— Какая муха тебя укусила, Факван?
— Ты и есть эта муха, чувак. То, как ты пытаешься приударить за Шендой Мур. Девчонка — моя! Она на меня запала!
— Вот как? А ты уверен, что и она так думает?
— Уверен? Я тебе покажу, что значит уверен!
Разгневанный поджаривателъ кофе ткнул Турмена пальцем в грудь.
Во второй раз за каких-то несколько минут Турмена тыкали пальцем. Но в отличие от первого педагогического подталкивания этот тычок его разозлил. Поэтому (когда, не получив немедленного воинственного ответа, Факван грубо хохотнул и повернулся уходить) он почувствовал себя вполне вправе воспользоваться костылем, чтобы подцепить негра за колено и дернуть, от чего тот с грохотом рухнул на пол.
Вскочив, Факван с кулаками надвинулся на встающего, дрожа, Турмена, но тут вмешались Бадди, Нелло и Верити: барристы-рефери развели противников.
— Да ладно, ребята, кто первый начал?
Противники промолчали. После нескольких напряженных минут Факван отряхнулся и мрачно ушел в заднюю комнату.
Собрав таблетки и прочее снаряжение, чувствуя, что с каждой секундой его жизнь становится все интереснее, Турмен вышел из «Каруны».
Снаружи он изучил визитную карточку:
КАРИКАТУРНЫЕ КАБРИОЛЕТЫ И КАРТИНЫ
ВЭНС ФОН ВЕСЕЛ, ХУДОЖНИК НА ДОМУ И ПО МЕСТУ РАБОТЫ
«ДОМ ОКРЫЛЕННОГО СЕРДЦА»
РОТФИНК-БУЛЬВАР, 1616
Турмен проверил содержимое бумажника. «Зелени» не так много. И что с того? У него же теперь есть работа!
В такси Турмен строил догадки, что найдет в конце поездки.
А выйдя из машины, обнаружил, что тусклые плоды его воображения — лишь бледное подобие реальности.
Перед ним был старый гараж: четыре бетонных отсека и торговый зал. Однако ничем не примечательный торговый зал был заставлен барельефами из обливной керамики ярких расцветок: звери, деревья, люди, машины, игрушки, музыкальные ноты — все в стиле разухабистых мультиков.
Над входом в зал висел самый большой (размером с диван) барельеф: правильное с анатомической точки зрения сердце, из которого росли два белоперых ангельских крыла.
Турмен вошел в загроможденное помещение. Никого. Он направился в отсеки.
Первые три занимали экзотические машины: старинные автомобили на разных стадиях восстановления с использованием самых неожиданных материалов. Последний был заставлен мольбертами и прислоненными к стенам полотнами на подрамниках, также на разной стадии завершенности. В картинах присутствовала та же дурашливость, что и у барельефов в зале. На видавшем виды верстаке валялись кисти, тюбики с краской, жестянки с растворителем и засохшие тряпки. Невзрачный диван со скомканными одеялами, кухонный столик из нержавейки и небольшой холодильник как будто говорили, что кто-то живет здесь постоянно.
Раздался звук спускаемой воды в туалете. В открывшуюся дверь (на ее матовом стекле было каллиграфически выведено «ВДОХНОВЕНИЕ: ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ») вышел очень бледный мускулистый мужчина с модно стриженной зарослью темных волос на лице, которую лишь подчеркивало поредение на макушке. В мочке одного уха (левого) поблескивали сегменты серебряной змейки. Мужчина был занят тем, что сосредоточенно заправлял заляпанную краской зеленую рубаху в шерстяные армейские штаны, и потому не сразу заметил Турмена. Поскольку рукавов у этой усеченной рубахи не было, она открывала несколько татуировок, среди которых красовалось окрыленное сердце.
— Э… Вэнс?
Остановившись, мужик поглядел на Турмена без радушия, но и не сердито.
— Ты кто такой?
Все больше чувствуя себя не в своей тарелке, Турмен нерешительно назвался и добавил:
— Меня послала Шенда Мур. Она сказала, у вас есть для меня постоянная работа…
— Краску соскабливать умеешь? В разборке сечешь? Помощь с разборкой мне бы не помешала. А как насчет кузовов? С кузовами когда-нибудь работал?
— Ну, я знаю толк в инструментах и поднабрался кое-каких навыков в армии.
— Да? Например?
— Ну, по правде говоря, в армии я был специалистом по демонтажу. Но я быстро учусь новому.
