«Не хотите ли вы сказать, что учителя не существует, и что мое ученичество — лишь иллюзия, воображаемая игра?» — спросил он.
— Существует учитель или нет — не так важно. Это важно для того, кто использует учителя в своих интересах, для тайных школ и обществ. Но для человека, ищущего истину, которая несет высшее счастье, без сомнения, этот вопрос совсем не относится к делу. Богач или кули имеют такое же значение, как учитель и ученик. Существуют ли учителя или нет, имеются ли различия у посвященных, учеников и т.п. — все это не существенно; а что важно, так это понять самого себя. Без понимания себя та мысль, которую, вы продумываете, не имеет основы. Без элементарного понимания себя как можете вы узнать, что является истинным? Без понимания себя неизбежна иллюзия. Получается совсем по детски, когда вам говорят, а вы соглашаетесь, что вы есть то или это. Остерегайтесь человека, который обещает вам награду в этой жизни или в следующей.
БОГАТЫЕ И БЕДНЫЕ
Было жарко и влажно; шум большого города наполнял воздух. С моря дул теплый ветер, а с ним доносился запах смолы и нефти. Когда солнце, уже совсем красное, садилось в дальние воды, было по-прежнему жарко. Большая группа людей, которая наполняла комнату, вскоре ушла, и мы вышли на улицу.
Попугаи, напоминающие ярко-зеленые вспышки света, возвращались домой на ночь. Рано утром они улетали на север, где были фруктовые сады, зеленые поля и широкие просторы, а вечером прилетали обратно, чтобы свести ночь на деревьях города. Их полет никогда не был спокойным; напротив, он всегда был стихийным, шумным, сверкающим. Они никогда не летели прямо, как другие птицы, но меняли направление то вправо, то влево, или неожиданно залетали на какое-нибудь дерево. Это были самые беспокойные птицы во время полета; но как они были красивы со своими красными клювами и золотисто-зеленым оперением; настоящая феерия света. Грифы, тяжелые и уродливые, совершали круги и усаживались на ночь на вершинах пальмовых деревьев.
Прошел человек, который играл на флейте; это был слуга. Он поднимался в гору, продолжая играть, и мы пошли за ним. Через некоторое время он свернул на одну из боковых улиц, не переставая играть. Было странно слышать игру на флейте в шумном городе, но ее звуки проникали глубоко в сердце. Это было прекрасно; некоторое время мы продолжали следовать за флейтистом, пересекли несколько переулков и подошли к более широкой и лучше освещенной улице. Поодаль, на краю тротуара, сидела группа людей, скрестив ноги; флейтист присоединился к ним. Мы тоже подошли; все сели вокруг, а он продолжал играть. Это были преимущественно шоферы, слуги, ночные сторожа, несколько детей и одна или две собаки. Мимо проходили автомобили; одним из них управлял шофер, в освещенной кабине сидела леди, прекрасно одетая и одинокая. Подъехала другая машина, из нее вышел водитель и сел рядом с нами. Все весело говорили и радовались, смеялись и жестикулировали, но песня флейты не прерывалась ни на минуту, и это было очаровательно.
Вскоре мы встали и направились по дороге к морю, проходя мимо ярко освещенных домов богачей. У богатых людей особая атмосфера, свойственная только им. Как бы ни были они культурны, сдержанны, старинного рода и хорошо воспитаны, у богатых людей есть непроницаемое и глубоко укоренившееся чувство отчужденности, та особая уверенность и жесткость, которую трудно поколебать. Не они владеют богатством, но богатство владеет ими, а это хуже, чем смерть. Их тщеславие проявляется в филантропии; они думают, что они опекуны своих богатств; они занимаются благотворительностью, делают пожертвования. Они — дельцы, строители, жертвователи. Они строят церкви, храмы, но их бог — это бог их золота. При огромной нищете и деградации надо быть весьма толстокожим, чтобы оставаться богатым. Некоторые из них приходят, чтобы задать вопрос, поспорить, найти реальность. И для богатого, и для бедного чрезвычайно трудно найти реальное. Бедные жаждут богатства и власти, а богатые уже попали в сеть своей собственной деятельности. И, тем не менее, они верят и чуть ли не дерзают. Они размышляют не только о рынках, но также о запредельном. Они ведут игру и с тем, и с другим, но преуспевают лишь там, где лежит их сердце. Их верования и обряды, их надежды и страхи не имеют никакого отношения к реальному, так как их сердца пусты. Чем богаче показная сторона, тем больше внутренняя бедность.
