Девушка лежала в постели — прямо-таки воплощение встревоженной Мадонны. Я забыл, как ее зовут. Здесь, в «Клинике Строуда», пациенты появлялись и выписывались так быстро и в таких количествах, что зачастую лица сливались в одно. Но перед тем как мы вошли в ее отдельную палату, Мэгги Кроуновер ввела меня в курс дела.

— Следующая — Хана Моррелл, доктор, — сказала Мэгги, воплощение бодрой деловитости. — Ей четырнадцать, она техник на ядерной электростанции Лонг-Айленда. Банковский счет весьма солидный. Никаких органических дефектов. Только переделка.

«Никаких органических дефектов» не воздавало должного ее внешности. Девушка была истинной красавицей.

Когда я увидел ее среди подушек и прикроватных мониторов, у меня даже дух захватило. Золотисто-пепельные волосы радужными нитями света обрамляли лицо-сердечко с кожей цвета истолченных жемчужин. Глаза — завораживающего оттенка серого, беззаботно курносый носик, а губы — такие, что ими бы с радостью наделил любимую натурщицу Рубенс.

Она улыбнулась, и я подумал: «Господи милосердный, что же можно сделать, чтобы улучшить это лицо?»

Мы обменялись рукопожатием, ее узкая ладонь в моей была сильной.

— Здравствуйте, доктор Строуд.

— Доброе утро, мисс Моррелл. Насколько я понимаю, вы к нам пришли на биоскульптуру лица. — Я постарался изгнать из голоса неодобрение. Какое мне дело до чего-либо, кроме ее кредита…

Она робко кивнула, будто только при виде меня осознала, на что решилась.

Я говорил быстро и уверенно — чтобы помочь ей преодолеть этот последний барьер. Она уже подписала протокол соглашения, и я не собирался терять легкий заработок, который она принесет.

— Посмотрим-ка на ваше новое лицо.

Уловив подсказку, Мэгги подошла к голопроектору. Над кроватью возник сотканный из света и красок бюст, прозрачный в ярких солнечных лучах, которые заливали роскошную отдельную палату.

От болезненного разочарования у меня сдавило горло. И с чего я решил, что эта будет не такой, как все? Ее красота ввела меня в заблуждение, и я ошибочно предположил, что и желания девчонки будут соответствовать внешности. Но она ничем не отличалась от остальных, гналась за последней модой также безвольно, как подхваченный цунами серфингист за последней волной.

С голограммы на меня смотрела женщина со смутно евразийскими/полинезийскими чертами: бронзово-оливковая кожа, характерные складки у глаз, сильный подбородок, тонкие губы, довольно маленький нос, блестящие угольно-черные волосы. Лицо было сконструировано в реальном времени из базовых элементов дизайнерской программы на компьютере клиники. С тех пор как в прошлом году Гонконг вошел в гавайско-японскую сферу экономического процветания, шестьдесят процентов моих пациенток выбирали это или почти идентичное лицо.

— Отлично… вам оно очень пойдет, — солгал я.

С тоской глядя на естественную красоту, которую вот-вот безвозвратно уничтожу, я сделал к ней несколько шагов, чтобы поскорей покончить с процедурой.

— Подождите, — нервно сказала она прежде, чем я положил ей на лицо ладони. — Не могли бы вы еще раз рассказать, что именно сейчас произойдет.

Теперь она начала меня раздражать.

— Полагаю, вы прочли предоставленные клиникой брошюры, мисс Моррелл. Там все очень подробно описано.

Она несмело улыбнулась, и я сломался.

— Ладно. Освежим коротко. Я залезу в ваши клетки. И инициирую в них изменения, которые на время вернут затронутые клетки в фазу, схожую с эмбриональным развитием.

При виде ее недоумения я вздохнул:

— Вы когда-нибудь задумывались, как у вас оказалось ваше нынешнее лицо, мисс Моррелл?

Отрицательно трясет головой.

— В ходе эмбриогенеза ваши клетки аккумулировались и дифференцировались, согласно определенным параметрам. Эти параметры возникли в результате рассеивания энергии в матке, когда на нее воздействовало множество ограничительных факторов. Представьте себе горный поток, который тянет вниз гравитация и которому придают облик форма каменистого ложа и валуны на его пути. Хотя механизмы наращивания клеток у всех людей общие, ваши индивидуальные гены установили временные и пространственные ограничители вашего развития, отсюда ваша уникальная морфология. Пока все ясно?

