Норма
(восторженно).
Какая мать воспитала вас, Андрей Макаров?
Андрей.
Родина. Я помню моих боевых друзей, и я знаю, ради нее они Жили, за нее умирали в боях, и я тоже до конца останусь моряком в боевом строю, моряком, который дал присягу служить Советскому Союзу! Поклялся раз и навсегда!
Норма.
Боже мой! Что ж я еще могу сделать для вас, Андрей Макаров?
Андрей.
Много. Скажите моим товарищам из лагеря, что я умирал не как убийца, а как солдат страны социализма. Скажите это всем — и здесь и там, у вас за океаном. Пусть знают люди Америки, как расправились с советским моряком ваши банкиры за то, что он стоял за правду. И не забудьте передать нашим из лагеря, чтоб довели до конца дело, которое мы начали с Анной и товарищами.
(Шепотом.)
Список передайте Дуде или Мальцеву, пусть немедленно едут в Мюнхен. Такова будет моя последняя воля.
Норма.
Все скажу, все сделаю, что только будет в моих силах. Клянусь вам в этом, Андрей Макаров! В лагере большинство верит не петерсонам, а вам. Ваши устроили демонстрацию. Власти обеспокоены. Военная полиция третий день на ногах. Мой хороший друг, вы не один!
Андрей
(
впервые за все время улыбнулся).
Это — хорошо! Видите, какой замечательный наш народ! Когда вспоминаешь о нем на чужбине, петь хочется, а не думать о смерти. Хочется петь о Москве, о Кубани, обо всей земле, что была бы планетой радости, если бы не ваши золотые идолы! Петь! Хочется песен! В которых была бы любовь ко всему живому и пламенная вера в то, что правда во всем мире — от края его и до края — победит!
Норма крепко пожимает его руку.
Занавес
КАРТИНА ВТОРАЯ
«Под золотым орлом». Пасмурная погода. Фрау
Мильх
пишет за стойкой. Очки еле держатся на конце ее носа. За последним столом справа сидит
Боб;
он без пояса и оружия, на голове вместо каски помятая пилотка. Боб спит, закрыв голову руками. Перед ним пустой стакан. Входит бой из отеля.
Бой.
Мисс Норма Фанси здесь?
Фрау Мильх.
Нет, но скоро будет. Пошла на телеграф.
Бой.
В отель на ее имя пришла телеграмма. Передайте, пожалуйста.
Фрау Мильх.
А вот и леди! Вам телеграмма.
Бой уходит. Норма читает телеграмму.
Это ответ, мисс?
Норма.
Нет. Ответ на мою телеграмму еще не пришел. (
Смотрит на часы).
Осталось еще полтора часа. Говорят, телеграммы здесь задерживаются в пути.
Фрау Мильх.
Простите, мисс, мне показалось, что вы вдруг побледнели.
Норма.
Нет, я только озябла... Сделайте мне, пожалуйста, горячий кофе.
Фрау Мильх.
Сейчас приготовлю, мисс.
(Хочет идти в кухню.)
Норма.
Минуточку! Меня здесь никто не спрашивал?
Фрау Мильх.
Нет, мисс, никто.
(Уходит.)
Норма
(подходит к автомату, бросает монету и снимает трубку).
Защитник Макарова? Капитан Майлд? Как?.. До сих пор нет еще ничего из канцелярии губернатора? Нет... Осталось так мало времени. Да, будем надеяться. Позвоните сами? О, благодарю, капитан. Двадцать семь — сорок девять. Благодарю!
(Вешает трубку, еще раз перечитывает телеграмму. Увидев в дверях Эдвина Бентли, она инстинктивно прячет телеграмму в сумочку.)
Бентли
останавливается и молча подносит пальцы к пилотке. Норма, стараясь казаться спокойной, садится к столу с левой стороны.
Бентли.
Норма... Бедная Норма!
Норма
(вскочила).
Неужели... свершилось?
(Посмотрела на стенные часы.)
Бентли.
