— Покатишься колбасой на усиленную «красную зону», с дополнительным сроком — я тебе это гарантирую, сказал худощавый капитан люто смотрящему на него громиле, на голову выше и шире его в плечах.

— Если узнаю — а я узнаю — о том, что продолжаешь свои художества, терроризируешь вольнопоселенцев, формируешь подпольный общак и отрицалово — собирай сидор, и назад — в режимную.

— Много берешь на себя, гражданин…. Начальник….. - процедил свирепеющий, но держащий себя из последних сил уголовник.

— Сколько взял — столько и унесу. А ты, никак, угрожаешь? Давай-ка еще протокольчик подпишем, за нарушение режима, до кучи, постой — я сейчас бланк из компьютера достану.

— Гражданин начальник! Вы не поняли, на меня наговаривают, я тише воды, не надо протокол — залебезил Варан, не узнавая себя.

Впрочем, оправдание такому поведению имелось — стоило начопероду составить протокол, и будет ждать Варан выездной сессии суда и этапа в карцере, что даже с «гревом» от коллег — «не есть гут». А пока он будет «потеть» в изоляторе — на зоне — поселении появится новый главарь и ему дела не будет до бывшего, ибо воровская взаимопомощь и «отрицалово» — сказки для лопухов на малолетке. Как и блатной шансон на воле. Нет ни романтики, ни благородства — благородные воры и продажные менты — они в песнях. А в жизни — «не верь, не бойся, ни проси», — особенно первое и последнее. А не боятся — опять же те лихие урки в песняках с ресторанных подмостей, заполонившие собой в последние годы эфир и эстраду…. Не бойся….. перспектива — опять на режим, еще лет на пять до того же вольного поселения с расконвоем — нет, уж спасибо. Надо поопастись. Поэтому, чуть не кланяясь, Варан задом покинул кабинет начоперода, прижимая форменное кепи к груди и улыбаясь, пока кум не вызвал охрану.

Сергей Платонов провожал сузившимися глазами грузное тело поселенца Варашникова Николая Семеновича, более известного в определенных кругах под погонялом «Варан». «Тварь», — думал он: «Какая же тварь. Ради своих животных потребностей подомнет под себя окружающих. Находит садистское удовольствие, мучая людей слабее себя и наблюдая за мучениями. Какая среда, какая семья воспитала такое…. Мгм, слов то не находится…»

Начальник оперативного отдела колонии-поселения, встал, потирая плохо заживший шрам на ноге, не дающий ему вернуться в строевые части спецвойск МВД. «Отправили сюда, как в ссылку», — невесело размышлял капитан. «Чем я отличаюсь от этих? Разве что — другой стороной решетки…. Они творят в условных рамках режима что хотят, а я…. Я порой просто бессилен привести эту мразь к человеческому облику. Ладно, хорош философии. Завтра — третья бригада идет на план-задание в старые штольни. Бригада — та еще кампашка, и пятеро авторитетов напросились на задание туда же. А с какого боку план-задание на оператора электроустановок Еремина туда же выписали? Интересненько. Есть информация, что он что то не поделил с Вараном. Значит — будут разборки, что чревато. Предотвратить? Не получается — поздно. Тащить с собой туда взвод осназа — перенесут свои терки на другое место и время. Попробую послушать что они там тереть будут, с чем разбираться, вмешаюсь — при необходимости. Обновлю специальные навыки, так сказать — лишь бы не передушить этих ублюдков в запале. Кстати, и гниду на выписке нарядов надо перевести на работы в гору — что бы поменьше выполнял распоряжения уголовных паханов».

