— Он разве не ушел еще по тропе предков? Рад буду увидеть его, наверное, старик совсем плох?

— Ну да. Сам Род вылечил его от кровавого кашля, и теперь наш главный металлист бегает по городу и окрестностям, как со стрелой в, ну, там, на что садятся — строит печи, собирает руду — говорит, что скоро металла пришельцев у нас будет очень много, так что приезжай, поменяем…. А то что ты принес с собой — пойдем, сейчас я разберусь с этими — и пойдем к вождю он недалеко, на печах, может и приглянутся ему твои камешки и сок этих цветов…. Кто знает их, этих пришельцев — глядишь, и твои вещи приглянутся им. А еще они могут дать тебе своего металла в долг — договоритесь, привезете, что закажут — не обидят при расчете.

— Странные твои, эти пришельцы…. Ты знаешь, у меня в караване есть такие же странные люди — с год назад к каравану, еще у берегов Великого Моря, прибились два человека. Странные — странно одеты. Один — громадный как…. Как медведь, а другой — невысокий, но очень сильный боец! Мы нашли их у берегов Моря, они жили в шалаше, и охотились каменными копьями на тюленей и рыбу. Большой и старший из них говорил, что может тоже делать разные вещи, если ему дать металл, и знает где найти эту, как ее — руду. Предлагал мне ему с товарищем помочь в этом — но я не согласился. Нам это ни к чему, знаешь сам. Если все возьмутся лить металл, зачем тогда мое племя? Просто разрешил им идти с караваном, помогать в дороге, и если они найдут людей своего племени, то — останутся, а если нет — то они не обуза для меня и моих людей, пусть живут с нами, но по нашим обычаям. Может быть, твои пришельцы и мои — одного племени? Я пошлю за ними, приглашу с собой — как думаешь, ваш вождь согласится побеседовать с ними? Глядишь, за то, что приютил соплеменников, он мне уступит в обмене…

Караванщик не водил бы своих караванов, если бы не умел находить выгоду повсюду.

Мне с утра было как-то беспокойно — ощущение, что ожидается чего то этакое, не покидало. Казалось бы — начало налаживаться взаимодействие с местной властью. Пусть я встал во главе города — но это не надолго, для меня и ребят было важнее сохранить влияние, а не забрать в свои руки бразды правления. Нужно показать, как можно жить — и жизнь наладится, если она устраивает большинство. Я не строил утопических иллюзий на построение некоего государства в чистом виде — общественное сознание — если его можно так назвать — до этого, понятно, не доросло, и я четко помнил — что высший по отношению к каменному веку этап общественного развития — рабовладельческое общество. Типа: «Да здравствует рабовладельческий строй — светлое будущее человечества — лозунг на палеолитической пещере». Этого хотелось бы избежать, как и отрыжек феодальной системы, в нашей стране принявшей особо уродливые формы, и мало отличавшейся к моменту отмены крепостного строя от рабства — с порками на конюшнях и продажей семей порознь, системой барщины и прочими «прелестями быта».

Меня, мягко говоря, удивляет, когда историки нашего времени идеализируют средневековье и готовы чуть не со слезами на глазах возносить дифирамбы батюшке барину — дворянину с особыми понятиями о чести и достоинстве, наделяя его небывалыми нравственными качествами и делая отцом и народным печальником, пекущемся денно и нощно о своих крестьянах. А на конюшню отправиться за недоимку в семь копеек оброка не желаете ли, господа поборники пасторального средневековья, буде направленными туда тем самым батюшкой барином с высокой дворянской честью и образованностью? Он-то, батюшка за людей Ивашек и Микишек не считал, а девок ивашко-микишкинских пользовал по своему усмотрению. Или в ту пору все были барами, а холопов как бы и не было? Забавно, знаете ли, что в стране победившего крестьянства и рабочих в наши времена — куда не кинь палкой, попадешь, минимум, в особу чуть не княжеского происхождения. Но я не о том. Просто пока на вопрос — как избежать рабства и феодальной системы ответа не находилось. Разве что — скакнуть из первобытного коммунизма прямо в коммунизм, о котором мечтали социалисты утописты. Хотя там тоже не все в порядке — взять хоть ту же Утопию. Во главе государства Томас Мор ставил «мудрого» монарха, допуская для чёрных работ рабов. Рабство в коммунистической упаковке — каково? Было, было, и это было, ничего нет нового под луной, говорил мудрый старик Екклезиаст — колхозники со справками из пятидесятых нашего столетия и нашей России — СССР, вот они.

