Там, где-то в потерянном нами навсегда мире остался анекдот о том, как незадачливый нувориш убеждал своих приятелей, что мол: «Страдивари для лохов скрипки лабал, а для реальных пацанов — барабаны!». Так вот. Среди нас был замечательный парнишка — Роман Эммануилович Финкель, воспитанник интерната «Звезда». Почему так официально? А вот почему. Рома был Музыкантом. Именно так, с большой буквы. Не знаю, кем бы он мог стать в нашем мире, но у нас он стал всем в смысле музыки. Ему удалось возродить утраченную казалось бы нами музыкальную культуру — парнишка смог своими руками, конечно с посильной помощью друзей, но все таки — в основном самостоятельно, сделать и скрипку, и с появлением меди — и гитару, и банджо, и главное — не дать заглохнуть тяге к музыке у ребят. «Супердудка» с голосом неведомой зверюшки — тоже его светлой головы дело. И надумал Ромашка, видя как завороженно внимают его игре первобытные люди, снабдить их собственными музыкальными инструментами доступными для них. Ясное дело, начал с простого — пара дней работы и шкуры, выпрошенные у Эльвиры, дали пять барабанов разного калибра. Когда он успел «подписать» в свой мини музыкальный кружок пятерых самых юных неандерталок, и когда нашел время позаниматься с ними-то же неясно, по крайней мере, Эльвира, и остальные ребята особых занятий не заметили, но — вот он, час великого триумфа! В один из вечеров, народ как обычно расположился в импровизированном клубе на открытом воздухе, вокруг костра, что бы подвести итоги трудового дня, прикинуть задачи на следующий, просто посудачить и по-пикироваться, Ромка вылез к костру и объявил:

— А сейчас, в первый раз, проездом на гастроли из Москвы в Японию — вниманию уважаемой публики представляется выступление группы неандертальских барабанщиков!

На «сцену» — пяток предусмотрительно выдвинутых к костру камней, выбрались его ученицы. И они дали! За пятнадцать тысяч лет до своего создания, скрипка в сопровождении барабанов вела мелодию «Болеро» Равеля! Воздух, казалось сгустился вокруг сидящих, искры костра, вздымаясь столбом вверх, крутясь, как бы создавали светомузыкальное сопровождение гулкому ритму барабанного боя и женское сопрано скрипки вело свой рассказ о любви и страсти. Люди оцепенели вначале, а потом за спинами игравших сам собой составился некий хоровод идущих друг за другом посолонь людей, чуть согнувшихся, ритмично ударяющих ногами оземь с каждым тактом и застывающих в перерыве между ударами, когда ведет свой напев скрипка, в причудливых позах. Это было что то. И с того момента нечто совсем уж непонятное сформировалось между всеми членами лагеря — и новыми и старыми.

Позже Мада, пояснила мне, много лет спустя, когда вполне освоила язык, пусть не без трудностей, связанных с физиологическим строением черепа (у неандертальца отсутствует подбородочный выступ, и ему сложнее освоить сложную речь, но не невозможно, как оказалось), что в тот день они происходящее восприняли как окончательное посвящение в полноправные члены племени, и впоследствии страшно гордились этим, называя себя «впервые призванными Великими Учителями».

Наш маленький отряд продолжал движение к югу. Долина реки Миасс изобиловала стадами крупных животных. По пятьдесят — сто особей крупных копытных, от бизонов о северного оленя двигались в разных направлениях, выедая траву на своем пути и не особенно обращая на жалкую кучку людей. Однако ближе, чем на полсотни метров не попускали, — человек раздвинул расстояние между собой и дикой природой на расстояние броска копья. Попадались стаи волков или, может быть крупных диких собак, до десяти хищников под предводительством одного — двух взрослых бежало до восьми голов молодняка, — они держались еще дальше, не нападая. Волки следовали за стадами травоядных, рассчитывая на добычу — участь ослабевших или раненых особей была предрешена. Пополняя запасы продовольствия, мы застрелили из арбалета молодого бизона. Сразу же из ближайшего перелеска выкатилась такая стая, не претендуя на основное, принялась терпеливо ждать свою часть добычи, справедливо полагая, что всего мы не сожрем. Так и случилось. Отделив наиболее мясистые куски, мы двинулись дальше, а стая расположилась у туши бычка, устроив пир над доставшейся без труда и погони добычей.

Мы несколько раз пресекали мамонтовые тропы — видно было, что этими путями миграции северные слоны пользуются многие годы — широкие полосы земли были основательно помечены. На земле валялись кучи навоза, а ветви кустарника по сторонам основательно обломаны, но деревья выбросили новые побеги, и я не сказал бы, что гиганты наносят вред наземной растительности — трава вдоль мамонтовых троп и на них самих буйствовала, получая огромные количества органических удобрений, разносимых дождями. Мелкие копытные, типа кабарги, скрывались в этой траве целиком. По сторонам тропы встречались и кости гигантов, разного возраста и «свежести», но не ранее прошлого года — падальщики потрудились, очистив их до белизны. Только раз, совсем далеко мы увидели силуэты небольшого стада — пять взрослых и два маленьких, снующих вокруг родителей. На километр было прекрасно видно, как малыши толкаются и играют друг с другом, а одна особь, очевидно мать, подталкивает их хоботом, не давая отставать от стада. Величественные гиганты пересекали наш путь, отправляясь на восток. Вскоре они исчезли из виду — несмотря на кажущуюся медлительность, скорость у них была вполне приличной — до десяти километров в час.

Я приказал усилить бдительность на марше — опасался встретить других современников мамонтов в лице носорогов и всех кто охотился на этих гигантов, например охотников на мамонтов. Мы конечно, мелкая дичь для смилодона, но после осетра и карасиком закусишь для разнообразия. Становиться дополнением к основному блюду не хотелось. И встречаться с организованной группой товарищей, должным образом не подготовившись — тоже не хотелось. Чака «со товарищи» явно продемонстрировал, что особого дружелюбия не предвидится.

Ночью мы могли наслаждаться величественным концертом северной саванны — лесостепи. Вой преследующих добычу волков, трубный рев мамонтов, раскатистое рычание еще более крупных хищников, чем волки — возможно, легендарных саблезубых кошек — смилодонов, порой в наши времена ошибочно называемых махайродами — этот хищный типус скорее всего до человека не дожил, вымер раньше, дав начало смилодонам, а вот они сопровождали человека до того самого момента, пока наш суетливый предок не повывел крупную мегафауну плейстоцена, с ней от бескормицы, по-моему, перевелись и саблезубые.

Я надеялся, что удастся достичь хотя бы места для торговых встреч, или постоянного поселения, где можно будет завязать контакт с полноценными, так сказать, хомо сапиенс. По моему твердому убеждению, межплеменной обмен уже должен был быть налажен. Поселенцы у мест, богатых на кремний, обязательно должны были бы менять этот дефицитный товар на другие необходимые вещи — может быть, посуду, например. Далеко уходить от богатых мест человеку несвойственно. Поздний энеолит по всей видимости, уже привел к развитию ремесла, хоть бы и в зачаточной форме — хороший мастер копий, луков, гончар, изготавливающий добротную посуду, корзинщик, мог себе позволить не ходить, к примеру на охоту, а выменять плоды своего труда у соседей на пищу и одежду, что бы не нуждаться ни в чем. Это предположение и предстояло проверить.