Она встала и раздвинула занавески, потом снова легла.

— С чего ты вдруг вспомнил о нем именно сейчас?

Он смотрел на потолок, где к пульсирующему белому свету примешался легкий оттенок незабудок — любимый цвет Бии.

— Я тут как-то видел его в городе. Но не успел я к нему подойти, как он исчез.

— А ты уверен, что это был он? Ты же думал, что он умер.

— Он не умер. Ты многого не знаешь.

Бия провела своими длинными ногтями вниз по его груди, слегка царапая его.

— Да я уж поняла, что я многого не знаю. Думаешь, меня не удивляло, что никто в вашей семье ни разу не упоминал его имени за все те годы, что мы с тобой знакомы?

Она наклонилась и поцеловала его в пупок.

— Бывают такие воспоминания, Аксель, которые лучше не ворошить. Если тратить свою жизнь на то, чтобы копаться в шкафах и искать там забытые скелеты, не останется сил ни на что другое.

Он перевернулся на бок, спустил ноги на пол. Нащупал трусы рядом с кроватью, натянул их.

— Ты что, уходишь?

По ее интонации он понял, что у нее на уме.

— У меня сейчас мочевой пузырь размером с матку на девятом месяце беременности, — усмехнулся он. — Глядишь, вот-вот воды отойдут.

— Ты ведь не забыл, что мы приглашены в гости сегодня вечером?

Он застонал, как от зубной боли.

— Я так и думала, — ядовито заметила она.

Электронное письмо от Даниэля. Раньше он писал каждую неделю, но теперь они уже давно ничего от него не получали. При других обстоятельствах это обеспокоило бы Акселя — парню двадцать лет, а он в Нью-Йорке один, — но сейчас он просто не успевал об этом задуматься. Открывая электронное письмо, он почувствовал, как его исподволь охватывает тоска по старшему сыну. Так вот сделаешь что-нибудь невзначай, и вдруг это действие пробудит целый ворох воспоминаний.

Накануне Даниэль сдавал экзамен по экономике, и все последние недели он готовился к нему день и ночь. В очередной раз он заверил родителей в том, что в наше время Нью-Йорк — один из самых безопасных для жизни городов мира. А вот про Осло этого не скажешь. «В кои-то веки „Нью-Йорк таймс“ напечатала хоть что-то о Норвегии. Целый разворот посвящен двум этим убийствам. Мол, люди боятся медведя, который бродит в центре столицы. В сетевых изданиях норвежских газет я не мог найти ничего, что бы опровергало такие заявления. Что же случилось-то? Если верить статье в „Нью-Йорк таймс“, город охвачен каким-то средневековым ужасом. Все боятся, что на темных ночных улицах на них накинется медведь. Многие вообще не выходят из дому (неужели это правда?), и еще журналист пишет, что ощущение такое, будто находишься в городе, вокруг которого не стоило сносить городские стены. Лучшей рекламы и придумать нельзя. К вам теперь валом повалят туристы, жаждущие найти экзотику и первозданность в самом сердце современного столичного города. Мне постоянно приходится заверять своих однокурсников в том, что и в Норвегию тоже проведено электричество, что у нас даже и телевидение есть и, что немаловажно для американцев, что и у нас тоже есть уборные, где воду можно спустить».

Бия собрала семью за обеденным столом. Разогрела багет, сварила яйца.

— Ты что делаешь сегодня вечером? — спросил Аксель Тома, когда сын появился наконец в столовой.

— Ну, не знаю. Пойду к Финдюсу.

— Репетировать будете?

Том пожал плечами.

— А меня ты не хочешь спросить? — фыркнула Марлен, положив Кассиопею рядом со своей тарелкой. Голова и ноги черепахи медленно втянулись в панцирь.

— Разумеется, хочу. А ты чем собираешься заняться сегодня вечером, Марлен?

Она вскинула подбородок:

— Не скажу.

Аксель не сдавался:

— Ну не будь такой противной! Что-нибудь ты ведь можешь рассказать.

— Во всяком случае, ничего, что нужно знать тебе! — Она вдруг резко вдохнула и обчихала всю тарелку.

