Она уставилась на него:

— Ты говоришь так, будто все еще веришь, что тот, кого мы ищем, — это Гленне.

— Я говорю просто, что за ним ст о ит последить, — сказал Арве.

— А надо ли было тратить на его выслеживание столько сил и средств, на чем настаивал Викен?

— Может быть, и надо. Самые четкие следы по-прежнему начинаются и заканчиваются там.

После того как они сделали заказ, Нина решила поделиться своими соображениями:

— Я тут задумалась об одной вещи, о возрасте жертв. Хильде Паульсен было пятьдесят шесть лет, Сесилии Давидсен сорок шесть, Аните Эльвестранн тридцать шесть.

Арве приподнял бровь:

— Да, ты права. Каждая моложе предыдущей на десять лет.

— Наверняка это случайность, — задумчиво проговорила она, — но все-таки странно.

— А если не случайность и это произойдет еще раз, то, значит, следующей жертвой будет женщина двадцати шести лет?

— Не говори так! — воскликнула она, потихоньку вытащив изо рта порцию жевательного табака и заворачивая его в салфетку. — Мне кажется, мы недостаточно плотно занимались студенткой-медичкой.

Принесли заказ. В результате она все же остановила свой выбор на спагетти болоньезе.

— Викен попросил меня поддерживать с ней контакт, — успокоил Арве. — Я уже разговаривал с ней сегодня. Она может звонить мне когда угодно. Больше мы ничего не можем сделать, если она сама не захочет, но это ты и сама понимаешь.

Намотав спагетти на вилку, Нина осознала, что совершила промашку. Спагетти годится для детей и для парочек, которые встречаются уже какое-то время. Но для первого посещения кафе с мужчиной, который сидит напротив и следит за тобой взглядом? В этом отношении хуже только такое, ужаснулась она и схватилась за салфетку. К счастью, Арве сосредоточился на своем говяжьем филе.

Уписав то количество спагетти, которым она заранее решила ограничиться, Нина сочла, что пора уже переводить разговор на личные темы:

— Как ты оказался в полиции, Арве?

Слегка усмехнувшись, он разлил по стаканам слабоалкогольное пиво. У него были широкие короткопалые руки, все в ссадинах и царапинах: наверняка он был из тех, кто умеет починить машину, прибить полку, срубить дерево. Она попробовала представить себе, каково это, когда такие руки прикасаются к тебе, крепко обнимают.

— Ну, в общем, я подумал, что вот то место, где я смог бы делоделать, — сказал он. — Сначала поступил на юридический факультет, но приятелям всегда приходилось будить меня на лекциях. Я бросил университет и годик проучился в народной школе. Там занимался скалолазанием и рафтингом, ночевал в трещинах ледников. Пожалуй, тогда-то я и понял, что мне в жизни требуется экшен, а не зубрежка статей законов. Мне нужно что-то более конкретное. Я, наверное, всегда был человеком действия. А ты?

Нина отодвинула тарелку с недоеденными спагетти в сторону. Она была ни капельки не против рассказать о своей собственной жизни. Рассказать ему. Про то, как она росла в многоэтажке в пролетарском пригороде Бергена Фюллингс-дален. Про подруг, обзаводившихся детьми прямо после окончания школы и переезжавших из квартиры родителей в соседнюю многоэтажку. Она всегда знала, что обязательно уедет оттуда. Арве молча ел и слушал.

— Ну и что там второе было? — спросил он вдруг.

— Какое второе?

— Ты вчера сказала, что в моих записях о студентке есть одна ошибка и еще одной вещи не хватает. Про ошибку ты мне сразу же выложила, а недостающее ты мне обещала на десерт.

Нина тщательно вытерла рот салфеткой, на ней все еще оставались следы от томатного соуса.

— Ты, наверное, очень торопился с этими записями? — сказала она и задорно улыбнулась.

— Совершенно верно, мне приходилось выбирать, какое из всех дел важнее. Так ты расскажешь мне?

Нина откинулась на спинку стула. Она успела переодеться в обтягивающую грудь светлую шелковую блузку, которую сегодня же днем и купила.

