Через некоторое время рельсы выровнялись, и, когда состав миновал поворот, впереди замаячил свет.

Поезд въехал в громадную залу, высеченную в скале, и остановился. Открытое пламя факелов в скобах по стенам освещало шероховатые сырые стены. Скрытые шахты создавали легкие потоки воздуха, и пламя плясало голодными языками. Пол устилали толстые персидские ковры (в пятнах, невзирая на старания лучших чистильщиков).

Соскочив, Дурхфройде торопливо подтащил к вагонам обитые ковром деревянные лесенки, чтобы тринадцать пассажиров могли сойти.

Подземная зала была обставлена всевозможными глубокими креслами и диванами, среди которых виднелись зачехленные агрегаты — их силуэты говорили о зловещем назначении. На расставленных тут и там столиках ждали деликатесы и редкие напитки, равно как различные таблетки и шприцы — для расслабления и увеселения. За ширмами были удобства гигиены и омовения.

В дальнем конце залы располагался подиум с кафедрой. Позади него, на стене висели многократно увеличенные герб «Лиги» и портрет в раме. На портрете был изображен усатый белый мужчина типичной для середины девятнадцатого века наружности. Вот только на его черепе можно было видеть странное уродство.

Члены «Лиги» расположились на диванах и в креслах, налили прохладительного и принялись вежливо болтать о пустяках. Разгрузив платформу и складывая при этом связанные тела штабелями, как поленья для топки, Дурхфройде куда-то исчез — в туннель или за ширмы.

Когда все устроились поудобнее, началось собрание.

Чтобы вести его, на подиум поднялся старейший член «Лиги», Эрнест Сосноврост. Над кафедрой виднелись лишь буйная грива серебристых волос, поднимающихся над морщинистым лбом (где непристойно скалился такой же маленький рубец, как у Твигга и остальных), и зеленые глаза, светящиеся, словно кончики отравленных стрел. Твигг подумал, что его собрат похож на Бертрана Рассела, если бы послужной список философа включал управление, скажем, концентрационным лагерем.

Откашлявшись, Сосноврост заговорил пронзительным голосом:

— Собратья во Штыре, давайте приступим к делу. Первое на повестке дня — разделение природных ресурсов Заира…

Твигг слушал вполуха. По большей части его внимание сосредоточилось на блондинке, раскинувшейся поверх кучи теплых, едва дышащих тел. Ее безупречные черты и странно заломленные руки наводили на мысль о мучениках на картинах Ренессанса.

Полностью отрешившись от голоса Сосновроста, Твигг упивался ее восхитительной беспомощностью: он был из тех, кто твердо верит: удовольствие и дело равно важны.

Наконец с рутинными делами «Лиги» было завершено. Твигг подавил зевок. До наступления нормального периода сна еще несколько часов. Неужели бортовой насос дал сбой? Он сделал себе зарубку на память — проверить насос.

Теперь Сосноврост приступил к прологу перед ритуальной инициацией Самуэля Стейнса — последняя обязанность, которая будет выполнена перед тем, как они дадут себе волю на этом жарком красном празднике — одновременно и разгуле, и утверждении их уникальных прав.

Твигг, выпрямившись, стал слушать. Давняя история неизменно его зачаровывала.

— Мы собрались сегодня в память о нашем символическом основателе, злополучном, но счастливом Финеасе Гейдже. Хотя он и не заложил буквально первый камень в фундамент нашей организации — эта честь принадлежит прозорливым и предприимчивым визионерам из поколения наших прадедов, — Гейдж вдохновил нас на величественные достижения. Финеас Гейдж был недалеким и необразованным рабочим в середине позапрошлого века. На момент своей замечательной трансформации он помогал прокладывать железную дорогу. Полным ходом шло взрывание ставших на пути скалистых отрогов. Гейджу поручили проверить, плотно ли заложены пороховые заряды. Прихватив свой трамбовочный штырь, он отправился в обход.

Сосноврост лихо махнул рукой назад, в сторону пересеченных штырей на гербе «Лиги», и едва не опрокинулся. Восстановив равновесие, он продолжил:

— Гейдж выполнял задание с чуть большим пылом, чем следовало бы. В одной выдолбленной в камне дыре он высек искру и взорвал пороховой заряд.