Сказано это было таким наглым тоном, что Аксель уже собрался сделать ей замечание. Но в этот момент она чихнула снова, на этот раз в салфетку, которой Бия успела прикрыть ее нос. Высморкавшись, девочка заявила:

— Чихать — самое приятное занятие на свете. Будто путешествуешь на космическом корабле. Щекотно, а потом будто совсем отлетаешь. А это опасно?

— Ты же можешь спросить врача, — посоветовала Бия.

— Нет, не опасно, — успокоил Аксель, — главное только — вернуться назад, на Землю.

Бия осталась внизу, в холле, чтобы побеседовать с юбиляром, Акселя же хозяйка повела наверх по устланной ковровой дорожкой лестнице. Не успел он ступить в просторную гостиную, как увидел Ингрид Брудал с мужем. Они стояли рядом у камина, в стороне от остальных гостей, сбившихся в группы по нескольку человек. Та самая Ингрид Брудал, которая цеплялась за его руку и кричала. В его воображении вновь возникли картины той ночи. И чувство беспомощности. Когда он увидел их там, у камина, его первой мыслью было повернуться и уйти. После похорон он подошел к ней в общем потоке соболезнующих. Ингрид держалась скованно, ее лицо посерело, но, когда она осознала, что это именно его руку она пожимает, ее ноги подкосились, так что мужу пришлось приобнять ее и увести прочь. Если он заговорит с ней сейчас, в гостях, возможно, она снова потеряет самообладание. Может быть, для нее он теперь всегда будет ассоциироваться с тем, кто приходит среди ночи, чтобы сообщить, что их семью посетила смерть.

Он подошел и встал рядом с ней. Когда они поздоровались, она не выпустила его руку из своей, молча посмотрела на него остекленелым взглядом, но не расплакалась. «Как в капсуле хранит в себе свое горе», — подумал он.

Аксель стоял в темноте на террасе. Из приоткрытой двери гостиной доносились карибские ритмы. Обычно на праздниках он мало видел Бию: никто из них не возражал против того, чтобы ненадолго отпустить другого в свободное плавание. Но сегодня вечером она все время оказывалась поблизости. Настояла на том, чтобы танцевать с ним, крепко обняла его, целуя, надолго приникла к его губам, так что их можно было принять за влюбленную пару. Он покорно протанцевал несколько кругов в обнимку с ней, потом отстранился.

— Случилось что-нибудь, Аксель? — спросила она.

Он чуть было не сказал: «Случилось, Бия, и я не знаю, сумею ли я отказаться от этого», но только покачал головой. Она погладила его по затылку и сказала, что понимает: он все еще не оправился от усталости, привстала на цыпочки и шепнула на ухо, что совсем не прочь уйти домой пораньше.

Он сделал большой глоток из бокала с коньяком. Терраса здесь выходила не на запад, как у них дома, а на север, и отсюда был хорошо виден центр города на другой стороне фьорда — крепость, ратуша, чуть правее площадь Карла Бернера и микрорайон Руделёкка. Он подумал, что Мириам нет дома. Она говорила, что собирается уехать на выходные. Как хорошо, что ее там нет, она уехала куда-то, где он не может до нее добраться. Если они больше никогда не встретятся, сколько потребуется времени, чтобы он перестал постоянно видеть перед глазами ее лицо? Он не будет предпринимать ничего, пока ее образ не поблекнет и все это не останется в прошлом.

Небо над головой было ясным и прозрачным, как черное стекло. Он отыскал созвездие Близнецов и медленно перевел глаза дальше, на Возничего и на Персея, который держал голову Медузы с ее страшным глазом. После дня рождения Марлен ему несколько раз пришлось ей повторять, что звезда Алголь пульсирует потому, что это, собственно говоря, две звезды, которые поочередно бросают тень одна на другую. Это помогло. Во всяком случае, она осмелилась снова посмотреть на ночное небо. Неделю тому назад она написала историю и прочитала ему ее. Про астронавта, которого отправили в космос и он оказался поблизости от ужасной двойной звезды Алголь, глаза Медузы. И он так и не вернулся назад. Он превратился в камень, вечно паривший там, на краю бездны. Истории тоже могут ходить вокруг да около и отбрасывать тень одна на другую, пришло вдруг Акселю в голову, когда она закончила чтение.