— У Мириам не особенно много друзей, если верить ее рассказам. У нее есть две-три хорошие подруги, и еще она общается кое с кем из католической общины района Майурстюа.

— Но я же это вроде записал? — запротестовал Арве.

— Это записал, а вот что она была помолвлена — нет.

Его брови резко взлетели на лоб.

— Что, серьезно? Здесь, в Норвегии?

Она торжествующе засмеялась:

— Целых два года.

— Тут ты меня взяла с поличным, Нина.

Ей очень нравилось, как он произносит ее имя: делая ударение на оба слога.

— Ну и ну! — продолжал он. — Я рад, что именно ты это заметила. Есть масса людей, которые с радостью воспользовались бы чужой ошибкой. А она сказала с кем?

— Я не спросила: в тот момент это было не самое главное. Мириам сказала, что порвала с этим человеком несколько лет тому назад. Я пока не знаю, имеет ли это вообще какое-нибудь значение…

Арве провел двумя пальцами по подбородку. Какое-то время он сидел не шевелясь и задумчиво смотрел прямо перед собой, мимо нее.

— Это может оказаться важным, Нина, — сказал он в конце концов. — Получается, у нас не только Викен в последнее время грешит туннельным видением.

Аксель, спотыкаясь, брел через парк прочь от здания Управления полиции, где он провел почти все последние сутки. Он остановился под деревом, прислонился к стволу. Все еще шел дождь, но слабее, чем накануне, и ветер тоже стих.

Над правым глазом у него набухла здоровенная шишка, нижняя губа тоже была разбита. За последние сутки ему почти не удалось поспать. Он два дня не ел и не мылся. Чесалась щетина на щеках, и он сам чувствовал, как от него несет потом. Эта телесная нечистота затягивала, как соблазн: хотелось все глубже погружаться в нее.

Уже стемнело, когда он двинулся через дорогу к кафе на другой стороне улицы. На подставке рядом с дверью все еще лежало несколько экземпляров утренней газеты. Всю первую полосу «ВГ» заняла фотография мужчины, задержанного полицией. Лицо растушевали, но никто, кто был знаком с этим человеком, не усомнился бы в том, что это он. Под фотографией было написано: «Арестован врач — в убийствах подозревают его». Акселю нестерпимо захотелось выпить. Но больше всего ему хотелось опорожнить мочевой пузырь. Стоявший за стойкой парень остановил его на пути к туалету:

— Вы будете брать что-нибудь? Туалет только для клиентов.

— Порцию коньяку, — попросил он.

— А рассчитаться сможете? — Парень смерил его взглядом.

«Отныне будет так, — подумал Аксель. — Так тебя будут встречать».

— Подождите — и увидите, — пробормотал он, закрыв дверь и ощутив резкий запах немытого писсуара.

Потом он долго сидел за столиком в глубине темного помещения. Первая рюмка была опорожнена одним залпом. Это не было, конечно, коньяком, но цвет был даже похож. Он помахал рукой, подзывая бармена, и тот подлил ему еще. На какое-то время наличие кредитки подняло его статус. За третьей рюмкой он засиделся подольше. У него не было сил думать о том, что в какой-то момент ему придется встать и уйти отсюда.

В кармане пиджака завибрировал мобильный. Аксель не знал, сколько он уже просидел так, уставясь в стол. Если он сейчас не ответит на звонок, пришла ему в голову мысль, он уже больше никогда не будет отвечать на звонки. Стало легче, когда он увидел, что это Рита. Она была единственным человеком, с которым он мог сейчас разговаривать.

— Аксель, ну ты даешь! Ну и кашу ты заварил!

Он попробовал пошутить насчет каши, но получилось как-то не смешно. Не дослушав, она заставила его рассказать, чем он занимался в последние сутки, потом спросила:

— И что ты теперь собираешься делать?

Он отхлебнул коньяка:

— Ты вроде бы говорила, что начала у меня работать двенадцать лет тому назад, так, Рита? Мало кто знает меня лучше, чем ты.

— Я ни на секунду не поверила, что ты мог… Ни на секунду, Аксель, слышишь? Но какую же ты сделал глупость, дав себя окрутить этой…