Потом мне пришло в голову поинтересоваться, кто им управляет.

Рукавицы были на Коротышке.

Он опустил руку. Робот потянулся к Зоре. Пискнув, девушка отпрянула, но все равно попала в пневматическую лапу, способную растереть в порошок стену.

Холли побледнела. Я все видел словно сквозь мерцающую дымку.

— Коротышка! — завопил я, хотя и знал, что нельзя его пугать.

Он помедлил. Зора висела в шести футах над землей, обеими руками упираясь в зажавшую ее, как тиски, руку робота. Ей, казалось, не хватает воздуха, чтобы кричать.

Я постарался успокоиться.

— Остынь, Коротышка. Медленно опусти ее на землю и разожми пальцы.

Он пока не мог сообразить, чего мы так разволновались.

— Конечно, мужик. Конечно, нет проблем.

Коротышка неуклюже плюхнул Зору на землю и раскрыл руку. Спотыкаясь, Зора сделала к нам несколько шагов.

Я тут же оказался рядом с ней, и Коротышка тоже наконец сообразил, что наделал.

— Ты в порядке? — спросил я.

Сглотнув, Зора кивнула.

— Просто… просто дыхание перехватило.

Коротышка едва не плакал.

— Ох, Зора, я не знал. Я ничего такого не хотел. Честно, ты же меня знаешь. Вечно мои дурацкие шуточки. Вот, гляди. — Стащив рукавицу, он бросил ее на землю.

— Это не твоя вина, — сказал я и поглядел на Холли. Ее загорелое лицо все еще было белым как мел. На шее выступали четыре параллельных следа пальцев. — С тобой потом поговорим, Нунэн. Но сейчас мне надо обменяться парой слов с Кувалдой. Лучше наедине. Если он не против.

Все это время предводитель Бриков стоял неподвижно, словно понимал, что ответственность лежит на мне одном, и предоставлял мне самому разбираться.

— Да, конечно. А как же. Пойдем прогуляемся.

Мы отошли. Через несколько шагов единственной свидетельницей нашего разговора осталась Кассиопея.

— Твои люди как будто подружились с моими, — сказал я.

— А твои ладят с моими. Ничего другого я не ожидал. Понимаешь, моим людям много не надо. Им просто невыносима жизнь по чужим правилам. Им не нужны ни подачки, ни благотворительность. Они просят лишь разрешения подбирать то, что обществу не нужно, и использовать по своему усмотрению. Думаю, твои люди это уважают — ну, что мы полагаемся на свои силы и так далее.

— Но разве тебя не беспокоит… — начал я.

— Беспокоит?! У меня нет времени беспокоиться. Слушай, Майк, нам с тобой обоим нужно радоваться. Сколько раз случалось уже, когда при встрече двух племен дела шли далеко не так мирно, как сейчас.

Ему удалось огорошить меня аналогией.

— Ты действительно так это расцениваешь? Как столкновение двух племен?

— Конечно. А ты разве нет? Послушай, вы, ребята, приходите в городские джунгли, расчищаете их, как какие-нибудь бразильцы в Амазонии, и рано или поздно неизбежно сталкиваетесь с туземцами. Велика вероятность, что кое-кто из твоих даже захочет перенять их образ жизни. В конце концов, хотя вы — из большего, более богатого общества, но все равно вы — племя. — Он одарил меня улыбкой с черными дырами на месте отсутствующих зубов. — Уверен, вы эксплуататорами не станете, будете относиться к нам с уважением, которого мы заслуживаем. И поможете нам сохранить наш клочок территории.

Я чуть изменил тему.

— А если мы созовем собрание двух племен, то кем тогда станем?

— Вождями, Майк. Главами племен. Сплошь работа — и никаких развлечений, сплошь минусы и никаких плюсов.

Что на это ответишь? Я знал, что он прав.

Помолчав, мы пошли назад, чтобы вернуться к остальным. Потом Кувалда сказал:

— Когда встретятся два племени, надо думать, скоро увидишь старую экзогамию в действии.

И снова ему удалось меня удивить: биологический термин в его устах показался совершенно чужеродным. Я напомнил себе, что этого человека нельзя недооценивать.

