Ох, Штефан, нет на тебя кары! Мало тебе было, ненасытному, дедовской земли, так еще на соседскую польстился, с Негричами и с целым селом на ножи пошел. За земельку мою, говорит, убиваюсь. А какая тебе, спрашиваю, земелька еще надобна? Два аршина! Добрые люди не откажут, еще камень на могилу положат, чтобы не встал ты больше. Боком тебе вылезет на том свете людская и моя кривда, аспид. А земелька и без тебя будет родить. Люди посеют, люди и пожнут.
Лука
(остановившись, кричит).
Довольно!
Баба Олена
(крестится).
Свят, свят, свят... Ага!.. Вот оно! Вот оно! Заиграла в тебе кровь Петричей. О господи, господи...
Лука, держа руки в карманах, постепенно приближается к печи.
(Испуганно.)
Свят, свят, свят. Сгинь, сатана! Петрич! Вылитый Петрич! Не подходи ко мне. Прочь!!!
Лука останавливается. Его взгляд падает на ведро. Он набирает в чашку воды и протягивает ее бабе Олене.
Ох, не хочу. Не хочу. Иди себе прочь. Я боюсь твоей воды, я боюсь тебя, внук Петрича.
(Прячет голову под верету.)
Резко выплеснув воду на пол, Лука подходит к дверям и окидывает взором окрестности. Утирая слезы, со двора вбегает Параска.
Лука.
Что случилось? Чего ты плачешь, Параска?
Тебя спрашиваю!
Параска
(сдерживая рыдания).
Я рассказала... деду Штефану, как собрались возле его бывшей хаты люди на сев, как нарядились Негричи, а дед Штефан замахнулся на меня палкой и...
Лука.
И что?
Параска....
обругал меня! Сказал: «они воры и ты тоже. Залезла в чужую хату, под чужой фамилией да еще радуешься моему горю...»
Лука.
Он зол сегодня, дед. А ты не обращай внимания.
Параска.
Да, не обращай. Он все время меня этим попрекает.
Лука.
Подойди ко мне, Параска.
(Взяв в ладони ее голову.)
Значит, тебе все еще тяжело вспоминать, что ты не Параска Петрич, а Наташа Максимова?
Ты знаешь: Варвара слишком молода, чтобы быть твоей матерью.
Не плачь. Ты все вспоминаешь тот день, когда пограничники вынесли с заставы твоего раненого отца и умирающую мать? Подожди, не плачь... А ты не забыла человека, который рисковал своей жизнью, чтобы всех вас спасти от смерти?
Параска снова кивает головой.
Назови этого человека.
Параска подняла на него глаза, с тихим рыданием и с благодарностью припала к его груди.
(Гладит ее по голове и продолжает все настойчивее.)
Перед
рассветом нас перехватили полицейские. Похоже, они поджидали нас. Они убили одного пограничника, потом второго. Тогда я схватил автомат и стал отстреливаться, но когда выпустил последнюю пулю, все вы лежали в лужах крови. Полицаи пересвистывались, звали подмогу. Я подался один на венгерскую сторону, за Карпаты. Я же не мог вернуться в наше село. Через восемь лет я узнал, что ты уцелела. Только вот рука...
Параска. Кровь капала из моей руки, а я шла и плакала. Я хотела позвать людей из Ясныч на помощь папе и маме. Но вокруг стоял такой густой туман, что никто не слышал меня. Только в Лозах Семен Негрич окликнул меня, а потом на руках принес сюда.
(Едва сдерживая рыдания, умолкает.)
Лука.
И ты сразу осталась жить у Варвары?
Параска. Да. Меня мама Варвара три года прятала от полиции в дедовском амбаре. И фамилию мне переменили. Мама Варвара упросила отца Юлиана, чтобы новую метрику мне выписал. Если бы узнали, что я русская да дочь пограничника, то и маму Варвару и меня замучили бы гестаповцы. Знаете, те, что на шапках носили череп да кости?
