— Может, тебе пойти на какие-нибудь курсы, чтобы познакомиться с новыми людьми, — предложила я, чтобы немного развеселить его.

— Я мог бы пройти частный кулинарный курс у госпожи Энгельгардт.

— Пожалуйста, не надо, папа! — Это означало бы крах брака моих родителей. Отец рассмеялся.

— Кулинарные курсы весьма полезны. Но не волнуйся, господин Энгельгардт этого не позволит.

Мне не до смеха. Не надо больше разрывов!

Отцу пора на работу. Он высадил меня у вокзала и на прощанье сказал:

— Большой привет твоему Бе… — потом осекся и договорил: — Господину Бергеру.

Я точно знаю, что он хотел сказать, но улыбнулась, словно ничего не заметила, и пообещала передать привет господину Бергеру.

До прибытия большого транспорта с мебелью надо многое успеть. Повсюду, где не предусмотрено ковров, должны быть отциклеваны полы. Циклевальная машина, электродрель и пила столяра, который встраивает шкафы, изгоняют последних жильцов. Двери, выходящие в коридор, тоже отшлифовываются с внешней стороны и покрываются глазурью. Со стороны комнаты они красятся в белый цвет, поскольку коричневая дверь нарушила бы цветовую гармонию комнаты.

Великий день! Из фойе исчезает линолеум. К счастью, старый клей, ломкий как стекло, легко очищается. Вместе с линолеумом в контейнере для строительного мусора исчезает и закуток господина Хеддериха. Господин Хеддерих переносит это мужественно. Я его убедила, что новая комнатка для портье за стойкой регистрации будет намного красивее. Рядом разместится небольшая кладовка, где он сможет хранить свой инструмент.

Черно-белый мозаичный пол украшен вдоль стен орнаментом из белых камушков в четыре ряда, образующих кайму в тридцать сантиметров. Сделать сегодня такой пол стоило бы целое состояние. Правда, в полу остались следы от мастерской господина Хеддериха. Один из плиточников подсказал нам выход: там, где кресла будут закрывать пол, он вырежет куски мозаики и заклеит ими дыры. Безукоризненно. Полироваться пол будет позже, когда исчезнет опасность, что его поцарапают, а пока он закрыт толстой синтетической пленкой.

После того как повсюду убрана пыль от циклевки, приходят маляры. Несколько дней у них уходит на то, чтобы спрятать под штукатурку и новую лепнину проводку, зашпатлевать все дырки на месте оторванных деревянных панелей и все загрунтовать. Сумрачное когда-то фойе оказывается вдруг залито светом.

Затем маляры перебираются наверх. Мои эскизы по расположению сделанных под мрамор поверхностей с обрамлением серыми линиями слишком сложны для них. Они готовы отделать под мрамор целую стену, но вымерять какие-то там поверхности и что-то наносить — это чересчур дорого. Поэтому я сама черчу линии на белой стене. Руфус мне помогает. Кропотливая, изнурительная работа. Чтобы где-то отдохнуть в перерыве, мы притащили в фойе пару кресел и стол, кандидатов на помойку. Я набросила на них старые простыни. Кресла в простынях посреди белых стен, на которых видны лишь тонкие линии, — это напоминает декорации к современной пьесе.

Руфус заметил:

— Спектакль, который мы тут играем, часто объявляют в театральных программках.

— Как же называется пьеса?

— «Закрыто на ремонт».

Я засмеялась, а когда попыталась понять, почему, пришла к выводу, что от страха. От страха, что мы не справимся. Слава Богу, госпожа Шнаппензип уехала на отдых. Разве я смогла бы доказать ей, что из этой голой кулисы получится обещанный рай? Руфус сомневается, что маляры уложатся в срок и в смету. Это не моя вина, но я, конечно, волнуюсь. Чем все кончится?