Утро двадцать второго июня никаких неприятностей не предвещало, за исключением ожидаемой разборки. Первая смена завершала работы в штреке. Днем нестройная группа расконвоированных — бригада в двенадцать человек — два звена горнорабочих разных специальностей, во главе с «бугром» — бригадиром, пятеро примкнувших к ним авторитетов — по наряду — «разнорабочие», тихо переговариваясь, двинулась по распадку к старой шахтной выработке, что бы спуститься к нижнему штреку, ко второй смене. Тайга по сторонам старой лежневки плавилась от зноя, наполняя воздух ароматом хвойной смолы. По такому случаю даже гнус не донимал людей — ядреный запах смолы мошка не любит. Группа разбилась на три части по ходу движения — впереди бригада, на ходу покуривающая папиросы, обсуждающая планы на следующий вечер, обещающий быть выходным, следом за ними шел в одиночестве Иван Петрович Еремин. «Все в прошлом. Семья. Дети. Жена. Работа. Все. Ради чего ломался всю жизнь? Смешно, черт побери — бросил институт, лабораторию точной механики, КБ, влез в эту аферу с заводом. Знал ведь — все дышит на ладан. Станки, проводка, старые цеха…. Вначале, конечно, пошло неплохо — поддержали старые знакомые, половину лаборатории на подряд перетащил — дело тронулось. НИИ — владелец экспериментального завода — владело семьюдесятью процентами акций. Когда конвейер стал собирать китайский мелкий ширпотреб в виде мотоплугов и прочей бензодребедени — появилась даже прибыль, люди потянулись на завод из города — платил работягам Еремин хорошо. Но…. Все хорошо не бывает никогда — жена требовала все больше и больше денег, дирекция НИИ — увеличивала аппетиты, а тут еще комиссия из Москвы в НИИ. Москвичи обнаружили пропажи редкоземельных элементов, используемых в приборах для космоса…. Говорили, что пропало столько, что если за бугор продать — новый город с НИИ „Точмаш“ можно построить, и на пяток заводов останется, подобных тому, где директорствовал Иван Петрович. Только покупателя на такое количество не сразу отыщешь — можно на раз весь российский рынок редкоземов обвалить с треском. Тогда и случился этот пожар. Под пожар списали и элементы, и Ивана. Списал дорогой друг и соратник — директор НИИ, которому завод принадлежал. И на суде выступил свидетелем обвинения, бил себя пяткой в грудь и рыдал, рыдал — дескать, как жестоко ошибся в человеке, оказавшимся чуть ли не поджигателем…. А вот хищения, как ни старались обвинение и его свидетели, пришить не удалось…. И приговор, в связи со сменой руководства в облпрокуратуре, имеет шанс на пересмотр…. Да только к чему все это? За два года в колонии — ни письма, ни посылки. Как обрезало…. Ну, ладно. Жизнь не завтра кончается, а…. мдя… может и сегодня кончиться — угораздило перейти дорогу этому м…. — Варану. Иду, как на эшафот — под конвоем…. Волки сзади аж скалятся — не уйдешь…. Да и уходить не буду — как жил прямо, так и перед вами, перед мразью — не согнусь. А полезут — в сундучке для них сюрприз. Вчера после проверки в общежитие расконвоированных пришел капитан — начальник оперотдела колонии.

— Держите. Капитан протянул тяжелый промасленный сверток.

— Что там?

— Пистолет. Маузер пятнадцатизарядный. Слышали про такой? В семнадцатом с ним комиссары по России-матушке в кожанках разгуливали, а нынче — духи по чеченским горам скачут. Берите. Ствол не зарегистрирован.

— Зачем мне эта… м… дура?

— Вы что, дитя малое? Вам завтра наряд на штрек семнадцать выписали на проверку электролиний? Вы думаете там Вас с пирогами ждать делегация благодарных опущенных, которых Вы так стойко на днях защищали перед Вараном? Хренушки! Вас там сам Варан с приятелями будет дожидатьсяё даже больше — сам с вами туда и пойдет. Тюкнут тяжелым по головушке, присыплют породой — несчастный случай, и в воду концы. Берите, не кочевряжтесь, борец вы наш за права человека в отдельно взятой колонии-поселении.

— Ну нельзя же так…. Они-то же люди, Вы понимаете, това… гражданин капитан, я…. Я не могу…

Здоровенный, как камчатский медведь, зэка выглядел комично — по виду этого дядечки, статью напоминающего боксера — тяжеловеса, можно было заподозрить в чем угодно, только не в излишнем человеколюбии и боязни нанести телесные повреждения „ближнему своему“.

— Ну, вы даете, Иван Петрович! Как против четверых бугаев, — двоих в больничку с переломами, двое — просто убежали, так — запросто! А тут — как смольненская институтка — не могу-с, ваше благородие, не по любви…. — капитан усмехнулся, — я не прошу вас валить эту грязь самому…. Найдутся…. Просто сигнал надо подать, да и пугануть гадов. Вы выстрелите, если будет опасность… а там уж я как ни будь, помогу — буду рядом, только не ищите где, не глазейте по сторонам — буду и все. Знаю, что нарушаю закон и все такое…. Но Вы-то извините меня, ладно?