— Ну да, — продолжал Кувалда, — готов поспорить, толика экзогамии вчера ночью с Зорой тебе понравилась. Кровь у нее еще какая горячая. Но это круто, это к лучшему. Экзогамия и существует для того, чтобы связывать племена воедино. Вот почему я надеюсь, что ты не обидишься, если у меня с Холли будет что-то долгое. Обмен честный, и она уж точно умеет завести…

Следы у нее на шее…

Я замахнулся.

Он перехватил мое запястье, у моего горла оказался нож.

— Ты большой человек, Майк. Но не настолько большой.

Нож исчез. И пальцы с моего запястья тоже.

— Давай покончим с этой ерундой, ладно? Не надо, чтобы остальные видели, как мы в песке барахтаемся.

Повернувшись ко мне спиной, он ушел.

Опять-таки он был прав, и я это знал.

Как четыре железобетонных блока, ложившихся мне на плечи, прошли четыре дня.

Многое случилось.

Ничего не случилось.

Я принял поставку пятисот искусственно выращенных лондонских платанов — все с генетически модифицированными микоризами на корнях, чтобы бороться с болезнями и помогать извлекать питательные вещества, увеличивать потребление углекислого газа и усиливать сопротивляемость загрязняющим веществам из атмосферы. Мы собирались заняться и озеленением, чтобы оставить по себе сводчатые галереи деревьев.

«Кон Эд»[32] прислала своих людей помочь в прокладке сверхпроводящего кабеля, который будет снабжать электричеством весь городок. Поначалу электрики весьма скептично отнеслись к тому, что мои люди справятся, но вскоре запели по-другому. Просто поразительно, на что способен средний восемнадцатилетка, если дать ему шанс.

Начал прибывать мой цемент, новая быстро отвердевающая смесь. Ее привезли в громыхающих вращающихся цистернах на грузовиках. Я надеялся, что тела в составе — буквальные или метафорические — не ослабят фундаментов.

На крыше сквота Бриков выросла ветряная мельница, ее лопасти (из венчиков для взбивания яиц) шумно дребезжали круглые сутки на сильном ветру, гулявшем по просторной стройплощадке. Покончив с зависимостью от батарей ограниченной мощности, Брики поставили новые светильники, и по ночам дом сверкал, как ярмарочный аттракцион с вертушкой на крыше.

Там же, на крыше, они соорудили устройство для сбора воды — такие часто можно увидеть на Карибских островах. В дополнение к этому источнику воды Брики выискали где-то десяток пластмассовых пятидесятигаллоновых бочек, которые всячески старались держать полными. Я закрывал глаза на то, что Холли посылает туда наши баки с водой.

Каждую ночь после того, как мы занимались любовью, Зора шепотом рассказывала мне про новые усовершенствования, какие они соорудили за день, и ее рассказ всегда заканчивался на одной ноте:

— Как по-твоему, Майк, мы хорошо справляемся? Ты ведь нам поможешь, правда?

Я отговаривался, чем мог, а она могла это понимать, как ей нравилось.

Необузданное и странное меня всегда привлекало. Иногда я думаю, что весь мой альтруизм, моя карьера «беззаветной» помощи другим сводится к одному: к желанию окунуться в чужую культуру и чужой образ жизни. Это не оправдание и не прокурорское обвинение, не преуменьшение вины и не показное покаяние — за это понимание мне дорого пришлось заплатить.

Все происходящее понемногу стало напоминать мне один случай, произошедший в Нью-Йорке лет пятнадцать назад. Коммуна, назвавшая себя Пурпурной семьей, заняла заваленный отбросами участок и превратила его в прекрасный сад. Тогда заявились со своими правами отсутствующие владельцы и с корнем вырвали все посадки. В последующие несколько лет на тротуарах города время от времени появлялись следы ног, нарисованные пурпурной краской, точно по улицам ходил безмолвный, обвиняющий призрак.

Я не мог избежать разговора с Холли. Мне удалось выдержать официальный тон, не выказать ни фаворитизма, ни мстительности. Даже выговор, который я сделал ей за то, что она позволила Коротышке управлять роботом, был строго профессиональным. Ее первой реакцией стало обиженное недоумение, но потом она приспособилась к моей прохладной манере. Теплому товариществу без слов пришло на смену трение друг о друга сосулек.