Отчет, составленный Эрнстом Роджером Хэлбардом Мелтоном, изучающим правоведение в Иннер-Темпл [55] старшим сыном Эрнста Хэлбарда Мелтона, старшего сына Эрнста Мелтона, являвшегося старшим братом упомянутого Роджера Мелтона и его ближайшим родственником.

Считаю, по меньшей мере будет полезно, а возможно, и необходимо располагать подробным свидетельством обо всем имеющем отношение к завещанию моего скончавшегося двоюродного деда Роджера Мелтона.

С этой целью позвольте мне назвать его родственников и пояснить их род занятий и особенности характера каждого. Мой отец, Эрнст Хэлбард Мелтон, был единственным сыном Эрнста Мелтона, старшего сына сэра Джеффри Хэлбарда Мелтона из Хамкрофта, мирового судьи в графстве Сэлоп [56]и одно время шерифа-судьи. Мой прадед, сэр Джеффри, унаследовал небольшое имение от своего отца Роджера Мелтона. Тогда, между прочим, наша фамилия писалась «Милтон», но мой прапрадед изменил ее написание, поскольку был человек практичный, не склонный к сентиментальности и опасался, как бы окружающие не спутали его с родственниками, носившими фамилию радикала Милтона, поэта и в некотором смысле должностного лица при Кромвеле; мы же были консерваторами. Тот самый практицизм, побудивший его изменить написание фамилии, подтолкнул прапрадеда заняться практической деятельностью. Поэтому, еще будучи молодым, он сделался дубильщиком и кожевником. В интересах дела он использовал пруды и ручьи, а также дубовый лес — все, чем было богато его поместье, Торраби, в графстве Суффолк. Прапрадед очень преуспел в своем деле и нажил значительное состояние, часть которого он потратил на приобретение поместья в графстве Шропшир, затем закрепленного им за наследниками; прямым наследником сего поместья я как старший сын и являюсь.

У сэра Джеффри помимо сына, ставшего моим дедом, было еще трое сыновей и дочь, родившаяся через двадцать лет после младшего из ее братьев. Сыновьями его были: Джеффри, умерший бездетным, а точнее, убитый во время восстания сипаев в Мируте в 1857 г. [57], когда он, не будучи военным, поднял меч, чтобы защитить свою жизнь; Роджер (о котором я вскоре расскажу) и Джон, умерший, как и Джеффри, бездетным. Из пятерых потомков сэра Джеффри, таким образом, следует учитывать только троих: моего деда, имевшего троих детей, двое из которых, сын и дочь, умерли в юные годы, оставив деду единственным наследником моего отца Роджера и Пейшенс. Пейшенс, родившаяся в 1858 г., вышла замуж за ирландца, носившего фамилию Селленджер, — так обычно произносилась фамилия Сент-Леджер, которую писали «Сент-Леджер», причем последующие поколения вернулись к старому написанию. Это был беспутный, бесшабашный человек, капитан уланского полка, впрочем, человек, не лишенный отваги, — он заслужил Крест Виктории [58]в битве при Амоафуле в одной из англо-ашантийских войн. [59]Но, боюсь, ему недоставало серьезности и требующей упорства цели, которые, как говаривал мой отец, всегда отличали представителей нашей фамилии. Он промотал почти все родовое имущество, пусть и не столь значительное, и, если бы не скромное наследство моей двоюродной бабки, закончил бы свои дни, останься он жив, в относительной бедности. В относительной — не в полной, ведь Мелтоны, люди весьма гордые, не потерпели бы обедневшую ветвь фамилии. Нас бедность не заботит — никого из нас.

