Из PDT мы взяли такие примеры, в которых имеется местоимение ten/to в управляющем предложении и зависимое от него придаточное предложение. Получился список из 150 предложений, из которых 50 оказались релевантными для нашей задачи. После применения методики, описаний выше, мы получили следующий результат:

28 предложений было правильно проанализировано как V _ad.

13 предложений было правильно проанализировано как V _c.

6 предложений было правильно проанализировано как омонимия V _cи V _ad.

3 предложения были неправильно проанализированы как омонимия V _cи V _ad.

Можно заметить, что 50 проанализированных предложений не достаточно для того, чтобы полученные результаты можно было счесть убедительными. Тем не менее, представленный анализ — одна из первых демонстраций того, как PDT может использоваться для конкретного лингвистического исследования.

Бондарко А. В. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Введение. Аспекту альность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987.

Бондарко А. В. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. Л., 1990.

Hajičová J. Building a Syntactically Annotated Corpus: The Prague Dependency Treebank // HajiCovi E. (ed.). Issues of Valency and Meaning. Prague, 1998.

Panevová J Vedlejší věty obsahové // Slovo a slovesnost. 1971. № 32.

Panevová J., Benešová Sgall P. Čas a modalita v češtině. AUC — Philologica Monographia 34. Praha, 1971.

Reichenbach H. Elements of Symbolic Logic. N. Y., 1947.

Во второй половине минувшего столетия о неединственности лингвистических решений шла речь неоднократно как в зарубежной, так и в отечественной литературе — [Yuen-Ren Chao 1934; Ваг-НШе1 1964; Мельчук 1971; Храковский 1994]. При описании языка ситуация равновозможного выбора между двумя альтернативными трактовками одного и того же языкового феномена вполне нормальна; сама природа естественного языка, с его глобальной неоднозначностью на всех уровнях, благоприятствует возникновению такого рода ситуаций. В большинстве случаев, когда исследователь (включая автора этих строк) сталкивается с ситуацией альтернативности в лингвистическом описании, он нацелен на непременное разрешение альтернативы в пользу какого-либо одного из решений, на полное научное обоснование такого выбора, которое, по его замыслу, не должно оставлять никаких шансов для других вариантов.

Однако не всегда такое обоснование возможно. Я полагаю, что при современном состоянии знаний о том, как человек владеет языком, в ряде случаев мы, опираясь на арсенал средств лингвистики, не можем найти каких-либо строгих и убедительных аргументов для окончательного выбора между альтернативными вариантами. В таких случаях — вместо упорного стремления все же найти решающие аргументы — более плодотворным представляется другое: фиксация вариантов и для каждого из них указание тех свойств языка, которые свидетельствуют в его пользу, и тех последствий для описания, которые вытекают из принятия данного варианта.

Данная работа посвящена альтернативности в хорошо изученной области — в русской морфологии. Будут рассмотрены некоторые ситуации выбора между альтернативными решениями, которые, как представляется автору, не могут быть разрешены посредством строгих доказательных рассуждений. Вследствие ограничений места я лишен возможности выполнить указанные выше задачи для альтернативных ситуаций и вынужден ограничиться простым их перечислением. В каждом конкретном случае я принимаю какую-либо определенную трактовку «альтернативного» феномена или склоняюсь к такой трактовке, а в некоторых случаях привожу те или иные аргументы в ее пользу, не считая эти аргументы окончательными и решающими.

Из приводимого ниже разбора альтернативных решений вытекает существенный статус в русском словоизменении внекатегориальных словоизменительных значений — квазиграммем [Мельчук 1997]. Будучи словоизменительными значениями, квазиграммемы, в отличие от граммем, не противопоставлены никаким другим словоизменительным значениям, они не обладают свойством обязательности для единиц некоторого класса. Существование таких значений в корне подрывает принцип обязательности грамматического значения, ставший популярным в отечественной лингвистике в 1960-х годах — после введения его в отечественный научный обиход И. А. Мельчуком в монографии четырех авторов [Ахманова и др. 1961: 34–35], а в особенности после книги [Зализняк 1967]. В своем «Курсе общей морфологии» И. А. Мельчук [1997] по существу отказался от этого принципа, введя в морфологическое описание квазиграммемы. Примеры квазиграммем на материале разноструктурных языков читатель может найти в указанной книге Мельчука, а также в [Перцов 2001: 84 сл.]. Однако в поисках квазиграммем далеко ходить не надо: русский язык дает достаточно материала для их выявления, что, как можно надеяться, читателю станет ясно по ознакомлении с некоторыми альтернативными ситуациями из предлагаемого ниже обзора. В этом обзоре автор использовал материал из главы III книги [Перцов 2001], где в разных разделах разобраны 12 альтернативных ситуаций из 15 предлагаемых ниже; ситуации (2), (3) и (14) в упомянутой книге не затронуты. При перечне альтернатив для каждой ситуации выбора в качестве первой дается та, которую предпочитает автор настоящей работы (ни в коей мере не настаивая на непреложности этих предпочтений).

В ряде случаев встает вопрос о статусе тех или иных значений с точки зрения противопоставления словоизменения и словообразования. В [Перцов 2001] собран набор из 15 эвристических критериев противопоставления словоизменения и словообразования (сокращенно — ЭКПСС), которые могут быть применены к тому или иному грамматическому значению для установления его статуса. Иногда автор ссылается ниже на результаты испытаний спорных значений по набору ЭКПСС.

Вокатив выпадает из падежной системы существительного, маркируя внеструктурное положение последнего в предложении. На этом основании вокатив иногда выводят из падежной системы. В таком случае его следует трактовать как внекатегориальное словоизменительное значение, т. е. как квазиграммему. Однако при расширительной трактовке категории падежа (при которой функции падежных граммем не ограничиваются маркировкой актантов) включение вокатива в состав падежей допустимо — тем более что апеллятивная функция свойственна также номинативу.

Для существительных pluralia tantum граммема числа закреплена: варьировать ее невозможно. Между тем предметные pluralia tantum в разных контекстах могут обозначать и ровно один объект, и большее их количество. В книге [Зализняк 1967] предлагается усматривать в данном случае грамматическую неоднозначность: сегмент типа сани вне контекста в таком случае оказывается неоднозначным не только относительно категории падежа, но и относительно категории числа, т. е. интерпретируется как разделительная дизъюнкция — «ед., им.»/«ед., вин.»/«мн., им»/«мн., вин».

Трактовка А. А. Зализняка, будучи весьма последовательной с точки зрения семантики, обладает теневыми сторонами с точки зрения морфологии и синтаксиса. Получается, что флексии — и, — ям) ями, — ях, которые представляются функционально одинаковыми в плюральных словоформах, скажем, лексемы БАНЯ ( бан-и, бан-ям. бан-ями. бан-ях ). с одной стороны, и в словоформах лексемы САНИ (сан-и, сан-ям. сан-ями. сан-ях ), с другой, оказываются по-разному функционально нагружены в словоформах этих лексем. С точки зрения согласования словоформы типа сани ведут себя точно так же. как обычное множественное число.