«Думаете ли вы, что любая форма стяжания губительна?»

— Рассмотрим это. Защищенность, которая гарантирует удовлетворение основных физических потребностей, — это одно, а стяжание — нечто совсем иное. Именно стяжание во имя расы или индивидуума, во имя Бога или страны разрушает разумную и эффективную организацию распределения физических благ, которые необходимы для благополучия людей. Всем нам, очевидно, нужны пища, одежда, жилье; но чего мы домогаемся помимо этого?

Один добывает деньги как средство достижения власти, определенной выгоды в сфере социальной или психологической, как средство получить свободу делать все, что он пожелает. Другой борется за достижение богатства или положения как средство получить влияние в различных областях деятельности; а преуспев во внешних делах, можно, как вы говорите, уделить внимание и проблемам внутренним.

Что мы понимаем под властью? Обладать властью — это значит господствовать, стоять выше других, подавлять, чувствовать свое превосходство, свои возможности и т.д. Сознательно или подсознательно, и аскет, и человек, занятый мирскими делами, чувствуют это и стремятся к власти. Власть — одно из наиболее полных выражений «я», безразлично, будет ли это власть, которую дает знание, власть над собой, мирская власть или власть, которую дает воздержание. Чувство власти, господства дает необыкновенное удовлетворение. Вы, например, можете искать удовлетворения с помощью власти, другой — с помощью алкоголя, этот — путем поклонения, тот — с помощью знания, а еще кто-либо — своим стремлением к добродетельной жизни. Общественные и психологические результаты поисков власти могут быть различными, но любой вид стяжания — это удовлетворение. Удовлетворение на любом уровне есть чувство, не правда ли? Мы делаем усилия, чтобы получить большие по масштабу или более тонкие градации ощущений; в одном случае мы называем их опытом, в другом — знанием, в третьем — любовью или поисками Бога, истины; и вы явственно ощущаете, что обладаете справедливостью или являетесь активным деятелем какой-нибудь идеологии. Усилие — это поиски удовлетворения, а удовлетворение есть чувство. Вы нашли удовлетворение на одном уровне, а потом ищете его на другом; найдя его там, вы направляетесь еще куда-либо, и так будет продолжаться все дальше. Это постоянное желание удовлетворения, эту жажду все более тонких форм чувствования мы называем прогрессом, но в действительности это нескончаемый конфликт. Поиски более широкого удовлетворения не имеют конца, а, следовательно, нет конца и конфликту, антагонизму; поэтому нет и счастья.

«Я понимаю вашу точку зрения, Вы говорите, что поиски удовлетворения в той или иной форме — это, по сути дела, поиски страдания. Усилие, которое направлено к получению удовлетворения, — это непреходящее страдание. Но что же делать? Отказаться от поисков удовлетворения и просто застыть на месте?»

— Неизбежен ли застой, если вы перестанете искать удовлетворение? Является ли состояние, при котором отсутствует гнев, непременно безжизненным состоянием? Несомненно, удовлетворенность на любом уровне есть чувство. Утонченность чувств — это лишь более тонкое словесное обозначение. Слова, термины, символы, образы играют чрезвычайно важную роль в нашей жизни, не правда ли? Мы, может быть, не ищем больше физической близости, не ищем удовлетворения от физической связи, но зато особую важность приобретают слова и образы. На каком-то уровне мы ищем удовлетворения элементарными способами, на другом же — при помощи более тонких, рафинированных средств. Но накапливание слов имеет ту же цель, что и накапливание вещей, не так ли? Для чего мы производим накопления?

«О, я думаю потому, что мы слишком неудовлетворены, слишком утомлены собой; поэтому мы готовы сделать все, что угодно, лишь бы уйти от собственной ничтожности. Это действительно так. Как раз сейчас мне пришло в голову, что я сам нахожусь в таком же положении. Это что-то необыкновенное!»