У нас заработал некий прообраз рынка, пункт обмена давал возможность поменять без хлопот разные вещи на единый эквивалент обмена. Стали со скрипом развиваться ремесло и первые здравпункты — называйте их хоть храмами богини Гигиены — а по сути это были бани русского типа, соединенные с медпунктом и родильным отделением. Заведения такие набирали бешенную популярность, особенно у женщин — как женский клуб, а называйте их как хотите — суть не изменится. Только за первый месяц после совета их построили три штуки — два в километрах двадцати от Аркаима, а один — рядом с торговой площадью, у реки.

Я не ставил задачу ни себе, ни ребятам совершить коренную перестройку сложившейся системы — любая мгновенная ломка чревата разрушением сложившейся системы и ухудшением положения всех без исключения слоев общества на первом этапе преобразований. Поэтому на всех постах практически остались старые люди, заменились только наиболее одиозные фигуры типа старого жреца и его окружения, да сбежало пяток стражников — впрочем, если верить начальнику стражи, приступившего к обязанностям, вернее продолжившему их исполнять, к его немалому удивлению, после переворота — он и сам собирался их гнать из стражи, только не решился до поры испытывать терпение Безымянного — ведь эти люди были чем-то вроде личной гвардии жреца. Город освободился на мой взгляд, от тормозов на пути развития ремесла и земледелия, люди в основном поддерживали нас, но…. Откуда же это чувство, что что-то должно произойти — не обязательно плохое, но…. Не люблю неожиданностей, ей-богу.

Я сидел над «бумагами» в виде подготовленных листков бересты, записывая в них, что сумел вспомнить в плане технологий и заодно — ведя дневник. Как вдруг, в комнату быстро вошел один из стражей города. Коротко кивнув, он доложил, что начальник стражников с заезжим караванщиком и еще тремя людьми просит принять его. Стражи города не утруждали себя низкопоклонством, только в последнее время их «нагибал» старый жрец, заставляя падать ниц перед ним, каковой обычай мы сразу и отменили, как и обычай вставлять в обращения всякого рода предикаты (титулование) перед именем — типа — Великий, Несравненный и тому подобное, к общему удовольствию.

«Вот оно — что беспокоило меня в последнее время. Это самое „что-то“ пришло с этими людьми. Чувство напряжения мгновенно отпустило — сейчас я все узнаю сам,» — подумал я. На входе в тамбуре послышались шаги, шум падающей утвари, и кто-то…. Чертыхнулся по-русски! Потом — добавил совсем уж нецензурное выражение, заходя вовнутрь помещения. Перед моими глазами предстали четверо — начальника стражи я знал, второй носил знаки племенного вождя, имея богатую одежду из хорошо выделанных шкур. За ним стоял гигант ростом, пожалуй, чуть пониже нашей Кла, согнувшийся под низковатым для него потолком, одетый попроще второго — стоял и молчал, а вот сзади, не прекращая вполголоса материться, в комнату вошел сухощавый, странно знакомый повадками и движениями опытного рукопашника парень лет двадцати пяти — точней из-за приличного размера бороды и не сказать. Еще раз с чувством, но вполголоса выругавшись матом по адресу низкой притолоки и высокого порога, он уставился на меня, изучая — что же это за чудо местное, туземное невиданное тут разместилось, наверно ожидал увидать вождя племени мумба-юмба, с берцовой костью мамонта в ноздре. Ан нет. Мы — люди прилично одевающиеся даже по меркам оставленного нами двадцать первого века, — богато, и такими словами не выражаемся. И поэтому, строгим голосом я спросил пришедшего: