— Нет.

Твиггу стало несколько не по себе: взгляд выпученных глазок Дурхфройде не отрывался от его губ, точно Темный Посредник обдумывал жестокие модификации формы и назначения этого органа.

— Да, ну… будь, что будет. — Твигг начал заикаться и попытался взять себя в руки, дабы излучать властность. — Вот ваше задание. Недавно я натолкнулся на несколько очагов сопротивления в стране, уклонистов, борющихся со внедрением нового продукта «Изотерма». Речь идет о безалкогольном напитке «Цинго». Мне бы хотелось, чтобы вы навестили каждый из этих очагов и позаботились о том, чтобы они раз и навсегда прекратили существование как источники оппозиции. Есть один, с которого вам следует начать, поскольку он организован лучше других. Он значится в верхней строке списка. Подробности — здесь. — Твигг протянул Дурхфройде папку. — Все ясно?

— Зачем?

Это простое слово остановило Твигга — как вставшая вдруг у него на дороге стена. Сколько он себя помнил, Дурхфройде ни разу не произносил эти два слога. Еще одно свидетельство того, что он все больше соскальзывает в хаос.

— Что значит «зачем»?

Монстр силился облечь расплывчатые мысли в слова.

— Зачем вам нужно… вам нужно идти в места, где вас не хотят? Разве нельзя купить продажных… и оставить… остальных оставить в покое?

— Крафт, дружище, вы, верно, шутите! Это же моя природа — занимать все имеющиеся ниши, изгонять, ломать хребет всем конкурентам, выжигать и давить, втаптывать побежденных в пыль, пока не останусь лишь я один, обладатель всего, что вижу окрест, пусть даже эта выжженная пустыня будет делом моих рук! Мой категорический императив — чтобы все мои действия способствовали преумножению моего все разрастающегося эго. Ба, будь у меня бесконечно пространства и времени, этого все равно не хватило бы, дабы вместить мою гигантскую жизненную силу. Не в том дело, что мне так уж хочется продавать шипучку! Сатана Великий, вовсе нет! И ничего зловещего в «Цинго» нет, как нет ничего, вызывающего привыкания или промывающего мозги. На самом деле напиток даже не совсем вреден для здоровья, если забыть про гадкий вкус смеси электролитов, заменителя сахара, кое-каких искусственных вкусовых добавок и цвета. Весьма полезен для поддержания масс в тонусе, чтобы могли стоять у конвейера. И прибыль, разумеется, незначительная. Нет, здесь дело просто в том, чтобы ничто не посмело встать на пути моих желаний, сколь бы капризными или деспотичными они ни были.

— Я… понимаю.

Твигг хлопнул Дурхфройде по плечу.

— Конечно, понимаете. Иначе вам нельзя.

В поле зрения Твигга теперь попало устройство стазиса на столе. Повинуясь неудержимому капризу, он его взял, нацелил и в мгновение ока пробудил к жизни тигра. И одновременно, как за ширму, заступил за спину Дурхфройде, чтобы зверь заметил его первым.

Разъяренный, измученный хищник, как ракета, метнулся к Дурхфройде. Но Темный Посредник даже не шелохнулся.

Твигг заморозил тигра, лишь когда вибрисы зверя почти коснулись Дурхфройде, который (увидев, что угроза нейтрализована) ловко отступил в сторону, дав статуе рухнуть на ковер.

Дурхфройде бесстрастно поглядел на своего хозяина, повернулся и вышел.

Твиггу подумалось, что стоило бы позволить амурцу получить свое.

Но теперь, пожалуй, уже слишком поздно.

Турмен не мог бы придумать, что ему хотелось изменить в своей нынешней жизни, если не считать, конечно, плохого здоровья, далеко не оптимального состояния пораженных болезнью органов, мышц и костей. Его тело — как набор не подходящих друг к другу частей, едва-едва удерживающихся в мешке кожи (хотя, к счастью, общее состояние как будто не ухудшается).

И тем не менее он учился танцевать (даже с такой мрачной, наступающей на ноги партнершей, как мисс Функционирование), храбро шаркать по бальному залу жизни.

Как ни крути, Шенда права: его проблемы — дело прошлое.