Отказаться от богатства, комфорта и положения сравнительно легко. Но для того, чтобы прекратилась жажда быть, становиться, требуется большая разумность и понимание. Власть, которую дает богатство, является помехой для понимания реальности, как и власть таланта и способностей. Эта особая форма самоуверенности является, очевидно, проявлением личности; и хотя это трудно сделать, от такого рода самоуверенности и власти можно отказаться. Но что является гораздо более тонким и скрытым, так это власть и стремление, которые лежат в жажде становления. Экспансия «я» в любой форме, исходит ли она от богатства или от добродетели, — это процесс конфликта, ведущий к антагонизму и смятению. Ум, обремененный становлением, никогда не может быть спокойным, так как спокойствие — не результат практики или времени. Спокойствие ума — это состояние понимания. Процесс же становления отрицает это понимание. Становление создает чувство времени, которое, на самом деле, откладывает понимание на будущее. «Я буду» — это иллюзия, рожденная сознанием собственной значимости.
Море было неспокойно, как и город, но в его волнении были глубина и значительность. Вечерняя звезда показалась над горизонтом! Мы возвращались по улице, переполненной автобусами, автомобилями и людьми. На тротуаре лежал обнаженный человек, совершенно обессиленный от недоедания; очень трудно было привести его в сознание. Вблизи были видны зеленые лужайки и яркие цветы городского сада.
ОБРЯДЫ И ОБРАЩЕНИЕ
Окруженная широкой оградой, среди густых деревьев, стояла церковь. В нее входили люди, темнокожие и белые. Внутри церкви было больше света, чем в европейских храмах, но устройство было такое же. Шло богослужение, и в этом была красота. Когда служба окончилась, очень немногие из темнокожих заговорили с белыми, или наоборот, и мы все разошлись, каждый своим путем.
На другом континенте был храм, там звучали песнопения на санскрите, совершалась пуджа, индусский обряд. Молящиеся принадлежали к иной культурной традиции. Тональность санскритских слов очень проникновенна и мощна; она имеет удивительную силу и глубину.
Вас можно обратить из одной веры в другую, из одной догмы в другую, но вас нельзя обратить к пониманию реального. Вера — не реальное. Вы можете изменить свой ум, свои убеждения, но истина или Бог — не убеждение, это переживание, не основанное на каком-либо веровании или догме или на каком-то прежнем опыте. Если у вас есть опыт, рожденный верой, то ваш опыт — обусловленный отклик этой веры. Если вы имеете какое-то переживание, возникшее неожиданно, спонтанно, и создаете на его основе следующее переживание, то это просто продление памяти, которое соответствует контакту с настоящим. Память всегда мертва, она оживает лишь при соприкосновении с живым настоящим.
Обращение — это переход от одной веры или догмы к другой, от одних обрядов к другим, доставляющим большее удовлетворение; но это не открывает двери к реальному. Напротив, чувство удовлетворения является препятствием для реального. И, тем не менее, именно к этому стремятся организованные религии и религиозные группы: обратить вас к более или менее разумной догме, суеверию или надежде. Они предлагают вам лучшую клетку. Она может оказаться удобной или нет, это зависит от ваших личных свойств, но во всех случаях это тюрьма.
В религии и в политике, на разных культурных уровнях, подобное обращение происходит непрерывно. Организации и их лидеры стремятся удержать людей в рамках идеологической модели, которую они предлагают, все равно, будет ли она религиозного или экономического характера. Это процесс взаимной эксплуатации. Истина — вне всяких образцов, страхов и надежд. Если вы хотите открыть высшее счастье истины, вы должны отойти от всяких обрядов и идеологических образцов.
