на старом аэродроме со своим старым, видавшим виды штурмовиком. Майор Сливко летал на нем на штурмовку фашистского Берлина, и вот теперь этот самолет должен был идти на слом. Шплинт со слезами на глазах вымыл его с кока до дутика, смазал все шарниры, прошприцевал двигатель. Он готовил машину, как готовят к захоронению покойника.

Шплинт страшно горевал, сдавая три сумки с инструментом, который по ключику собирал в течение нескольких лет.

Теперь положено было иметь строго определенное количество ключей. На каждом из них был даже выбит номер.

Нелегко было Абдурахмандинову работать на спарке. Случалось, что на его самолете совершалось по нескольку десятков учебных вылетов в день. С утра до вечера он торчал с техником у самолета. На аэродроме они и завтракали, и обедали, но трудности не пугали Шплинта. Он, как всегда, был собран, подтянут, изворотлив и напорист. Его никогда нельзя было застать врасплох.

Желанием каждого летчика во время учебных полетов было выполнить запланированное упражнение на самолете Шплинта. Все знали: его самолет не подведет.

— Что же мы будем делать без тебя, товарищ Шплинт? — как-то полушутя, полусерьезно сказал я, садясь на изрядно уже заезженную, но очень опрятную спарку. — Ты хоть смену-то себе готовишь?

— Узнаете, узнаете… — туманно отвечал Абдурахмандинов, тщательно протирая фонарь кабины. — Будет человек — обижаться не будете.

И скоро мы познакомились с этим человеком.

Когда я впервые увидел его сидящим на баллоне со сжатым воздухом напротив Абдурахмандинова, то подумал, что это отражение Шплинта в огромном зеркале. Только на одном было новое обмундирование, а на другом — нет.

Заметив меня, один из Шплинтов вскочил с баллона и пошел навстречу своей быстрой танцующей походкой.

Абдурахмандинов один, пожалуй, по-уставному и с удовольствием, которое сквозило в каждой черте его маленького не знавшего бритвы лица, рапортовал о готовности своего самолета к вылету. А все остальные докладывали, скорее, по обязанности или совсем не докладывали, считая это ненужным формализмом. Да летчики и не требовали от техников и механиков официального доклада, а если и требовали, то только тогда, когда на стоянке находилось какое-нибудь начальство.

Рапортуя, Абдурахмандинов словно эстафету вручал: мол, я сделал на самолете все, что нужно, передаю его в полной исправности и надеюсь, что ты отнесешься к машине так же добросовестно. Своим рапортом Шплинт обязывал летчика обращаться с самолетом так, как об этом говорилось в инструкции по эксплуатации и технике пилотирования самолета.

«Обязательно буду требовать от своего техника официального доклада», — решил я, выслушав Абдурахмандинова, и посмотрел на поднявшегося вместе со Шплинтом мелкорослого худенького человека с торчащими в стороны ушами.

— Брат, — сказал Абдурахмандинов с гордостью. — Он недавно кончил школу авиамехаников. Он с отличием кончал, а все, кто получают такой диплом…

— Имеют возможность выбирать место службы, — заключил я. — И он приехал в наш полк. К тебе на смену.

— Правда. Его зовут Казбек.

Мы поздоровались. У Казбека, как и у Абдула, была тоненькая, смуглая, но сильная и цепкая рука. И пожатие было сильным.

— Зовите меня тоже Шплинтом, — на маленьком лице Казбека сверкнула большая белозубая улыбка. — Это мне понравилось.

— Шплинт номер два, — я подмигнул ему.

— Вы когда полетите? — спросил Абдурахмандинов-старший.

— Через полчаса.

Абдурахмандинов сказал что-то брату на своем языке, и они бросились расчехлять самолет.

Я хотел уже залезть в кабину, но Абдурахмандинов-младший окликнул меня.

— Подождите-ка, командир! — Он поставил около стремянки небольшой ящик, пол и стенки которого были обиты волосяными щетками, на которые была налита вода.

— Зачем это?

— Очищать ноги от грязи. Очень удобно. Попробуйте. А то мы стараемся, пылесосим кабины, а вы устраиваете там авгиевы конюшни. Знаете, что будет, если грязь ссохнется под педалью, когда самолет в воздухе?

— Догадываюсь. — А про себя отметил: «Однако ты, брат, не робкого десятка». Я старательно вытер сапоги, чувствуя, что у нашего Шплинта будет достойная смена.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Командный пункт полка размещался в огромной землянке. Здесь было даже в жаркий день прохладно, а по ночам солдаты из дежурного расчета подтапливали печку, сделанную из железной бочки.

Я сидел за столом командира и просматривал записи в рабочей тетради.

Днем были полеты, пришлось крепко поработать, кое-что делалось спешно и теперь, ночью, когда не трещали без умолку телефонные звонки, не хрипела радиостанция, хотелось кое-что сделать заново, не спеша, а кое-что и подправить.

То же самое, вероятно, думали и солдаты-планшетисты. Склонившись над столом штурманских расчетов, они начисто перечерчивали на кальку обстановку проходивших днем полетов, чтобы потом подшить кальку в альбом.

Было тихо и немножко мрачновато. Свисавшие с потолка лампочки, заключенные в непроницаемые абажуры, бросали свет только на круглые карты-планшеты, размещенные на столах. Из соседней комнаты доносилось беспорядочное журчание потока радиосигналов, слабо попискивал зуммер — это радисты, коротая ночь, тренировались в приеме телеграфных знаков в условиях помех. А изредка в висевшем над головой динамике слышалось потрескивание атмосферных разрядов — где-то стороной шла гроза.

Я впервые дежурил на КП оперативным. Все для меня было непривычно, ново. Я исправлял записи в тетради и думал об изменениях в полку.

Еще совсем недавно полетами у нас руководили со стартового командного пункта, и только на время летно-тактических учений разбивался круглосуточный командный пункт и на аэродром выезжали начальник штаба и его заместитель. Все имущество командного пункта умещалось в железном трофейном сундуке, который привозили на дежурной машине. Там было несколько топографических карт, пара штурманских линеек, коробка с цветными карандашами и рулон с чистой бумагой. Полевой телефон, уложенный в кожаную сумочку, был на КП единственным источником связи с командованием дивизии. Оттуда получали задания: куда и когда лететь, какие цели бомбить.

А теперь, когда нашему полку была поручена противовоздушная оборона, когда на вооружение поступили новые самолеты, все изменилось до неузнаваемости, функции командного пункта значительно расширились.

День и ночь крутились антенны радиолокаторов, посылая на сотни километров вокруг невидимые лучи-разведчики. Если на пути луча встречалось препятствие, он отражался и шел обратно на станцию, давая на экране обзорного индикатора тонкую светлую засечку — радиоэлектронную тень.

Дежурный оператор, не выходя из затемненного помещения, узнавал, как далеко, на какой высоте, куда, с какой скоростью летит самолет или группа самолетов. Он, не обмолвясь ни одним словом с экипажами, мог определить, чьи это самолеты — наши или противника. Мог следить за ними на протяжении всего полета, давая по телефону координаты этих самолетов планшетисту. А тот наносил их на карту-планшет. Если к объекту шло сразу несколько целей, и при этом с разных направлений, планшетисту приходилось держать в голове очень много всяких данных.

28
{"b":"167541","o":1}