— Наше стяжание — способ прикрыть собственную пустоту. Наш ум подобен пустому барабану, по которому бьет любая идущая мимо рука и который производит большой шум. Такова наша жизнь, этот конфликт постоянной неудовлетворенности, бегства от действительности и возрастающего страдания. Удивительно, что мы никогда не бываем одни, никогда не бываем наедине с собой. Мы всегда с чем-то, с проблемой, с книгой или человеком; а когда мы остаемся одни, то с нами наши мысли. Чрезвычайно важно быть уединенным, открытым. Всякое бегство от себя, всякое накапливание, всякое усилие быть или не быть должны прекратиться; и только тогда существует та уединенность, которая может вместить единственное, неизмеримое.

«Как же прекратить это бегство?»

— Для этого важно понять ту истину, что всякое бегство от себя ведет лишь к иллюзии и страданию. Сама эта истина освобождает; вы ничего не можете сделать в этом отношении. Само ваше действие, ваша попытка прекратить бегство — это всего лишь другая форма бегства. Высочайшее состояние не-действия есть действие истины.

Мать била своего ребенка, а он кричал от боли. Она была сильно рассержена и пока била, что-то резко ему выговаривала. Когда мы возвращались назад, она уже ласкала ребенка и так крепко его сжимала, словно готова была задушить в своих объятиях. В глазах ее были слезы. Ребенок выглядел удивленным, но улыбался матери.

Любовь — удивительная вещь; и как легко мы теряем ее жаркое пламя! Пламя исчезает, и остается дым. Этого дыма полны наши сердца и наш ум, а дни наши проходят в слезах и горечи. Песня забыта, и слова утратили значение; исчез аромат, и наши ладони пусты. Мы никогда не знаем, как уберечь пламя от дыма, а дым всегда тушит пламя. Но любовь — вне ума, она не в сетях мысли ее невозможно найти, культивировать, хранить; она здесь, когда ум молчит и сердце пусто от всего, что создано умом.

Комната выходила на реку, в водах которой отражалось солнце. Он был отнюдь не глуп, но полон душевного волнения и бьющих через край чувств, которыми он наслаждался и которые давали ему великие радости. Ему хотелось говорить, и когда ему указали на золотисто-зеленую птицу, он обратил к ней свои чувства и излил их на нее. Потом он говорил о красоте реки и спел об этом песню. У него был приятный голос, но комната оказалась слишком мала. К золотисто-зеленой птице подлетела другая, обе уселись рядышком друг около друга и охорашивались.

«Разве благоговение не есть путь к Богу? Разве жертва благоговейной преданности не ведет к очищению сердца? Разве благоговение не является важнейшей частью нашей жизни?»

— Что вы понимаете под благоговением?

«Это — любовь к высшему; это возложение цветов перед образом перед символом Бога. Благоговение — это полное растворение; это любовь, которая превосходит любовь плоти. Я проводил многие часы, полностью потеряв себя в любви к Богу! В этом состоянии я — ничто, и я ничего не знаю. В этом состоянии вся жизнь это единство; чистильщик улиц и король едины. Это состояние чудесно; вы, конечно, должны знать его».

— Является ли благоговение, преданность любовью? Является оно чем-то отличным от нашей повседневной жизни? Есть ли это акт жертвы, посвященной какому-то объекту, знанию, служению или действию? Имеет ли место самопожертвование, когда вы теряете себя в вашей преданности? Когда вы полностью отождествили себя с объектом благоговения, преданности — является ли это самоотречением? Является ли самоотверженностью то состояние, когда вы, теряя себя в книге, в песнопении, в идее? Является ли преданность поклонением образу, человеку или символу? Имеет ли реальность какой-либо символ? Может ли символ когда-либо представлять истину? Разве символ не статичен? И может ли то, что статично, когда-либо представлять то, что живо? Разве ваш портрет — это вы сами?

Рассмотрим, что мы понимаем под благоговением, преданностью. Ежедневно вы проводите по несколько часов, погруженный в то, что вы называете любовью, в созерцание Бога. Но является ли это благоговением, преданностью? Человек, который отдает свою жизнь улучшению социальных условий, предан своей работе; преданный и генерал, на обязанности которого лежит разработка планов разрушения. Но настоящая ли это преданность? Вы проводите время, опьяненный образом высшего или идеей о Боге; а другие люди делают то же самое, но иным путем. Существует ли коренное различие между этими путями? Разве это благоговейная преданность, если у нее есть объект?