Вячеслав Вячеславович поежился, стоя в наплывающем холоде у окна. Где же лоцман и буксиры? Он посмотрел вниз. С трапа на судно спрыгивали люди.

— Кто пожаловал? — крикнул Вячеслав Вячеславович вахтенному.

— Пополнение и пассажиры, — ответил тот, но Вячеслав Вячеславович и сам узнал отпускника-моториста и еще двух своих моряков. Остальные были ему незнакомы, взгляд его зацепился только за женщину, очень миленькую. Наверное, новая буфетчица.

— Вот что, — сказал он третьему, — давайте готовность машине. Буксиры к нам идут.

Портовая комиссия именовалась комиссией слишком пышно. С проверкой перед выходом в рейс прибыл всего один человек — заместитель главного капитана, давнишний знакомый Вячеслава Вячеславовича, когда-то они даже плавали на одном судне. Поэтому формальности были быстренько закруглены, но учебные тревоги заместитель потребовал проиграть все и вникал в них с большим тщанием. Пока матросы заводили пластырь, раскатывали шланги, спускали шлюпку, заместитель шариком катался по всем корабельным закоулкам, таскал за собой Вячеслава Вячеславовича, старпома и накидал им кучу замечаний, которые старпом тут же вносил в записную книжечку.

— Ну что, может, хватит? — спросил, наконец, заместитель и весело потер ручки. — К следующему рейсу устраните, сам приду проверить. Отбой, старпом.

Старпом шмыгнул вконец лиловым носиком, рукавом промокнул пот под чёлочкой и побежал давать отбой, а Вячеслав Вячеславович с заместителем пошли направо, в капитанскую каюту.

— Может быть, перекусим, Юрий Васильевич? — предложил Охотин.

— Можненько, — миролюбиво согласился заместитель.

— Чудненько, — поддакнул Охотин.

Похохотали.

Это были словечки стармеха с плавбазы «Воронеж», где они начинали морскую службу. Первое из них тамошний стармех употреблял перед стопкой, второе — после нее. Эти словечки для Вячеслава Вячеславовича и заместителя означали конец формальностям и возможность возврата к отношениям их непринужденной юности.

Вячеслав Вячеславович нажал кнопку буфетного звонка. Явилась Глаша и с ней красивая кареглазая девушка, почти девочка, с трепетными бровями.

— Гм, — сказал Вячеслав Вячеславович, — как вас зовут?

— Шидловская, Марина, — тихо ответила та.

— Мария ее зовут, — ревниво вставила Глаша, — я ей дела сдаю. Звали, Вячеслав Вячеславович?

— Да. Сделайте мне перекусить чего-нибудь, пожалуйста, немедля.

— Хорошо.

Глаша быстренько открыла буфет, достала свежую скатерть, сервировку, посуду, на ходу объясняя Марине, где что лежит и как что надо делать.

— А штормовки, рейки вот эти, в порту никогда не ставь, Вячеслав Вячеславович их не любит…

Столик был накрыт.

— У артельщика там возьмите… — добавил Вячеслав Вячеславович.

Когда все было готово и девушки ушли, Юрий Васильевич, все так же весело потирая ручки, полностью скрываясь в кресле, так, что ножки его едва доставали до полу, оживленно сказал:

— А ты знаешь, Вячеслав Вячеславович, сегодня к ночи твой старик в порт приходит. Жаль, опять не встретитесь.

— Какой старик?

— Михаил Иваныч…

— Он же в Дубоссарах дачу достраивает!

— Э, брат, отстал ты. Бросил старик свою пенсию. Уломал самого! Я его перед рейсом проверял, он на «Антокольском» рукой водит. Жалел он, сокрушался, что тебя не встретил, спрашивал, как да что.

— Значит, не утерпел Михаил Иваныч… А что ему иначе-то? Он кроме моря и земли не знает.

— Угу. И три дочери еще не замужем. Задумаешься…

— Может быть, и это. Я думаю — по двадцать капель за стариков, за Михаила Иваныча. Все-таки они нас учили…

— И за ваш счастливый рейс!..

Едва портовая комиссия убыла с борта, позвонил стармех:

— Вячеславыч, приняли мазут, Вячеславыч. На морскую вахту перешли, Вячеславыч.

— Добро. К двадцати одному схему на три генератора наберите, поплывем.

— Наберем, Вячеславыч. Как у тебя самочувствие-то, Вячеславыч, уж больно неважно ты утром выглядел…

— Спасибо, нормально.