Железный штырь взмыл вверх, вылетел из дыры подобно снаряду из пушечного ствола, вонзился в правый глаз Гейджа и, сея грандиозные разрушения в полушариях мозга, вышел целиком из маковки его черепной коробки.

Позвольте мне опустить рассказ о смятении, которым сопровождался этот несчастный случай, и последовавшем за ним примитивном лечении. Гейдж выжил. Но, как подтверждают его старые друзья, у него испортился характер, он стал непредсказуемым и требовательным. Обычные путы цивилизации его уже как будто не сдерживали. Уважения к остальному человечеству он не питал никакого. Он полностью погрузился в себя, и его поступки, осуждаемые обществом бесхарактерных невежд, навлекли на него остракизм и ввергли в отчаяние.

Теперь мы, разумеется, знаем, что, если закрыть глаза на значительный и ненужный периферийный ущерб, Гейдж стал первым человеком, подвергшимся удалению этического центра мозга. Или, как его называют те из нас, кто любит выражаться по старинке, совести.

Не обладая реальной властью, обретаясь в неподходящем для него социальном слое, Гейдж не смог воспользоваться благами этой непреднамеренной хирургической операции. Он так и не сумел в полной мере извлечь выгоду из чудесной легкости в решениях и поступках, которой благословенно наделен тот, кто пережил удаление совести. Никогда не сомневаться, никогда не позволять малодушному сочувствию к двуногому скоту вставать на пути твоих интересов, ни минуты своего драгоценного времени не терять на самоанализ. Ясно видеть кратчайший путь собственного восхождения. Таково наследие, дарованное тем из нас, кто подвергся усовершенствованной операции.

Сосноврост вышел из-за кафедры.

— А теперь, Самуэль Стейнс, мы, члены «Лиги Финеаса Гейджа», приглашаем тебя вступить в наши ряды. Каков будет твой ответ?

У Стейнса явно дрожали колени.

— Я… согласен!

Из ниоткуда возник Дурхфройде.

— Темный Посредник проведет соборование, — нараспев произнес Сосноврост.

Твигг смотрел, как Дурхфройде присоединяет к запястью Стейнса коробочку стазиса. Глава «Изотерма» поймал себя на том, что его указательный палец сам собой поднимается к правому виску, и усилием воли приструнил предательскую конечность. Кто-то щелкнул встроенным в стену выключателем, и в подземной зале эхом отдалось шипение электрической компрессорной установки.

На лбу Стейнса маслянистой росой выступил пот. Он закрыл глаза.

Дурхфройде вытащил на свет промышленный вбиватель гвоздей, за которым тянулся раздутый шланг. Приложив дуло к правому виску Стейнса, он спустил курок.

За хлопком из пистолета-вбивателя последовал хруст, с которым короткий гвоздь вошел в тело, пробив кость и до половины войдя в череп.

Стейнс превратился в неподвижную, снежно-белую статую самого себя, когда пульт в руке Сосновроста, на которой вдруг вздулись вены, активировал коробочку стазиса.

Дурхфройде подхватил повалившееся тело и, закинув на плечо, отнес на грузовую служебную платформу. Сев на место машиниста, он повез Стейнса на операцию.

Развозить остальных по домам не понадобится еще много часов. Ведь теперь началось веселье. Уже, как и планировалось, приходили в себя жертвы.

Совершив стремительный маневр, Твигг завладел блондинкой.

Но мог бы и не спешить. Тут было достаточно игрушек.

Когда среди воплей, воя и гортанного рева (животные издавали человечьи звуки, а люди — животные) Твигг в следующий раз поднял глаза, то увидел Уймапомех, чей карминно-кровавый рот походил на мазок красной краски на клоунском лице, Энзора, водившего потемневшей от жидкостей пилой, затягивавшего удавку Саракина, Фистулу с обагренными руками, которые она по локоть запустила во вскрытый труп собаки.

Без тени зависти супермен вернулся к собственным удовольствиям.

Настороженно, почти вибрируя, Турмен смотрел, как царственная, чарующе молодая Шенда Мур быстро проходит по начищенным половицам «Каруны» за стойку. Курьерский саквояж она поставила на пол с заметным облегчением.