Дорогая тетушка Джанет,

окно моей комнаты, как я говорил в последнем письме, выходит в сад, а точнее, в один из садов, потому что их здесь акры. Этот сад стар, возможно, так же стар, как сам замок, поскольку находился в окружении укреплений в те времена, когда оружием служил лук. Стена, окружавшая внутреннюю часть сада, давно снесена, но развалины с обеих сторон, там, где она соединялась с внешней линией укреплений, обнаруживают длинные бойницы, откуда стреляли лучники, и приподнятую над землей каменную галерею, где они стояли. Это сооружение отчетливо напоминает каменную кладку галереи дозорных на крыше и громадной древней караульни под ней.

Но чем бы ни был этот сад и как бы ни был он защищен, это прелестнейшее место. Здесь полный подбор участков в разных стилях — греческом, итальянском, французском, германском, датском, английском, испанском, африканском, мавританском: представлено садовое искусство всех народов с давней историей. Я собираюсь разбить для тебя новый сад — японский. Я связался с великим садоводом японцев, Минаро, для того чтобы он спланировал сад и приехал сюда со своими работниками осуществить замысел. Минаро должен доставить деревья, кустарники, цветы, сооружения из камня и все, что может потребоваться; а ты будешь руководить завершением работ, если не их ходом. У нас здесь такой замечательный водный источник и климат, как мне говорят, обычно столь благоприятен, что мы можем развести какие угодно сады. Если же выяснится, что климат не подходит задуманному мною саду, мы поместим его под высокий стеклянный колпак и сделаемклимат подходящим.

Сад под моим окном — старый итальянский. Устроен с необыкновенным вкусом и любовью, так что в нем не найдется уголка, который бы не был на редкость прекрасным. Сам Томас Браун [85], при всем его пристрастии к углам и середине квадрата, пришел бы в восторг от такого сада и нашел бы здесь материал для второго «Сада Кира». Сад так велик, что один «эпизод» красоты сменяется другим до бесконечности. Я думаю, всю Италию обшарили в древние времена ради этих исключительно прекрасных садовых украшений из камня, и чья-то мастерская рука затем соединила здесь эти сокровища в единый ансамбль. Даже бордюры по краям дорожек здесь из старого пористого камня, живописно выцветшего на солнце и покрытого разнообразнейшей и причудливой резьбой. Теперь, поскольку сад столь долгое время не знал ухода или дожидался владельцев, в нем радуют глаз зеленые пятна мха. Хотя каменный декор сада сохранился, на камнях лежит выразительный след всеразрушающего времени. Я сберегу сад для тебя таким, какой он есть, я только велел выполоть сорные травы и мелкую поросль, чтобы вся красота сада была зрима.

Но красоту сада составляет не одна лишь его архитектура, не одно лишь богатое многообразие собранной здесь дивной флоры — здесь живет красота, сотворенная Природой с помощью ее слуги, Времени. Ты видишь, тетя Джанет, что великолепие этого сада пробудило во мне, закаленном опасностями старом бродяге, поэтическое воображение высшей пробы! Не только известняк, песчаник и даже мрамор, позеленевший от времени, но высаженные, а затем забытые кустарники приобрели новую своеобразную красоту. В некие отдаленные от нас времена некий мастер-садовод Виссариона постарался воплотить здесь свой замысел, и он был, очевидно, таков: низкорослые растеньица поднимутся чуть выше цветов, и эффект волнистой растительной поверхности будет достигнут безо всяких ухищрений, так что не надо будет ничего прятать в саду, откуда бы на него ни смотреть. Но это лишь мое толкование замысла по тому, каким он предстал мне! Надолго оставленные без ухода кустарники выжили, в отличие от большинства цветов. Природа неизменно проявляет свое деятельное начало, заботясь о выживании наиболее приспособленных. Кустарники росли и росли и наконец затенили цветы и травы, достигнув присущей каждому определенной высоты, так что теперь в саду виднеется несколько стоящих поодаль друг от друга — ведь сад действительно велик — растительных форм, которые, если говорить о пейзаже, наполнили сад монументальной пластикой, не перегруженной деталями. Кто бы ни был тот мастер, который потрудился над этим участком сада и подобрал растения, он, должно быть, приложил все усилия, чтобы достать определенные породы, ведь все высокие кустарники отличаются особой окраской, преимущественно желтой и белой, — болотный кипарис, падуб тусклый, канадский тис, мелколистный самшит, можжевельник виргинский, пестролистный клен, спирея и ряд карликовых кустарников с неведомыми мне названиями. Но я хорошо знаю, что, когда сияет луна — а это, моя дорогая тетя Джанет, страна лунного света! — все они кажутся мертвенно-бледными. Зрелище совершенно фантастическое, и я уверен, что ты будешь зачарована им. Меня, как тебе известно, сверхъестественное не пугает. Наверное, поскольку я сталкивался с таким множеством всевозможных страхов или, точнее, со множеством вещей, внушающих людям ужас, я стал относиться с презрением ко всему этому, а может — с терпимостью. И ты тоже будешь замечательно проводить время здесь, я знаю. Тебе надо будет собрать все бытующие в новом для нас краю причудливые истории и написать документальную книгу для Общества психических исследований. Ты же порадуешься, увидев свое имя на титульном листе, так ведь, тетя Джанет?