— Ну и ладно, Вячеславыч…

Вячеслав Вячеславович походил из угла в угол по кабинету. Слышно было, как с правого борта, внизу, ругается капитан бункеровщика:

— Выбирай швартов быстрее! Зацепился? Я тебе покажу — зацепился! Не видишь, разворачивает! Тимохин, помоги этому терапевту!

Вячеслав Вячеславович улыбнулся: тоже, придумали ругательство. Интересно, чем это ему врачи досадили?

У Ирины муж тоже врач. И, наверное, хороший парень, иначе стала бы она так плакать… Нельзя от нее было уходить, а я ушел. Не первая такая?.. Хватит мне, пожалуй, морские узлы завязывать и развязывать… Зайти бы к ней сейчас, а бросаю, как всех прежних, черт меня побери! Как только в море выйдем, отстукаю ей радиограмму. Хорошую. Надо, чтобы хорошую, плохую нельзя. Хотя бы рейс скорее прошел, что ли…

Вчера ему удалось схватить такси и даже уговорить шофера, чтобы он взял их всех впятером, благо ехать было под гору. Так и колесили вниз: Галина Сергеевна с шофером, а он с тремя женщинами сзади. Пока развозили всех по домам, понял, как на поворотах все теснее и теснее прижимало к нему Ирину и она не отодвигалась, только постукивала туфельками, потому что пол в автомобиле был ледяной. Галина Сергеевна выходила последней, обнадеживающе заглянула ему в глаза, чмокнула Ирину в щеку и исчезла в подъезде. Они стояли!

— Куда теперь-то? — скучно спросил шофер.

— Прямо, если можно, — ответила Ирина.

Машина тронулась, раскатилась по наледи, и Вячеслав Вячеславович как придержал Ирину за плечи, так и не выпускал даже тогда, когда они, замерзая, два квартала шли пешком.

Стыдно и радостно было уходить от нее утром, и он еще остановился в подъезде и перечитал в потемках список жильцов, пока не нашел под номером квартиры: Греков Л. Л. — Леонид Леонидович…

Что же делать-то? Бабий узел завязать, что ли, как советовал старик капитан Строков?..

А Михаил Иваныч рассуждал когда-то, вытягивая руку шлюпочной:

— Видишь ты какой человек, Слава… Я тебе сейчас объясню. Взялся ты за дело, повел его так, так, потом вдруг раз — этак, — Михаил Иваныч переворачивал руку ладонью вниз, — что же получается? Ты слушай, сынок: морскими узлами надо шкерты вязать, а не жизнь. Жизнь-то надо бабьим, понял? Морские узлы веками придумывали, а почему и для чего? Морской-то узел, он какой? Держит твердо, намертво, будь здоров держит, а чуть дернул ты за свободный конец — он — взик! — распустился, и ты опять оторвался, свободен, значит: выбирай, что дальше делать. Для жизни так не годится. Уж если ты в жизни что выбрал, вяжи для себя бабьим узлом, чтобы потом не то что ногтями — зубами не развязать было, хоть так тяни, хоть этак, понял, сынок? И потом — простоват ты все-таки, Слава…

Вячеслав Вячеславович вспомнил, как пожевал при этом Михаил Иванович свою пораненную щеку, повеселел при этом воспоминании, но тут его пригласили в кают-компанию, где заканчивали оформление отхода, разобраться с пассажиром. Пассажир был франтоватый молодой человек: несмотря на февраль, в шляпе и легком пальто.

— Вы куда? — поинтересовался Охотин.

— Врачом на «Двину», подменять врача иду до конца рейса.

— А кто там врачом?

— Греков, Леня. А вы что, его знаете?

— Не имел возможности. И что тут у вас?

Оформление пассажира не заняло и двух минут, но у Вячеслава Вячеславовича зыбко закололо под сердцем, он рассеянно потрепал по плечу заплаканную Глашу, глянул на провожающих, которых выпроваживали в катер, поблагодарил пограничников, пожал руку старшему, посмотрел, как отвалил от борта катер, как он исчез за сияющими огнями соседа, и тогда Вячеслав Вячеславович зашел в каюту, захватил бинокль, поднялся в рубку и приказал сниматься с якоря.

Этого ждали давно.

Боцман со вторым штурманом побежали на бак, звездочка брашпиля была соединена единым махом, зашумела на палубе поданная для обмыва якорь-цепи вода, защелкали в клюзе литые цепные звенья. Желтые глазки на контрольном табло показывали, что в установку льется ток с трех генераторов, а зеленая лампочка утверждала, что обороты можно менять прямо с мостика. Рулевой пошевелился и доложил, что ходовые огни, компас и рулевое управление проверены. Значит, во всем был порядок.