— Да. Кажется, да.

— Отлично. Я сейчас собираюсь напрямую воздействовать на ваши клетки посредством психокинеза Бэннекера. Я заново разбужу потенциал развития и роста, который вы, став взрослой, утратили. Выборочно затронув некоторые зоны, активировав разъединяющие клетки энзимы, например, трипсин, и установив мои собственные ограничители на место ваших генетических, я перестрою ваше лицо в соответствии с тем, которое вы себе выбрали.

Умненькая от природы, она следила за моими объяснениями с неподдельным пониманием и как будто избавилась от тревоги.

— А что именно будет с моим старым лицом?

Я опять пошел ей навстречу.

— Хороший вопрос, Хана. В обычных условиях ваш эпидермис отслаивается, так как в подкожном слое постоянно образуются и поднимаются на поверхность новые клетки, чтобы занять место старых. В среднем для миграции к поверхности клетке требуется около месяца. Несуществующее ныне заболевание псориаз — прекрасный пример того, что случается, если замена клеток происходит чаще, чем, скажем, раз в неделю. Сходный процесс я собираюсь спровоцировать в вашем теле. Приблизительно с неделю вы будете очень и очень безобразной, ваши прежние черты лица будут отслаиваться, а из-под них станут проступать новые. Это неприятный, но совершенно безопасный процесс, на всем протяжении которого вы будете находиться под постоянным наблюдением. Кроме того, я ежедневно буду производить исправления в зависимости от того, насколько успешно, на мой взгляд, пойдут изменения. Биоскульптурирование можно было бы проводить амбулаторно, не будь временное обезображивание столь радикальным.

«И тогда, — подумал я, — я не смог бы драть втридорога за пребывание в палате».

— Мне придется перестраивать кости? — спросила она.

Я задумчиво изучил голограмму.

— Кажется, нет, хотя я мог бы, регулируя ваши остеобласты и остеокласты. Выбранное вами лицо хорошо подходит к нынешней структуре ваших лицевых костей.

Она приоткрыла розовые губки, чтобы задать еще вопрос, но, рассердившись на это тщеславное оттягивание, я ее прервал. Сегодня мой врачебный такт явно взял выходной.

— Или вы хотите пройти этот курс лечения, мисс Моррелл, или нет. Я дипломированный «клеткогляд», как вы нас называете. У меня за спиной восемь лет учебы и работы в больнице при университете Джонса Хопкинса, затем еще четыре в самом Бэннекеровском Институте. Я возглавляю эту клинику вот уже девять лет и операций по биоскультурированию провел больше, чем вы наблюдали ядерных реакций. А теперь, можем ли мы преступить к делу? Меня ждут другие пациенты.

Она кротко кивнула, и я испытал извращенную радость, что вот еще один человек совершенно покорен моей воле. Я попытался ее подавить, но не преуспел до конца.

Испытывая отвращение к себе самому, я накрыл ладонями ее лицо, которое вскоре будет утрачено.

И нырнул в ее плоть.

Как передать экстрасенсорную реальность словами для описания обычных пяти чувств? За все эти годы я не придумал как. Вероятно, это вообще невозможно. Лучшие, нежели мой, умы пробовали. Синестезия — довольно близко, так как предлагает ощущение искаженной перспективы, трансформации приземленного, но в итоге и этот термин тоже не способен отразить суть.

Тем не менее — как еще об этом сказать?

Все вокруг меня исчезло. Первыми я ощутил на вкус здоровье и юность Ханы, бодрящие, как солнечный свет. Я мог бы купаться в нем часами, но усилием воли вырвался. Полнота ее жизненных сил разительно отличалась от ауры больных, стариков и прочих несчастных, сломленных жизнью, на которых я учился. Тот вкус я не мог переносить, вот почему я сейчас использую мой талант так, а не иначе.

Затем я пошел дальше поверхности, окунулся в шум клеточных механизмов, которые собирался изменить. Они гудели в голубом сиянии, перемигивались имбирными огоньками, довольные и счастливые в своем упрямом действе. Я ощущал конфигурацию костей и мышц, плыл вдоль верхней челюсти и вверх по скуловой кости к височной, потом вниз к носовой, добрался даже до хрящика в кончике носа. Убедившись, что полностью познакомился с ее лицом, я инициировал трансформацию.