января 30-го, 1907

Моя дорогая тетушка Джанет,

я прервал вчерашнее письмо, и знаешь почему? Потому что мне хотелось написать больше! Как ни парадоксально это звучит, но я говорю правду. Дело в том, что, рассказывая тебе об этом дивном месте, я сам обнаруживал новые красоты. В общем, все здесь прекрасно. Что в телескоп смотри, что в микроскоп — одинаково. Куда бы ни обратил я свой взгляд, здесь все зачаровывает. Вчера я бродил по верхним уровням замка и нашел прелестные укромные уголки, которые мне сразу же полюбились так, будто я вдруг вспомнил, что привык к ним с детства. Я впервые узнал, что такое жадность, — когда выбирал себе комнаты в разных частях замка, и это я, у которого всегда была только одна комната, да и та оставалась моей лишь на время! Но утро вечера мудренее, и я проснулся с другим чувством, а от него мне не так уж и плохо. Теперь я назову мое состояние иначе, более веским словом — собственник. Если бы я сочинял философский трактат, то должен был бы здесь привести циничное наблюдение:

«Представление об эгоизме порождено бедностью. И если заглянуть в родословную книгу Нравственных, то, скорее всего, они вышли из Нуждающихся».

Теперь у меня три спальни. Одна из двух новых тоже была облюбована когда-то дядей Роджером. Она расположена на самом верху одной из восточных башен, и из нее я могу видеть первые лучи всходящего над горами солнца. Я провел в ней прошлую ночь, и когда проснулся, по привычке, сложившейся в странствиях, на рассвете, то увидел из постели в открытое окно — маленькое оконце, ведь это крепостная башня — весь величавый простор восточного горизонта. Почти рядом поднималась над руинами, куда давным-давно упало семя, величественная береза, и ее полупрозрачные поникшие ветви в кистях серебристой листвы нарушали контур гор, серевших вдали; горы, как ни удивительно, были серыми, а не синими. Небо было покрыто барашками, а облачка ютились на вершинах гор, так что трудно было отличить серый цвет облачного неба от серого цвета гор. Небо было совершенно особенным, потому что барашков набежали целые стада! Горы, конечно же, поразительно красивы. В этом прозрачном воздухе кажется, что до них рукой подать. Только сегодня утром, с первым проблеском рассвета, когда ночные облака еще не пронизало солнце, я осознал их величие. Мне уже знаком этот эффект озарения, пробуждаемый воздушным пространством, — я уже испытывал такое чувство в Колорадо, на севере Индии, на Тибете и на горных плато в Андах.

Когда смотришь на мир с высоты, невольно возрастает самоуважение. Взгляд с высоты просто устраняет различия. Мне памятно это чувство с той поры, когда я летал на воздушном шаре, а еще неохватнее оно бывает, когда летишь на аэроплане. Но даже отсюда, из башни, вид в чем-то иной, чем если смотреть снизу. Ощущаешь место не в деталях, а в его целостности. Я, конечно же, буду иногда спать здесь, наверху, когда ты приедешь, и мы устроим нашу жизнь как полагается. Я буду жить в моей комнате внизу, где смогу наслаждаться близостью сада. Но я тем больше буду ценить его, если время от времени буду утрачивать чувство близости, а потом буду возвращаться и смотреть на сад, забывая о своей значимости.