Наконец-то после катастрофического финала своей карьеры в армии он приводит себя в порядок. Вылезает из скорлупы, начинает с чистого листа, переворачивает новую страницу, каждый день покоряет новые вершины — и еще уйма прочих метафор из области живой и неживой природы.

Ба, когда-нибудь он, возможно, даже заведет собаку!

Жизнь — довольно приятная штука.

Каждое утро он вставал рано после относительно спокойного сна. (Суставы еще ныли, желудок частенько восставал против ужина, но почему-то на душе было легче, а это помогало справляться с остальным.) Одевшись, он размеренным шагом проходил десять кварталов до «Кофейни Каруна», переступал порог смеющейся двери, а там его ждали приготовленная Верити болтушка-эспрессо и последнее творение пекарского гения Вот-так-Виба: масляный, с вишневым вкусом рогалик из тончайшего слоеного теста.

— Вот теперь ты по-человечьи ешь, дружище Тор! — говорил кондитер, комплиментом коверкая имя Турмена.

— Очень по-человечьи, Вот-так-Виб. Спасибо!

Знакомые лица и повторяющийся ритуал были как бальзам на душу. То эхом прокатывается четвертый долгий хлюпающий глоток Чунг'эма, то появляется с самым свежим непристойным анекдотом Нелло, то Бадди выстукивает сложный ритм по стойке двумя деревянными ложками.

Даже злобно нахмуренные брови и презрительные гримасы Факвана Флетчера, который больше ни разу ни словесно, ни физически не допекал Турмена, сделались частью повседневной рутины.

«Место, куда приходишь, когда дома не хватает доброты».

Верно, ах как верно!

В четверть девятого подъезжало такси из «Крикни кэб», бибикало, и он ехал на работу.

Вэнс фон Весел оказался вполне сносным боссом. Суровость, пренебрежительные колкости и упреки были исключительно на службе его искусства и с равной вероятностью обращались против самого творца.

— Турмен, я тебя спрашиваю… Ты когда-нибудь видел такую жалкую, подражательную порчу холстов? Если бы папаша Дисней или даже автор обложек для дамских романов про младенца Кучи-Ку увидели эту жалкую мазню, выдающую себя за картину, они переломали бы мне все кисти и вышвырнули бы меня на улицу. Соскобли краску, ладно, пока я не сблевал. А я пойду полировать вон тот «форд».

Не обладая ни художественным даром, ни вдохновением, Турмен просто делал как сказано. (Работая с потенциально вредными химикатами, он надевал полное защитное облачение: респиратор, перчатки, спецовку. Соседство с красками, спреями и растворителями его болезнь почему-то не усугубляло.) Но свойственного ему прилежания (насколько позволяло непослушное тело) как будто хватало. Последние две недели он получал более чем щедрую плату.

И по нескольку раз в неделю ему выпадало увидеть Шенду Мур.

Полная энергии, неутомимая глава «Кроткого конгломерата» (как окрестил про себя Турмен «Каруну, Инк.») через непредсказуемые интервалы влетала в гараж пышнотелым торнадо, принося указания, советы, вопросы, чеки, официальные бланки, еду и цветы. И неизменно делала одно-два личных замечания, извлекая сведения из внушительного «ролодекса»[39], который как будто прятался в хорошенькой головке.

Когда ее не было рядом, Турмен считал, что не питает иллюзий: Шенда никогда не будет для него большим, чем не слишком близкий друг. То мгновение взаимопонимания под ивой было счастливой случайностью, о которой лучше забыть.

Но когда поблизости оказывались ее теплое и лучезарное тело и беспечно радостный дух, Турмен был убежден, что любит ее и, наверное, будет любить всегда.

Может, ему только нужен еще один шанс…

Ранний субботний вечер в парке Морли Адамса. Предсумеречная перекличка птиц, розовеющий свод небес, ночные запахи травы. Каменная стена под спиной еще теплая, доски скамейки под ягодицами — шероховатые. Сложив на коленях руки, Турмен созерцал борозды и завитки, оставленные в пыли пятками его кроссовок.

Что его сюда привело? Обычно в это время он был уже в кровати, смотрел телевизор или слушал радио. Может, надежда вернуть частицу того волшебного, укрытого ивами дня?..