Сидя в кресле, он наполнил бокал и поднес его к лицу, вдыхая аромат золотистой жидкости. Бутылку он купил на борту самолета, когда они возвращались с Кипра. Там они всей семьей провели пасхальные каникулы; это были последние каникулы, перед тем как Даниэль покинул отчий дом. Аксель со страхом и тоской ждал приближения этого момента. И яркое белое солнце, и бирюзовое море только обостряли печаль. В день отлета он почувствовал облегчение. Водителя автобуса, который должен был отвезти их в аэропорт, звали Андреас. Аксель разговорился с ним во время одной из экскурсий. Они были приблизительно одного возраста. У водителя были узенькие глазки и сломанный нос, который сросся криво. Он разглядывал Бию, поднимавшуюся по ступенькам автобуса в коротеньком белом платье, обтягивавшем округлые бедра и почти прозрачном, и Марлен, и Тома, и Даниэля, севших в автобус вслед за ней. Когда Аксель последним зашел в автобус, водитель воскликнул: «You must be a very happy man!» [6]Они уселись в конце автобуса, и Бия ущипнула его за ляжку и прошептала на ухо, что она его хочет, а он обнял ее за плечи, разглядывая пролетавшие мимо, выжженные до золотистого цвета пустоши, и подумал: «I must be a very happy man» [7].

Огонь в камине погас. Аксель снова наполнил бокал, сидел, всматриваясь в пляшущие на углях огоньки. «Я зайду домой к Мириам. Я поднимусь в ее квартирку на последнем этаже дома на Руделёкка. Просто посижу там, выпью сваренный ею кофе и поговорю с ней».

Он направлялся в ванную, когда услышал, что к дому подъезжает автомобиль. Выглянул в окно и увидел, что перед входом остановилось такси. На часах было четверть третьего. Звук отпираемой внизу двери и звяканье связки ключей Бии о стеклянную столешницу комода.

Раздевшись до трусов, он разглядывал свое отражение в зеркале. Тело все еще выглядело тренированным, хотя сбоку линия талии начинала чуточку круглиться. Скоро и Бия вошла в ванную, остановилась позади него:

— Еще не спишь?

Он посмотрел на нее в зеркале:

— Ну, может, это я во сне хожу.

Ее волосы были растрепаны и глаза казались воспаленными, но косметика не смазалась. На ней было темно-зеленое облегающее платье на бретельках, с глубоким вырезом. И тени для век тоже были зеленоватые. Когда она красилась вот так, подчеркивая чуть раскосые глаза и высокие скулы, то ей вполне можно было дать лет на пять меньше, а то и на десять.

Он обернулся к ней, вбирая в себя ее запахи. Духи, которые он ей обычно дарил; именно так ощущался их аромат спустя несколько часов, когда к нему добавлялись оттенки ее пота и дыма чужих сигарет. К запаху «Шалимар» примешивался запах еще другого, чужого парфюма; он принадлежал мужчине. Аксель мог и дальше развить эту мысль, представить себе, с кем она сидела рядом, с кем танцевала. Он схватил ее за руку повыше локтя и притянул к себе.

— Господи, — пробормотала она, когда он принялся ее целовать, — ты, оказывается, в боевой готовности.

Этот чужой запах был все ближе и ближе — запах того, о чем он ничего не знал, превращавший ее в другую, не ту, к которой он привык. У нее на языке был вкус вина, но еще и водки, а то и джина. Бия очень редко пила что-либо крепкое.

Когда он задрал ей юбку и ухватился за голые ягодицы, она издала стон и стала стягивать с него трусы.

Он приподнял ее на край раковины, стащил с нее прозрачные стринги.

— Ну, Аксель же! — сопротивлялась она. — Не здесь, дети могут проснуться.

Но на самом деле именно этого она и хотела — чтобы он взял ее тогда и там, где она сидела на холодной фарфоровой раковине, наполовину раздетая. Она отругала его за небрежное обращение с ее платьем, когда он рывком сдернул бретельки с плеч. Но тут он прижался губами к ее соску, приподнялся на цыпочки и ворвался в нее. Почувствовав, что кончает, она сумела приглушить крики. Они превратились в протяжный хрип, не похожий ни на что, что ему доводилось слышать от нее раньше. Аксель остановился. Когда Бия немного успокоилась, он потянул ее за собой из ванной.

