1932 «На песке, в счастливый час прибоя…» На песке, в счастливый час прибоя, Там, где ботик цепью потрясал, Море стерло пеной голубою То, что я о счастье написал. Теплый ветер снова слишком скоро Пролистал, в песке, крыла страниц. Я уже не буду, у забора В сжатом поле, слушать шелест птиц. Над обрывом, на большой дороге, Яркий мир не полюблю свежей. Вечером, в сияньи, на пороге Не пойму сияния стрижей. Остров пуст, вода ушла далече, Наклонились лодки на мели. В желтом дыме выступили в вечер Каменные берега земли. В темноте народ идет с работы, Голоса в порту, в них воли нет, И слепит глаза за поворотом Грубый луч, автомобильный свет. Там всегда темнеет слишком рано И еще нельзя забыть, заснуть. Как холодный дым над океаном, Медленно восходит Млечный путь. Там, во тьме, где наше сердце билось, Между звездным миром и водой, Бродит тень того, что не свершилось, Голосит и ищет нас с Тобой. Слабый отблеск лучшей, новой жизни, Что уже не хочет в сон назад, Странной болью, долгой укоризной Смотрит вслед и неотступен взгляд. Слишком рано радостью земною Сбылось счастье на Твоей руке, Так всю жизнь мою волненье смоет. Надпись неглубокую в песке. «Отцветает земля. Над деревнею солнце заходит…» Отцветает земля. Над деревнею солнце заходит. Где-то в сторону моря, за рельсами, дышит земля. Средь высоких колючек, там осень живет на свободе, Улыбается, шепчет и ягодой рядит кусты. За песчаным холмом, неподвижным сиянием полный Невидимый простор, шелестя, покрывает пески. Я проснулся и слушаю, в сердце спокойные волны Безнадежности, счастья и ясной осенней тоски. Кто-то ходит за мною и слышится треск можжевельный. Это счастье мое заблудилось в полях. У воды потерялось, в сиянии неба бесцельном, Как забытая книга, с отметкой твоей на полях. То, что, сумрачно щурясь, твой гений писал торопливо, Незаметно шурша, покрывается теплым песком И над миром твоим наклоняется ветка крапивы, А гроза, проходя, освещает страницы огнем. Ты ушла и осталась; мы можем уже не страшиться Расставаться надолго, кто может дождю помешать С безупречным задором твоим над землей проноситься, Отдаваясь в груди моей, что ты научила дышать. Все тобою полно, все еще раз от нас отдаляясь, Улыбается нам. Погасают стога не спеша. Отцветает земля, осыпаются дни, забываясь, И на низкое солнце, усталая, смотрит душа. Ars poétique (Из книги стихов «Орфей в аду») Не в том, чтобы шептать прекрасные стихи, Не в том, чтобы смешить друзей счастливых, Не в том, что участью считают моряки, Ни в сумрачных словах людей болтливых. Кружится снег и в этом жизнь и смерть, Горят часы, и в этом свет и нежность, Стучат дрова, блаженство, безнадежность И снова дно встречает всюду жердь. Прислушайся к огню в своей печи, Он будет глухо петь, а ты молчи, О тишине над огненной дугою, О тысяче железных стен во тьме, О солнечных словах любви в тюрьме, О невозможности борьбы с самим собою. 1923-34 Через сто тысяч лет Все что будет завтра — Остров спит в закате, Медленно течет вода в реке. Все что будет — будет, Все спешит к расплате, Снег с высот, качаясь, падает к земле. Разрываются тонкие цепи С металлическим звуком Огромных просторов пустых. Море тихо шумит. Как спокойно все гаснет на свете! Дождь спускается к жизни, Шелестя на листах золотых. Классическая музыка Статуя читает книгу, спит младенец Соловей вздыхает над болотом Родники не спят в своих берлогах. Отражают звезды, вертят сферы. Снег идет Раздетые деревья Как железо медленно стучат. Серый день, какой-то свет на небе. Кто там ходит в бездне в поздний час? Холодно, спокойно, нас не знают Мы укрыты в холодах и в сумерках. Люди в окнах фонари считают. Не дошли до половины — умерли. В сумерках нам свет целует руки. Комар летал вокруг свечи Падаю на солнце, Лечу и гасну. Слабость и счастье, Мгновенный страх. Все безвозвратно, Все больно, все ясно, Все будет бесплатно В иных мирах, Пой, как умеешь, Не бойся звуков. Все равно не услышат, Не скроешь муку. И не заметишь И не забудешь. Горе злосчастье, Мерзлые сласти, Нагие страсти Не в нашей власти. Молчу, склоняюсь, Живу, меняюсь. Все будет скоро Вне наших взоров. Мы преданы гибели звуков. |
