Может ли известное, ум когда-либо понять или иметь неизвестное своим содержанием? Протянутая рука может получить только то, что известно; она не может удержать непознаваемое. Жажда опыта создает длительность для мысли; если у вас есть желание иметь опыт, вы придаете силу прошлому; ваше стремление испытать неизвестное — это лишь продление известного. Вы хотите иметь переживание смерти, не так ли? Хотя вы еще живете на земле, вы хотите знать, что такое смерть. Но знаете ли вы, что такое жизнь? Вы знаете жизнь лишь как конфликт, смятение, антагонизм, преходящие радости и страдания. Но разве это жизнь? Разве борьба и скорбь — это жизнь? Вот в таком состоянии, которое вы называете жизнью, вы хотите испытать то, что не находится в поле зрения вашего сознания. Наши муки, борьба, ненависть, которая включена в радость, — вот то, что мы называем жизнью. И тем не менее мы хотим испытать нечто совершенно противоположное тому, что называется жизнью. Но это противоположное есть продление того, что есть, возможно, несколько видоизмененное. Смерть же — это не то, что противоположно жизни. Смерть есть неизвестное. То, что принадлежит известному, жаждет пережить смерть, неизвестное; но, что бы вы ни делали, оно не в состоянии иметь опыт смерти, и вот почему оно исполнено страха. Разве это не так?

«Вы показали это вполне отчетливо. Если бы я был в состоянии понять или испытать, что такое смерть, оставаясь при этом живым, тогда, несомненно, страх исчез бы».

— Вы не можете иметь опыта смерти, поэтому вы ее боитесь. Может ли сознание испытать такое состояние, которое через него не проявляется? То, что мы можем испытать, — это проекция сознания, это известное. Известное может испытывать лишь то, что известно; опыт всегда находится в поле известного; известное не может испытывать то, что находится вне его поля. Но состояние переживания в корне отлично от опыта. Состояние переживания не находится в поле того, кто испытывает; но когда переживание угасает, появляется испытывающий и опыт; и тогда-то переживание переходит и поле известного. Познающий, тот, кто испытывает, жаждет неизвестного; но так как испытывающий, познающий не может войти в состояние переживания, им овладевает страх. Он сам и есть страх, он неотделим от страха. Испытывающий страх совсем не есть тот, кто наблюдает этот страх; он есть сам страх, подлинное орудие страха.

«Что вы понимаете под страхом? Я знаю, что боюсь смерти, но я не ощущаю, что сам и есть этот страх; я просто испытываю страх перед чем-то, чего боюсь, но сам я отличен от страха. Страх — это ощущение, отличающееся от «я», которое смотрит на него, анализирует его. Я — тот, кто наблюдает, а страх — это то, что я наблюдаю. Каким образом наблюдающий и наблюдаемое могут быть едиными?»

— Вы говорите, что вы — наблюдающий, а страх — это наблюдаемое. Но так ли это? Являетесь ли вы сущностью, живущей отдельно от своих качеств? Разве вы и ваши качества — не одно и то же? Разве ваши мысли, эмоции и прочее — это не вы сами? Вас нельзя отделить от ваших свойств, мыслей. Вы есть ваши мысли. Мысль создает «я», «вас», как предполагается, — отдельную сущность; но без мысли нет и мыслящего. Видя непостоянство своей природы, мысль творит мыслящего, как постоянную, устойчивую сущность; мыслящий же тогда становится тем, кто переживает, анализирует, наблюдает, будучи независимым от мимолетного, преходящего. Все мы жаждем какого-то постоянства, и, видя непостоянство вокруг нас, мысль творит мыслящего как нечто постоянное. Мыслящий же, в свою очередь, приступает к созданию других, более высоких форм постоянства, таких как душа, атман, высшее «я» и прочее. В основе всей этой структуры лежит мысль. Но это уже другая тема. Мы исследуем страх. Что такое страх? Рассмотрим этот вопрос.

Вы говорите, что боитесь смерти. Так как вы не можете иметь переживание смерти, у вас появляется страх. Смерть — это неизвестное, а вы боитесь неизвестного, не правда ли? Далее, можете ли вы бояться того, чего вы не знаете? Если что-либо вам неизвестно, разве можете вы его бояться? На самом деле вы боитесь совсем не того, что неизвестно, — в данном случае смерти, — а вы боитесь потерять известное, так как это может причинить страдание или лишить вас радости и чувства удовлетворения. Как раз известное вызывает страх, а вовсе не неизвестное. Каким образом неизвестное может быть причиной страха? Ведь мы не можем применить к нему термина удовольствия или страдания: оно остается неизвестным.

