NasilovD. М. =Насилов Д. М. Проблемы тюркской аспектологии. JI., 1989.

Ogloblin А, К. — Оглоблин А. К. Материалы по удвоению в мадурском языке //Языки Юго-Восточной Азии: Проблемы повторов. М., 1980.

Рак G. А. = Пак Г. А. изобразительные слова в корейском языке: Авто-реф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1958.

Ramstedt G. J. EinfUhnmg in die altaische Sprachwissenschaft. Helsinki, 1952–1957.

RijpmaE., Schuringa F.G. Nederlandse spraakkunst. Groningen, 1971.

SapirE. Language. N. Y., 1921.

Schmidt W. Deutsche Sprachkunde. Berlin, 1964.

Ščerbak A. М. = Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: (Наречие, служебные части речи, изобразительные слова). Л., 1987.

Sevortian Е. V = Севортян Э. В. Аффиксы глаголообразования в азербайджанском языке: Опыт сравнительного исследования. М., 1962.

Serebrennikov В. А. = Серебренников Б. А. Номинация и проблема выбора // Языковая номинация: Общие вопросы. М., 1977.

Tsydendambayev Ts. В. = Цыдендамбаев Ц. Б. изобразительные слова в бурятском языке // Филология и история монгольских народов. М., 1958.

Uhlenbeck Е. М. The Study of Worldclasses of Javanese // Lingua, 1953. Vol. III. № 3.

Vooys C. G. N. de. Nederlandse spraakkunst. Herzien door M. Schönfeld. 1967.

Voronin S. V. = Воронин С. В. Английские ономатопы: типы и строение: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1969.

Voronin S. V — Воронин С. В. Основы фоносемантитки: Автореф. дисс…. докт. филол. наук. Л., 1980.

Voronin S. V = Воронин С. В. Основы фоносемантики. Л., 1982.

Voronin S. V, Bartko N. V= Воронин С. В., Бартко Н. В. Английские RL-глаголы в работах исследователей // Вестник СПбГУ. Сер. 2. История, языкознание, литература. 1999. Вып. 4. № 16.

Voronin S. V, Bratoes I. В. = Воронин С. В., Братусь И. Б. Типология континуантов в индонезийском и английском языках // Тезисы дискуссии «Типология как раздел языкознания». М., 1976.

Voronin S. V, Lapkina L. Z.= Воронин С. В., Лапкина Л. 3. Типология тоновых инстантов-континуантов в ангийском и башкирском языках: Деп. от 22.02.1977. № 1201/ИНИОН АН СССР.

Voronin S. V., Lapkina L. Z. = Воронин С. B. Лапкина Л. 3. К типологии ономатопического словообразования (тоновые послеударные инстанты-континуанты) // Проблема статуса деривационных формантов. Владивосток, 1989.

Wessén Е. Schwedische Sprachgeschichte. Svensk sprekhistoria. Berlin, 1970. Vol. 1–2.

Wilmanns W. Deutsche Grammatik. Strasbourg, 1896.

Xaritonov L. N. = Харитонов Л. H. Типы глагольной основы в якутском языке. М.; Л., 1954.

Xolodovič А. А. = Холодович А. А. Очерк грамматики корейского языка. М., 1954.

Xrakovskij V S.  = Храковский В. С. Семантические типы множества ситуаций и их естественная классификация // Типология итеративных конструкций. Д., 1989.

Xrakovskij V. S. Semantic types of the plurality of situations and their natural classification // Typology of Iterative Constructions. München; Newcastle, 1997.

Xudajkuliev М. = Худайкулиев М. Подражательные слова в туркменском языке. Ашхабад, 1962.

Yelovkov D. = Еловков Д. И. Очерки по лексикологии языков Юго-Восточной Азии. Л., 1977.

Although a number of authors have drawn attention to the correlations between voice/diathesis and aspect [Comrie 1976, 1981; Haspeimath 1994; Siewierska 1984, 1988], apart from an in depth analysis of Russian [Knjazev 1986, 1988; Khrakovskij 1991; Poupynin 1991, 1996, 1999], few linguists have studied the specific interaction of voice and aspect in the Slavic domain.

This paper will not present new data on Slavic languages, but aims at highlighting some correlations between aspect and voice (particularly the passive voice), and at pointing out some leads for an analysis of their interaction. I shall attempt to clarify several points by analysing certain examples where context is important to the semantic interpretation:

1. the reflexive passive voice usually expresses a process (present, iterative or habitual according to context) or an event and encodes a potential/generic agent (explicit or implicit);

2. the periphrastic passive voice having a perfective participle usually expresses a resulting state with stative or dynamic meaning according to the context, whereas an imperfective participle expresses either a process or a complex state, represented as an open class of events.

The analysis of genuine corpora and a thorough study of the Slavic lexicon should help circumscribe the distribution of forms and the meanings encoded in such forms.

1. The structure to be + participle with — n/-t

Diachronically, it is well known that the passive past participle is based on the Indo-European adjective with *-to or *-no, which was originally attached to a root or to a nominal stem. Therefore, these forms were initially independent of the verbal system and served to indicate «a state resulting from the possession of the notion indicated by the noun or of the process expressed by the root» [Meillet 1965: 268]. Their integration into the verbal system is therefore an innovation in Indo-European languages. Concerning the earliest period of common Slavic, forms with *-to or *-no are no longer nominal derivatives but participles, by virtue of their integration in the verbal system. This is why constructions with an — n/ -tparticiple and the auxiliary «to be» first functioned as denoting a state, their actional meaning only appearing later [Maslov 1988: 77].

It is therefore unsurprising that in Slavic languages the interrelation of constructions with — n/-t is organised around a stative reference which, depending on several factors, may or may not imply a preceding event. In fact, certain constructions are conceived as purely stative for two raisons:

1. the participles may sporadically acquire this meaning because, diachronically, they are linked to a root or a nominal theme or because they are semantically removed from the verb (in this case, Khrakovskij [1991:151] speaks of lexicalisation):

2. the verbs are polysemic and the participles are used in their true sense (3a) or may take on psychological connotations (3b):