Команда под стать самой яхте. Не представляю, где Руку удалось набрать таких бравых парней. Почти все они военные моряки разных национальностей, но в основном британцы. Все молоды — самому старшему не больше сорока, — и, насколько мне известно, каждый специалист по тому или иному виду военных действий. Мне придется нелегко, но я сохраню эту команду в ее полном составе.

Как я сумел прожить тот день до вечера, не знаю. Я очень старался не переполошить обитателей замка своим поведением, потому что тетя Джанет, в памяти которой еще свеж мрачный сон прошедшей ночи, придала бы иное значение тому, что она провидела. Думаю, мне повезло, потому что она, насколько я мог судить, не обращала на меня особого внимания. Мы расстались, как обычно, в половине одиннадцатого, я ушел к себе и принялся за эти записи в дневнике. Такого беспокойства, как нынешней ночью, я еще не испытывал, но что ж тут удивительного. Я бы все отдал за возможность отправиться в церковь Святого Савы и вновь увидеть мою жену, пусть спящую в своей гробнице. Но я не осмелюсь сделать даже это, ведь она может прийти ко мне сюда, и мы разминемся. Я сделал то, что в моих силах. Окно до полу, выходящее на террасу, открыто, и она сразу же войдет, если появится сегодня. В очаге разведен огонь, в комнате тепло. Есть пища на тот случай, если ей захочется подкрепиться. Комната ярко освещена, и сквозь неплотно задвинутую штору пробивается свет, который будет направлять ее.

Но как же тянется время! Часы пробили полночь. Час. Два. Слава Богу, скоро рассвет, скоро придет день с его обычными заботами! Работа вновь в какой-то мере смягчит мою муку. А пока мне надлежит продолжать мои записи, иначе мною овладеет отчаяние.

Ночью мне раз почудились шаги в саду. Я бросился к окну и выглянул, но ничего не увидел и не услышал. Было начало второго. Я вернулся за письменный стол. Не в силах писать, я сидел какое-то время, склонившись над моими записями. Долго вынести этого я не мог — встал и заходил по комнате. Меряя шагами комнату, я чувствовал, что моя Леди — сердце сжималось всякий раз при мысли, что я не знаю даже ее имени, — где-то неподалеку. Кровь стучала в висках, когда я думал: она идет ко мне! Ну почему я хоть чуточку не обладаю ясновидением, доступным тете Джанет! Я приблизился к окну и, встав за штору, прислушался. Вдалеке вроде бы послышался вскрик, и я выбежал на террасу, но нигде ни души, и я не различил даже шороха. Я решил, что это, должно быть, ночная птица, поэтому вернулся к себе в комнату и вновь принялся за дневниковые записи; писал, пока несколько не успокоился. Наверное, нервы у меня сдают, если всякий ночной звук обретает для меня какой-то особый смысл.

июля 7-го, 1907

В рассветных сумерках надежда увидеть жену покинула меня, и я решил, что, как только смогу выскользнуть из замка, не привлекая внимания тети Джанет, отправлюсь к Святому Саве. Я всегда плотно завтракал, а если бы отказался от завтрака, то, конечно же, возбудил бы у тетушки любопытство, чего мне совсем не хотелось. Поскольку время завтрака еще не подошло, я лег на кровать одетый и — вот она, воля случая — сразу же уснул.

Меня разбудил настойчивый стук в дверь. Открыв ее, я обнаружил кучку слуг, которые принялись оправдываться в том, что разбудили меня без позволения. Главный у них объяснил, что от владыки явился молодой священник с посланием, настолько важным, что настаивает на немедленной встрече со мной, чего бы это ни стоило. Я тотчас покинул свою комнату и нашел его в замковом зале — он стоял перед большим камином, всегда ярко пылавшим по утрам. В руках у него было письмо, но, прежде чем вручить мне послание, он проговорил:

— Я послан владыкой, который настаивал, чтобы я, не теряя ни минуты, отправился на встречу с вами. Время сейчас на вес золота, точнее, ему цены нет. Содержание письма подтвердит мои слова. Случилось ужасное несчастье. Сегодня ночью пропала дочь нашего вождя — та самая, велел он напомнить вам, о которой он говорил на сходке, когда призывал горцев удержаться от стрельбы. Следов ее не обнаружили; полагают, что она была похищена лазутчиками турецкого султана, который уже однажды толкнул наш народ на грань войны, когда потребовал девушку себе в жены. Мне также поручено сказать вам, что владыка Пламенак сам бы посетил вас, но ему было необходимо немедленно держать совет с архиепископом Стефаном Палеологом о том, какие предпринимать действия в связи с этим страшным бедствием. Он отправил поисковый отряд под водительством архимандрита Плазакского, Властимира Петрова, который должен появиться здесь с любыми вестями, вы же распоряжаетесь сигнальным оповещением и можете наилучшим образом распространить вести. Ему известно, что вы, господарь, сердцем наш соотечественник и что вы уже доказали свое дружеское расположение к нам, приложив немало усилий для того, чтобы вооружить нас на случай войны. И он призывает вас, нашего великого соотечественника, оказать нам помощь в беде.

Затем посланец передал мне письмо и почтительно стоял рядом, пока я, сломав печать, читал письмо. Оно было написано торопливой рукой, и под ним стояла подпись владыки.

Это действительно было ответственное дело — мужское дело. Меня очень тронуло то, что мужи Синегории призывали меня в свои ряды в пору испытаний. Во мне проснулся воинственный инстинкт моих предков викингов, и в душе я поклялся, что они будут довольны моим деянием. Я созвал корпус сигнальщиков, находившихся в замке, и повел их на замковую кровлю, куда захватил и молодого посланца-священника.

— Пойдемте со мной, — обратился я к нему, — и вы увидите, как я отвечу на призыв владыки.

Сразу же был поднят национальный флаг, что, согласно договоренности, означало: страна в беде. На каждой возвышенности, вблизи и вдали, сразу же взмыли флаги в ответ. Вслед за тем был подан сигнал «Боевая готовность».

Один мой приказ сигнальщикам следовал за другим, ведь план поиска у меня складывался попутно. Крылья маяка крутились так быстро, что молодой священник выпучил глаза. Сигнальщиков, получавших приказы, казалось, объял огонь вдохновения. Они интуицией постигли мой план и трудились как боги. Чем шире разнесутся вести, понимали они, тем скорее люди объединятся и начнут совместные действия.

Из лесу в виду замка донеслись оглушительные возгласы одобрения — будто молчавший прежде горный край подал голос. Это ободряло, значит, видевшие сигналы готовы действовать. Я заметил выражение ожидания на лице посланца-священника и порадовался тому волнению, с которым он принялся слушать меня. Конечно же, ему хотелось знать хоть что-то о происходящем. В его глазах отражался, как я видел, блеск моих глаз, когда я с жаром говорил:

— Передайте владыке, что спустя минуту после прочтения мною его послания Синегория пробудилась. Горцы уже на марше, и солнце еще не поднимется высоко, как встанет линия дозорных, один от другого в пределах окрика, вдоль всей границы — от Ангуза до Ислина, от Ислина до Баджана, от Баджана до Испазара, от Испазара до Волока, от Волока до Татра, от Татра до Домитана, от Домитана до Граваджа и от Граваджа до Ангуза. Двойная линия. Люди постарше будут стоять в дозоре, юноши продвинутся вперед, так что от горцев ничто не ускользнет. Они будут и на горных вершинах, и в лесных чащобах, и сомкнутся, в итоге, у замка, который виден всем издалека. Здесь, у замка, стоит моя яхта, и она обыщет берег от одного конца до другого. В быстроходности яхте нет равных, и вооружена она так, что с ней не тягаться целой эскадре. Сюда будут поступать все сообщения. Через час на этом месте, где мы стоим, будет сигнальный пункт, откуда натренированные глаза будут день и ночь наблюдать, пока похищенная не найдется, а похитителям не отомстят. Преступники уже сейчас в кольце, и сквозь него они не прорвутся.