Я не склонен верить в чудеса. Наверно стая просто по какой то причине потеряла свое племя, или вожак увел животных от племени людей в бескормицу, не желая, что бы его псы стали дополнением в меню общины. Эти собаки, попавшиеся нам, были уж слишком домашними, и вызвали в лагере бурю восторга и всеобщей любви, став всеобщими баловнями, разумеется. Позже обзавелись мохнатыми друзьями и союзники, но эта стая ушла вслед за нами вся.

Я вновь послал посыльных за вождями племен Кремня и Мамонта, с уточнением задач. Теперь ч просил прислать не только воинов-охотников, но и женщин, для помощи в обработке мяса, потому что планируемая охота уже как бы и не нужна, а надо мясо обработать и запасти. Я настоятельно рекомендовал пригласить и матерей племен, с шаманами — требовался совет и обоснованное решение, что делать как с пойманными, так и с мясом. Того, что набили троглодиты из племени Медведя с лихвой могло хватить и еще остаться на питание всех наших людей, включая и незадачливых Медведей. Добытое надо было обработать. Кстати сказать — племя Мамонта, несмотря на схожий метод охоты, никогда не оставляло от добытого ни куска мяса, ни необработанной шкуры, ни бивня, используя добытое полностью. О Кремнях и говорить нечего. Они питались в основном растительной пищей, мясо и рыбу выменивая на изделия. До нас, правда, из методов хранения мясного им был известен только способ засушивания. Но, сколько того мяса засушишь. Мы смогли помочь обоим племенам в деле обучения технологии копчения и засолки, а так же научили готовить пемикан, чем те с удовольствием воспользовались.

Племена прибыли через неделю, — но в полном составе. До их прибытия нам пришлось заняться неблагодарным делом по организации места содержания отловленных пленников. А так же и развертыванием временного лагеря для своих. Соседний с послужившим ловушкой, овраг длинной около пятидесяти метров, перекрыли длинными стволами деревьев, обложили ветвями, насколько позволяли это сделать, промерзшие стены, и устроили лежанки посередине. Керамическая толстостенная труба отвела тепло очага-печки между лежанками. Получилось нечто наподобие наших систем отопления, типа корейского кана, только тепло разводилось не по многим, а по одной трубе. Температура внутри поддерживалась сносная — около плюс десяти-пятнадцати градусов и позволяла спать и жить внутри вполне комфортно. Наиболее вменяемых и согласившихся пойти на сотрудничество тут же «припахали» на помощь в разделке и обработке туш. Уже на второй день, недовольно ворча, под нашим наблюдением, охотнички снимали шкуры, отделяли от костей мясо, складывали в спешно подготовленные ледники. Я к моменту прихода отряда племени Кремня, во главе с Матерью племени, знакомой нам Мамонтихой, еле стоял на ногах, несмотря на прием эликсира в усиленных количествах — охрана, руководство людьми меня доканали окончательно. Нехватка льда, укрощение строптивых «Медведей», постоянно нарывающихся на неприятности, меня довели до нервного срыва. Все хотелось проверить самому, хоть это и не лучший вариант. Не лучше выглядели и мои помощники. Федор сомнамбулой передвигался по лагерю, сиплым баском уже не говорил, а больше рычал. Я заметил за ним, что он стал чаще пользоваться мысленной речью, при обращении особенно к пленным. Взяв человека за плечико, разворачивал его к своему лицу, и глядя внимательно в глаза подчиненных, редкими словами обозначал задачу. После такого «внушения» внушаемый подхватывался и с утроенной энергией рысью летел к порученному объекту.

От наших животноводов было пока никакого толку — олени пока только привыкали к человеку, а подогнать животных к месту гекатомбы, учиненной над их собратьями — задача из неисполнимых. Однако из экспериментального стойбища оленеводов притащили несколько легких нарт, в которые люди впрягались посменно, и тащили на них — на остров мясо, обратно — инструменты и прочее снаряжение и посуду, типа глиняных горшков и котлов.

Крепко просоленное и сваренное мясо закрывали в глазированные керамические горшки, производство которых по шаблонам на острове велось в три смены. Егор Хромов с помощницами из неандерталок и девушек Кремня день и ночь ваял керамику. Они даже до штампов додумались — с буйволом, оленем и сайгаком. Чем не этикетки?