К счастью, у моей двоюродной бабки Пейшенс был только один ребенок, и преждевременная кончина капитана Сент-Леджера, как я предпочитаю именовать его, не позволила ей иметь других детей. Она не вышла замуж вторично, хотя моя бабушка неоднократно пыталась устроить ее брак. Она всегда была, как мне говорили, высокомерной, непреклонной особой, не внимавшей мудрости тех, кто превосходил ее. Единственный сын ее унаследовал характер скорее отца, нежели наш — нашей фамилии. Он был бродяга в душе, перекати-поле, в школе всегда участвовал в потасовках, всегда стремился совершить что-то нелепое. Мой отец как глава рода и будучи на восемнадцать лет старше не раз пытался вразумить его, но извращенный дух его и дерзкий нрав вынудили моего отца прекратить всякие попытки исправить неисправимое. Я слышал от отца, что тот иногда угрожал его жизни. Ужасный характер то был, вот уж поистине человек, не ведающий о почтительности. Никто, даже мой отец, не имел на него влияния — благотворного влияния, я хочу сказать, — кроме разве его матери, принадлежавшей к нашему роду, и еще одной женщины, которая жила с ними в качестве гувернантки: он называл ее «тетей». Вот как она появилась там. У капитана Сент-Леджера был младший брат, опрометчиво заключивший брак с некоей шотландской девицей, когда оба они были очень молоды. Им не на что было жить, кроме как на подачки от безрассудного улана, ведь молодого супруга можно было назвать нищим, а молодая супруга и вообще была «голой» — а это, как я думаю, грубый шотландский намек на отсутствие денег. Сия женщина, впрочем, думаю, была из древнего и почтенного рода, но разорившегося, так сказать, хотя вряд ли уместно употреблять это выражение применительно к роду или лицу, которые не могли ничего растратить, потому что им нечего было тратить! Радовало уже то, что Макелпи — так звучала девичья фамилия миссис Сент-Леджер — были достойным родом, по крайней мере, что касается битв. Слишком унизительно для нашей фамилии было бы породниться, даже по женской линии, с фамилией одновременно и бедной, и не пользующейся уважением. Одни битвы, однако, я думаю, не составят род. На воинах свет клином не сошелся, хотя они убеждены, что это так. В нашем роду были мужчины-воины, но я не слышал, чтобы хоть кто-то из них сражался из желаниясражаться. Миссис Сент-Леджер имела сестру: к счастью, в семье было только двое детей, иначе всех их пришлось бы содержать на наши деньги.

Мистер Сент-Леджер, бывший всего лишь младшим офицером, погиб в битве при Майванде [60], и вдова его осталась действительно нищей. К счастью, она умерла — сестра ее пустила молву, что от потрясения и горя, — умерла прежде, чем дать жизнь ребенку, которого она носила. Все это случилось, когда мой кузен, а точнее, кузен моего отца и мой двоюродный дядя был еще совсем мал. Его мать послала за мисс Макелпи, свояченицей мужнина брата, приглашая ее под свой кров, на что та согласилась — ведь у нищих нет выбора — и стала воспитательницей юного Сент-Леджера.

Помню, мой отец однажды наградил меня совереном за мою остроумную шутку по ее адресу. Я был тогда еще маленьким мальчиком, но у нас в роду все смышлены с пеленок, к тому же отец как раз рассказывал мне о семействе Сент-Леджер. Моя семья, конечно же, не виделась ни с кем из них после смерти капитана Сент-Леджера — круг, к которому принадлежали мы, пренебрегал бедными родственниками. Отец как раз объяснял мне, кто такая мисс Макелпи. Что-то вроде бонны. Миссис Сент-Леджер как-то сообщила ему, что та помогала ей воспитывать ее ребенка.

— Тогда, отец, — заметил я, — если уж она помогала воспитывать ребенка, ей следовало бы называться мисс Мактресни.

Когда моему двоюродному дяде Руперту было двенадцать, его мать умерла, и он больше года горевал о ней. Мисс Мактресни все это время оставалась при нем. Покинула бы она его, как же! Женщины такого сорта не пойдут в богадельню, если могут избежать этого. Мой отец как глава рода был, конечно же, одним из попечителей согласно завещанию, а дядя Руперта Роджер, брат покойной, — другим. Третьим попечителем был генерал Макелпи, обедневший шотландский лэрд, владевший немалым количеством мало пригодной земли в Круме, в графстве Росс. [61]Помню, как я получил от отца новенькую купюру в десять фунтов — когда перебил его за рассказом о недальновидном младшем Сент-Леджере, заметив, что тот ошибся в отношении земли. Из прежде слышанного мною о поместье Макелпи я заключил, что эта земля производит одну вещь, и на вопрос отца: «Какую?» — я ответил: «Закладные!» Отец, как я знал, незадолго перед тем скупил их предостаточно и по «убийственной цене», пользуясь выражением моего приятеля по колледжу, приехавшего из Чикаго. Когда я высказал недоумение и поинтересовался у отца, зачем вообще их покупать, а также спросил, какое из родовых имений унаследую я сам, отец дал мне ответ, который я никогда не забуду.