— Подожди, — простонала она, — дай я пописаю, по крайней мере!

Он лег в постель. Через открытую дверь ему было слышно, как она спустила воду, помыла руки, открыла шкафчик, наверное, чтобы убрать на место контактные линзы. Потом она прибежала босиком, голая, и закрыла за собой дверь.

— Неужели несчастная женщина не может и пару часиков поспать? — пожаловалась жена.

Он потянул ее вниз, на постель, и перевернул к себе спиной.

— Ну, Аксель, перестань! — захныкала она, как обычно.

Он перегнул ее пополам в бедрах и вошел в нее сзади — так и лежал, не шевелясь, как насекомое.

— Расскажи, где ты была, — прошептал он и начал двигаться медленно-медленно.

— Ну что на тебя нашло, Аксель? — простонала она.

— Расскажи, что ты делала сегодня вечером.

— Мы с Лоттой и Марен поужинали в Театральном кафе, потом пошли в «Смюгет».

— Ты кого-то встретила?

Она попыталась вывернуться.

— Целую банду, — выдохнула она.

— Ты танцевала?

— Ну естественно.

— Со многими?

— Больше с одним. Он полицейский.

Он вышел из нее и сразу же снова вошел, быстрее и жестче.

— Он все никак не отставал. Лет на десять моложе меня, точно. Ну еще, еще сильнее, блин!

Обычно она не употребляла ругательств, и это возбудило его еще сильнее, он больше был не в силах расспрашивать ее об этом полицейском, не пошли ли они еще куда-нибудь потом, он представлял их себе, как она обвивала рукой его шею и прижималась к нему. Он не мог больше сдерживаться, вдавил ее изо всех сил в углубление на матрасе, притиснулся к ее ягодицам. Когда он кончал, в темноте вдруг явилось какое-то лицо за зеленоватой пеленой. Оно близилось, заглядывало к нему через открытую дверцу автомобиля.

Аксель проснулся в шесть часов. Он не должен был дежурить в эти выходные и мог бы спать сколько угодно. Но он чувствовал себя отдохнувшим и спустил ноги на пол. Через несколько минут он уже бежал по лесной рощице, прочь от проселочной дороги. Едва светало, смутные силуэты деревьев сливались в нечеткий абрис. Но уже было понятно, что этот осенний денек выдастся погожим.

В половине восьмого он накрыл стол для завтрака. Сидел на кухне, свежий после душа, в трусах и футболке, с кофе, апельсиновым соком, и листал газету «Афтенпостен» с конца к началу, быстро проскочил спортивные страницы, помедленнее — экономический раздел. Цены на нефть упали, и для тех, чьи деньги были вложены в нефтяные акции, новости в основном были неблагоприятными. Однако, пока на Ближнем Востоке идут войны и свирепствует террор, уровень цен не сможет упасть слишком значительно. Они вложили в нефтяной фонд кое-какие средства, но не так много, чтобы эта проблема сильно занимала Акселя. Он начал просматривать новости. На улице Русенкрантс-гате мужчине угрожали ножом; в лесопарке Нурмарка пропала женщина; цены на электричество постепенно снижаются благодаря тому количеству осадков, что обрушились на страну в начале осени.

Он услышал, как кто-то прошмыгнул в туалет, потом по коридору прошлепали босые ноги. На кухню всунулась голова Марлен.

— Ну и соня, — пожурил он ее, откладывая газету в сторону, — день-то давно начался.

Она стояла в дверях, щуря глазки, в розовенькой ночнушке с крокодилом на груди.

— Вечно ты хвастаешься тем, что так рано встаешь.

Он засмеялся:

— Будешь яйцо с булочкой или мюсли?

Марлен выпятила губку, села за стол и задумалась.

— Яйцо, — решила она.

Он намазал кусок булки тресковой икрой из тюбика, повернулся к ней и жестом фокусника извлек у нее из уха яйцо.

Дочь отпрянула, хмуро уставясь в окно; деревья за стеклом все еще окутывала серая дымка.

— Не с той ноги встала? — выдвинул он версию.