Рубашка Вэнса фон Весела застряла в молнии, и теперь он силился приструнить свое одеяние, заставив работать как полагается. Турмен задумался, не предложить ли помощь.
— Господи! В этом вся Шенда! Она с ума меня сведет! Ладно, наверное, можешь начать с мытья кистей. Любой криворукий идиот способен мыть кисти.
— Подождите-ка… — обиделся Турмен.
— Ах да. Я говорил, что не могу работать с теми, кто злится на мой дурацкий язык?
— Нет. Если только ваша фраза сейчас не была предостережением.
Не в силах высвободить рубашку из зубчатой ловушки, Вэнс отказался от борьбы и подошел к верстаку. Застегнул пуговицу на поясе, нашел зажим «крокодил» и им закрепил верхнюю часть открытой ширинки. Зажим выпирал, точно небольшая паховая антенна.
— Оно самое. Ладно, начнем с того, что я покажу тебе, где тут что.
У Турмена был один вопрос.
— Вэнс… я много буду работать с химикатами? Мне от них в прошлом основательно досталось.
Вэнс как будто впервые действительно увидел Турмена и сочувственно качнул головой.
— Кое-кто крепко тебя испоганил, а, приятель?
— Можно сказать и так.
Подойдя к Турмену, художник обнял его за плечи. От него исходила смесь запахов пота, чеснока и растворителей.
— Турмен, дружище, открою тебе маленький секрет. Армия заставляла тебя работать с химикатами смерти! Но здесь мы имеем дело с химикатами жизни!
— А в чем разница? Химикаты, они и есть химикаты, так?
Вэнс фон Весел только постучал себя пальцем по виску и подмигнул.
8
«Пусть голосуют собаки!»
Солнце — как гранат с ядерным реактором внутри на фоне чистейшего, голубичного неба. Взбитые сливки облаков. Легкий ветерок колышет воздушные змеи и шары, пытается задрать подолы женщинам и залезть в штанины мужчинам. Простор открытых, зеленых, как сельдерей, лужаек, в тени трава — цвета новых денег. Крики и визг бегающих в бурной игре детей. Безудержное тявканье готовых взорваться от счастья собак. Пчелиное гудение взрослой болтовни: сплетни и бизнес, философия и флирт. Подростковое арго, переиначенное, со смещенными ударениям в извечных поисках крутизны. Пунктирный смех. Соревнующаяся музыка полудюжины магнитофонов стоит на звуковом посту, пока «Игры ищейки» заканчивают раскладывать шнуры и громоздить оборудование на сцене памяти Сержанта Пеппера. Запах мескита, сгоревшего до углей как раз той степени, какая нужна для гриля, и аромат раскуренных листьев травы.
Просто еще одно отчасти организованное, отчасти спонтанное ежемесячное собрание акционеров «Каруны, Инк.».
Шенде вспомнился поэтический семинар.
«Сорвите с петель двери конференц-залов, вырвите чиновничьи петли из косяков, а потом разнесите корпоративные стены!
Твой выход, Уолт!»
Среди нескольких сотен людей и нескольких десятков собак, собравшихся в парке Морли Адамса, Шенда счастлива: Дама Доброта со своей паствой.
«Мамма миа!» На этих праздниках она всегда на седьмом небе!
Каждое лицо при виде ее расплывается в улыбке, каждая рука перебрасывает в другую напиток и лопаточку для помешивания, книгу или кассету, кошелек или младенца, чтобы пожать руку ей. Дети бросаются к ней, словно она аттракцион на детской площадке, поставленный здесь ради их законного удовольствия: дерево, гора, пляж. Шенда ловила их, кружила и снова ставила на землю. Шкуры, хвосты и языки клубились вокруг нее морскими бурунчиками и разбегались врассыпную.
Мазок лимонно-желтого, взмахи подрагивающих брылей: Кенарь скребет когтями траву, лишь бы не отстать от своих более быстроногих собратьев.
Вот ради чего живет Шенда. Не ради мелочной рутины управления своим детищем, этой вечно пререкающейся альтруистичной квазикорпорации под названием «Каруна, Инк.». Разумеется, не ради ежечасных, ежедневных, еженедельных головных болей, трудностей и стрессов. В сиянии улыбок друзей все они тускнеют как призраки. Здесь, благожелательно и бдительно надзирая за происходящим, она воочию видит, сколько добрых дел ей уже удалось, может сосчитать всех, кому она помогла, и смотреть, как эта помощь неостановимо распространяется вовне кругами великодушных, щедрых поступков.