Страх не может существовать сам по себе, он появляется по отношению к чему-то. Вы в действительности боитесь известного; в его отношении к смерти, разве не так? Вы цепляетесь за известное, за опыт, поэтому вы боитесь того, чем может оказаться будущее. Но то, что «может быть», будущее, — это всего лишь реакция, предположение, обратное тому, что есть. Ведь все это так, не правда ли?

«Да, вероятно, так»,

— А знаете ли вы то, что есть! Понимаете ли вы это нечто? Открыли ли вы этот шкаф известного и заглянули ли внутрь? Не испытываете ли вы такого же страха перед тем, что можете там обнаружить? Пытались ли вы когда-нибудь исследовать известности то, чем вы владеете?

«Нет, я этого не делал. Я всегда воспринимал известное, как нечто само собой разумеющееся. Я воспринимал прошлое так же, как люди воспринимают солнечный свет или дождь. Я никогда не делал это предметом рассмотрения. Люди едва ли отдают себе в этом отчет, так же как никто не думает о своей тени. Когда вы указали на это, я вижу, что у меня существует такой же страх перед тем, что может оказаться в моем хранилище известного».

— Ведь многие из нас боятся заглянуть в самих себя, не так ли? Мы можем обнаружить в глубине неприятные вещи, а потому предпочитаем не глядеть и пребывать в неведении относительно того, что есть. Мы боимся не только того, что может быть в будущем, но и того, что может быть в настоящем. Мы боимся узнать самих себя, каковы мы есть, и это стремление избежать то, что есть, заставляет нас бояться того, что может быть. К так называемому известному мы приближаемся со страхом, и с тем же страхом подходим к неизвестному, к смерти. Уход от того, что есть, — это желание пребывать в состоянии удовлетворенности. Мы ищем безопасности, мы постоянно требуем, чтобы ничто не беспокоило; вот это желание уйти от беспокойств и волнений побуждает нас убегать от того, что есть, и бояться того, что может быть. Страх — это неведение относительно того, что есть и наша жизнь проходит в постоянном страхе.

«А как можно избавиться от этого страха?»

— Для того чтобы освободиться от чего-либо, вы должны это понять. От чего вы хотите освободиться? Есть ли это страх или желание не видеть то, что есть! Именно желание не видеть то, что есть, порождает страх. Если вы не хотите понять все значение того, что есть, то страх действует как предупреждающее средство. Вы можете вести вполне удовлетворяющую вас жизнь, сознательно избегая любых попыток рассмотреть то, что есть. Многие так и поступают, Но у них нет счастья, точно так же, как нет его и у тех, кто развлекается поверхностным изучением того, что есть. Только те, кто серьезно работает в этом направлении, могут осознать счастье, только они обладают свободой от страха.

«Но как можно тогда понять то, что есть!»

— То, что есть, надо понять в зеркале взаимоотношений со всем остальным. То, что есть, нельзя понять, если вы удаляетесь от людей и пребываете в изоляции. Его нельзя понять, если вы опираетесь на толкователей и переводчиков, которые отрицают или принимают. То, что есть, можно понять лишь тогда, когда ум предельно пассивен, когда он не производит никаких действий по отношению к тому, что есть.

«Но не слишком ли трудно находиться в состоянии пассивного осознания?»

— Это трудно до тех пор, пока существует мысль.

Пруд был небольшой, но очень красивый. Берега его были покрыты травой, а несколько ступенек вели вниз к воде. На одном конце пруда стоял небольшой белый храм, окруженный высокими стройными пальмами. Храм был хорошо построен и поддерживался в отличном состоянии. Он был безукоризненно чист. В этот час солнце уже зашло за пальмовую рощу; когда мы подошли ближе к храму, там не было никого, даже священнослужителя, который с великим благоговением смотрел за храмом и его убранством. Этот скромный живописный храм придавал пруду атмосферу мира; вокруг было так тихо, и даже птицы умолкли. Легкий ветерок, который раскачивал верхушки пальм, затих. По небу проплывали редкие облачка, освещенные заходящим солнцем; змея переплывала через пруд, то погружаясь в воду, то выплывая среди листьев лотоса. Вода была совершенно чистая, а цветы лотоса — розовые и фиолетовые — струили свой тонкий аромат над водой и зелеными берегами. Но вот наступила полная тишина, и очарование этого места наполнило землю. А красота этих цветов! Цветы оставались неподвижными, и лишь один или два из них медленно закрывали лепестки на ночь, уходя от надвигающейся тьмы. Змея переплыла через пруд, поднялась на берег и поползла вдоль него. Ее глаза напоминали яркие черные бусинки, а рассеченный язычок колебался наподобие пламени, указывая дорогу, по которой надо идти.