Ты об этом русском? У него еще есть целых полтора часа. Возможно, что в последнюю минуту придет сообщение о помиловании. Кроме того, майор Петерсон дал ему понять, что свой последний шанс он может использовать даже на ступеньках эшафота. Но я не с этим пришел, Норма.
Норма садится.
Норма.
Я слушаю.
Бентли.
Ты вчера послала телеграмму советской миссии. Она не дошла до адресата, впрочем, этот факт не умаляет твоей вины.
Норма.
Вины?!
Бентли
(разводит руками).
Не вижу ничего удивительного в том, что клерк говорит языком клерка.
Норма.
Дальше?
Бентли.
Та же самая участь постигла твою корреспонденцию, отправленную в редакцию «Дейли Уоркер». Очень жаль, что тебе не удалось передать ее по телефону. Петерсон вырвал бы у себя из головы последние волосы. Но это уже не твоя вина.
Норма.
Дальше что?
Бентли.
А дальше идет печальный эпилог.
Норма.
Об увольнении меня с работы можешь не говорить. Я только что получила телеграмму из редакции.
Бентли.
Что ж, этого надо было ожидать. Но это еще не самое страшное. Я вынужден предупредить тебя, моя дорогая, комендантом подписан приказ о том, что ты должна в течение двадцати четырех часов оставить этот город. У меня нет никаких сомнений, что завтра тебе прикажут вообще оставить Европу.
Боб поднял на секунду голову, а потом опустил ее.
Норма.
Как вижу, ваш аппарат работает безотказно.
Бентли.
О да! Там, где без этого можно было бы обойтись. В нашем городе нацисты уже четвертую ночь беспрепятственно расклеивают листовки, в которых называют нас «придурковатыми янки» и обещают устроить нам кровавую баню.
Норма.
Надеюсь, что под твоим руководством этот аппарат будет работать значительно лучше.
Бентли. Ты уже знаешь?
Норм а. О чем?
Бентли.
Ну... о том, что я в ближайшее время должен сесть на место...
Норма. ...охотника за скальпами Петерсона. Нет, не знаю, но ждала...
Бентли.
Ждала? Это говорит о твоем уме. Я, видишь ли, согласился на предложение Петерсона не только потому, что я ни на что лучшее не способен, но и потому, что граница между добром и злом давно уже исчезла в природе, если вообще она когда-нибудь существовала.
Норма. «Граница между добром и злом...» Видишь ли, Эдвин, для тебя эта граница никогда не существовала. К сожалению, я только сейчас поняла это. Ты воспринимаешь жизнь, как дар судьбы,— дар, который ни к чему не обязывает. Когда же эта самая жизнь предъявила тебе счет, ты словно злостный неплательщик удрал в Европу, удрал за три месяца до конца войны и заблаговременно устроился там, где привыкли только брать, а не давать. Чтоб сохранить остатки своего достоинства, ты, как видно, с помощью своего шефа изобрел принцип для оправдания своей капитуляции перед злом. Этот «принцип» позволил тебе сыграть со мной позорную комедию. В азарте цинизма ты просил меня воскресить в тебе прежнего Эдвина, хотя знал, что единственная перемена, происшедшая с тобой за эти несколько лет, была та, что у хищника выросли когти. Во время допроса в пещере Петерсона ты выступал в роли защитника истины, а на самом деле ты хотел только блеснуть перед шефом своими полицейскими талантами...
Бентли.
Пусть будет так, Норма, однако учти, что твой приезд заставил меня, наконец, серьезно подумать о нашем будущем.
Норма
(с сарказмом).
Спасибо, Эдвин', за доброе сердце. Где ж было, однако, это твое сердце, когда ты тайком донес своему шефу о том, что бумаги Макарова можно найти в моей сумке.
Бентли.
Ты должна сказать мне за это спасибо. Только таким образом я спас тебя от больших неприятностей.
Норма.
И в то же время приобрел хорошую репутацию у Петерсона? Нет, не скажу я тебе, Эдвин, спасибо.