Господину Хеддериху наш простынный гарнитур пришелся по вкусу. Он здесь же красит шестьдесят стульев из столовой. Стулья эти без всяких изысков, но зато одинаковые и удобные. Покупать шестьдесят новых было бы дорого. Выкрашенные в белый цвет, с подушками в розово-зелено-белую полоску, они создадут в столовой радостную атмосферу и превратят ее в элегантное садовое кафе. Господин Хеддерих красит с большим подъемом по восемь стульев одновременно. Госпожа Хеддерих шьет подушки для стульев, и тоже очень охотно, потому что может при этом сидеть. Она успевает сделать в день только четыре подушки, потому что еще готовит еду для рабочих и для нас. Розово-зелено-белая ткань для подушек — из здешнего мебельного центра и на самом деле предназначена для матрасных чехлов. Но продавалась она с такой скидкой, что я купила целый рулон. Еще останется на перебивку нескольких кресел, они уже у обойщика.

Как и обещано, во вторую неделю июля прибывает большой мебельный фургон от «Хагена и фон Мюллера». Кроме дорожки со львами и кресел, все на месте. Последним выгружается ковер госпожи Футуры — значит, его грузили первым. Руфус объявил: синий цвет — его любимый, такой же, как у моего зимнего пальто. Я не разубеждаю его, хотя цвет ковра гораздо спокойнее. Я замеряла монограмму Ф. Я. на ковре госпожи Футуры — немало, шестьдесят пять на шестьдесят пять сантиметров. Собираюсь вырезать ее и вставить кусок контрастного цвета, но Руфус заклинает меня не резать красивый ковер. Ладно. Подождем, ковер нам понадобится еще не скоро.

Вся вновь прибывшая партия оставлена пока в столовой, каждый предмет получает наклейку с номером комнаты, чтобы потом не было неразберихи.

В первой же оклеенной новыми обоями комнате после высыхания на стенах выступили большие пузыри.

— Это из-за обоев, — дерзко сказал помощник маляра.

— Это дорогие обои.

— Значит, из-за стены. — Он немного сбавил тон.

— Не может быть! Это из-за вас! Уберите пузыри!

— Не получится. Я не могу все оклеить заново, у меня нет больше обоев, вы купили все впритык.

— Я исходила из того, что маляр с вашей почасовой оплатой умеет клеить качественно.

Он больше не огрызается, но мне не остается ничего другого, как прикинуть, чем я могу завесить пузыри. Конечно, картинами, но какими?

Какие картины годны для гостиничного номера? Женщины любят натюрморты с цветами. Мужчинам это кажется китчем. Мужчины предпочитают натюрморты с пивными кружками и винными рюмками, с вареными раками и убитыми фазанами — это они не считают китчем. Больше всего мужчины любят обнаженное женское тело. Но в отеле это смотрелось бы чересчур претенциозно. Мне вдруг вспоминается виденная когда-то книга, где собраны все портреты галереи красавиц короля Людовика IV Баварского. Он заказал портреты нескольких десятков женщин, которых считал особенно красивыми. Я это хорошо запомнила, потому что Бенедикт тогда сказал, что я похожа на некую Каролину из галереи красавиц. Неплохая идея: я могла бы в некоторые комнаты повесить по шесть таких портретов, вставленных в узкие золотые багеты. Это были бы интересные объекты изучения как для мужчин, так и для женщин. Ими можно было бы закрыть все пузыри в шестнадцатой.

Вообще, картины — лучшая возможность привнести в комнату личную ноту. Когда я за обедом рассказываю Руфусу, что хочу купить художественные репродукции и вставить их в рамки, ему тоже что-то приходит на ум. Он приносит из своей квартиры большой художественный календарь. Это ландшафты с динозаврами.

— Этот мне нравится больше всего, — сказал Руфус и показал апрельский лист: динозавр в серо-коричневых пятнах, ростом с дерево, объедает магнолию с розовыми цветами, будто цветную капусту. В тени магнолии дремлют, прижавшись друг к другу, два динозаврика.

— Гм, — сказала я, — а это не слишком безвкусно — динозавры под магнолиями?

— Почему безвкусно? Именно так все и было. Магнолии — самые древние деревья. Они существовали миллионы лет тому назад.

На следующем листе бледнокожие динозавры несутся через хвощовой лес, преследуемые более крупным монстром с хоботом на затылке. В августе — битва морских чудовищ. Потом — пустынный ящер с окровавленной пастью тащит побежденного родственника в пещеру, где четыре маленьких детеныша, виляя хвостами, ждут корм. Трогательно. На следующей странице огромная тварь, похожая на летучую мышь, парит над деревом гинкго, а в ее узком, усеянном зубами клюве бьется розовато-красный аист.