Отец-вождь, старший Кремень тоже здорово помогал, взяв на себя организацию работ по дублению кож и общей обороне лагеря от возможных неприятностей — опыт руководства, слава Богу, у него немаленький. Дополнительно из-под его рук в свободные минуты вылетали скребла, ножи и небольшие пилки и топорики для обработки рога и костей. Каменные, практически одноразовые, но по общему нашему правилу, ставшему законом, аборигенам в руки ничего металлического не давали, до полной уверенности в их лояльности. Новый образ жизни и новые технологии люди должны принять с охотой и добровольно, иначе — скатертью дорога. Да и пользоваться на первых порах привычным инструментом людям легче. Но для «Медведей» и этот немудрящий инструмент показался верхом совершенства. На сияющие же в руках наших мальчишек кованной бронзой кхукри и топорики они смотрели, как на твердое пламя, покоряющееся только небожителям. Слюдяные фонарики, установленные в жилище и горящие всю ночь, эти люди воспринимали как неусыпные глаза духов, и не помышляли о побеге — нам же было спокойнее.

Девчата из сыровяленных, наскоро обработанных дегтем шкур «ваяли» обувку и одежду на первый случай. В племя пока ее не выдавали, ждали команды. Эльвира, узнав, что ожидаются дети, приказала пошить и детские комплекты — понятно, что с ними было напряженно, дети наши — и неандертальские, и малыши Кремня, и даже Гаврилка — ходили в эксклюзиве «от кутюр» где роль кутюрье исполнял женский коллектив племени. Тут же все решала быстрота — нужно всего было много и сразу. Выручал поточный метод и улучшенные светильники, дававшие возможность работать и в сумерках.

Спустя две недели от начала операции пришли через горы наши союзники. Стало значительно легче. Сородичи Медвежьего племени явились только на исходе третьей недели, уже под конвоем охотничьей партии кремней и мамонтов. Мужчин племени окончательно добило отношение к приползшим родственникам. Оно и изменило отношение их к нам с откровенно враждебного — налетели злые духи, лишили свободы, на близкое к обожествлению — накормили, научили делать божественную пищу, дали самый желанный деликатес — соль, снабдили инструментами. Наверно, у первобытного человека только две градации — добро — зло, хорошее — плохое. Поэтому давший кусок пищи в трудную минуту по определению плохим быть не может. А что по шее дали — тоже вроде закономерно — не браконьерничай в чужих лесах. Когда приползших на последнем дыхании сородичей разместили в землянке и накормили истощенных до последней степени людей бульоном, в гектолитрах производящимся на нашем консервном заводе, изумлению условно пленных не было предела. Всю ночь ульем гудела землянка, в шуме преобладали женские визгливые голоса, наполовину состоящие из плача. Женщины справедливо обвиняли сильную половину, что та бросила их на произвол судьбы, заставив идти по следам охотничьей орды сквозь пургу и холод, в неизвестность, впроголодь. Ценой этого похода стали жизни последних стариков и трех детей племени, не выдержавших пути. Последний из «дедов» с умирающими детьми был оставлен у костра в дневном переходе от места встречи любящих родственников и ждал своей участи у костра. Прям по Джеку Лондону, рассказавшему о таком же случае в цикле о Белом безмолвии… правда, «деду» было около сорока — дикая жизнь не расположена дарить кому либо долгих лет жизни. Коченеющего аборигена застали, когда он последней подожженной веткой пытался отмахнуться от пары шакалов, уставших ждать, когда ужин сам упадет к ним в зубы. Под ним лежали обернутые в меховые тряпки свертки с детьми — трех, двух и пяти лет. Дед был настроен биться до последнего. Намечавшиеся на обед планы обломали две стрелы, с ходу выпущенные стражниками — мамонтами. Парни сноровисто уложили доходягу с мелкими соплеменниками на волокушу и доставили «патриарха» к стоянке, уменьшив, таким образом, потери орды на трех человек, одну малышку спасти не удалось — она тихо заснула и умерла во сне от холода.