Лука.
Знаю... А твоих... нашли?
Параска. Семен Негрич нашел. В лесу возле Лоз. Нашел и похоронил. А сам потом бежал к партизанам.
Лука.
Семен Негрич?.. Странно.
Параска. Почему... странно?
Лука.
Ты плохо соображаешь, Параска. Ты еще маленькая.
Параска. Нет, я уже большая. Мне скоро пятнадцать. Я вот, например, понимаю, что вы... любите мою маму.
Лука
(сжав ее больную руку).
Молчи.
Параска.
Ой, больно!
Лука.
Больше мне об этом ни слова!
Параска.
Я буду молчать.
(Подняв руку для клятвы.)
Клянусь!
Лука
(опустив ее руку).
Ты просто дурочка.
Параска
(после паузы).
Значит, вы думаете, что Семен...
Лука.
Тебе виднее. Смотри.
(Засучив рукав рубашки.)
Это еще с той памятной ночи. След от полицейской пули.
Параска.
Ах! Значит, и вы тоже шли тогда через горы раненый? Шли, и кровь капала из вашей руки? Это вас ранили за то, что вы хотели помочь нам? Да?
Со двора слышится старческий кашель.
Дед.
(Поцеловав рукав сорочки Луки, выбегает из хаты, чуть- чуть не сбив с ног деда Штефана.)
Лука, скользнув взглядом по своей руке и тихо свистнув, смотрит вслед Параске. Входит Штефан.
Штефан
(заметив Луку, взволнованно).
Идут... Идут...
Лука
(испуганно).
Кто?
Штефан.
Они. Сеятели. Колхозники. Послушай.
Слышны далекие, размеренные звуки барабана и тихое, как гудение пчелы, пиликанье скрипки.
На мою землю, на мое поле идут! С музыкой идут. С коломыйка
ми.
Как на свадьбу... Пшеницу сеять. Где это видано?
(Прислушивается.)
Лука.
Да, идут.
(Положив руку на плечо Штефана.)
Крепитесь, дед!
Штефан.
Уж не под силу мне все это, Лука! Давно выгорело мое сердце.
Лука.
Неправда. Теперь оно бьется еще сильнее.
(Пауза.)
Так же, как и мое.
Штефан
(заглядывая Луке в глаза).
Лука, ты столько лет учился во Львове, ты в свете бывал. Быть может, ты привез оттуда добрые вести? Скажи: чего мы дождемся с тобой, Лука?
Лука.
Я не знаю, дед, чего мы еще дождемся. Я знаю только, чего я хочу дождаться...
Штефан.
Они же... Они, нищие, тоже хотят добиться своего. Слышишь, как наигрывают?.. На скрипке... на цимбалах... да еще на бубне, как тот Грицько в песне «В гору иде, шумить, бубнить, що на великим щасти...»
Лука.
Бывает, дед, и на похоронах играют.
Штефан.
А я уже не знаю, Лука, кого это хоронят?
Лука
(подходит к дверям, опирается о косяк и смотрит вдаль).
Вы еще узнаете, дед, вы еще увидите. Большая игра только начинается. И не в одном нашем селе...
Штефан.
Должно быть, перешли уже мостик.
Прозвучал звериный рев, более громкий и близкий, чем раньше.
Лука.
Боже! Там, возможно, Варвара... Дед...
(Озираясь, тихо.)
Тогда, в сорок первом, я запрятал под стреху вашего овина автомат, тот, с заставы. Он еще там?
Штефан.
Ты что, сдурел? Стрелять в них хочешь?
Лука.
В них? Теперь — нет, я не сошел с ума, дед... Хотя, может, и лишусь рассудка, если... Где автомат, дед?
Штефан
(отойдя от него и глядя в противоположную сторону, тихо).
Сегодня хата не моя и овин не мой. Все, что мог, зарыл в землю. Лишь она, единственная, умеет молчать.
